Владимир Татарчук – о победе сборной СССР на Олимпиаде-1988

Через четверть века после победы на Олимпиаде врачи поставили ему страшный диагноз. Из игроков, выходивших на поле в «золотом» финале Олимпиады-1988, наиболее трагически сложилась судьба у Владимира Татарчука. По сравнению с бедой, случившейся в его жизни в 2013 году, удаление в Сеуле покажется сущим пустяком. Рак – это короткое слово хоть кого раздавит морально. Владимир не сдался, не опустил рук. Тяжёлый недуг не убил в нём жизнелюбия и чувства юмора. Когда он начинает травить байки из игроцкой молодости, в глазах Татарчука зажигаются озорные огоньки. И уже трудно избавиться от ощущения, что перед нами всё тот же весёлый, неунывающий Малыш из 1980-90-х, которого так любили болельщики… «Хочется верить, что самое страшное позади» — Как себя чувствуете? Отступила болезнь? — Хочется верить, что самое страшное позади. — Что вам сейчас нельзя? — Тяжёлое носить, бегать. На одном месте долго сидеть. — В футбол тянет поиграть? — Ещё как… Главный отдых – на рыбалке. Правда, теперь она только летом – на зимнюю нельзя. В Архангельское езжу иногда. — Место, где вы многие годы тренировались с ЦСКА. Ностальгия не накрывает? — Так базы-то уже нет – снесли. Но с местными рыбаками давно знакомы. Иногда рассказывают: «Помним, как вы тут бегали, возле реки». — На что живёте? — Получаю пособие по инвалидности, олимпийскую пенсию – 30 тысяч. Жена преподаёт в центре детского творчества в Строгино. — А сын – тоже в прошлом футболист — чем занимается? — Детей тренирует в Краснодаре. Если бы не «кресты» и две операции, ещё поиграл бы, данные были. Видимо, не нашёл своего тренера. В футболе это немаловажный фактор. — Болельщики ЦСКА вас с особым трепетом вспоминают. Знаем, помогли несколько лет назад, когда у вас одна за другой несколько операций было. — Спасибо им. Благодарен ребятам, что помнят. Очень хотел бы их еще порадовать. Увы, больше не могу. — Какие у вас теперь радости в жизни? — Счастье, когда родные живы и здоровы. Дочка, сын при деле. Внучка растёт. А мне на рыбалку вырваться – уже радость. Зимой я её лишён. В берлогу спрячусь, буду смотреть телевизор. — Где сейчас ваша олимпийская медаль? — Значок ЗМС остался, а к медали уже не подберёшься. В своё время отвёз родителям в Луцк, а теперь видите, какой кошмар между Россией и Украиной творится. Да и далеко передвигаться в моём состоянии нежелательно. Лет шесть там уже не был. Больная тема – не хочу углубляться… «О, самолёт ножки отбросил» — В олимпийскую сборную вы попали из первой лиги. Как? — Так я же постоянно на виду был: играл за юношеские сборные, привлекался Лобановским в первую. Да и ЦСКА не какой-то там заурядный клуб. Наверное, если бы Бышовец не видел во мне необходимых качеств – не взял бы в Сеул. Анатолий Фёдорович учитывал не только профессиональные, но и человеческие характеристики. Бышовцу удалось создать дружный коллектив. — О Бышовце у людей неоднозначные мнения. Чем он удивлял? — Стремлением контролировать всё. Вообще всё. Следил, чтобы ребята не разбегались, чтобы к отбою в 23:00 все были на месте. Лично по номерам, конечно, не ходил – для этого у него помощники были. Тех, кто попадался, – убирал из команды. Но это в отборочном турнире – в Корее никто себе вольностей не позволял. — У вас с ним проблем не возникало? — Была история. Летели то ли на Кипр, то ли оттуда, попали в воздушные ямы – трясло прилично. А Бышовец плохо переносил турбулентность, побаивался. При заходе на посадку сосед, Гела Кеташвили, возьми да и брякни: «О, самолёт ножки отбросил». В смысле – шасси выпустил. Меня смех разобрал. А Бышовец услышал и вскипел: «Что смеёшься – не видишь, как нас трясёт?!». Ничего, нормально сели. — В той сборной вас, кажется, кормили чёрной икрой. Правда? — Не только в сборной – в ЦСКА тоже. Прямо ложками не уплетали, один, максимум два бутерброда съедали. Икра – это же соль, а соль должна присутствовать в организме перед игрой, особенно на жаре. — Бородюк подсчитал, что за отборочный цикл вы 170 дней просидели на сборах. Не преувеличивает? — Правдоподобная цифра. Раньше-то если забирали на сборы, то недели на две. В ЦСКА за три-четыре дня до игры запирали на базе. Я к этим вещам спокойно относился: надо так надо. — Наверняка слышали историю, якобы Вадима Тищенко после травмы восстанавливали не только разрешёнными препаратами и именно поэтому в Корее он не сыграл ни минуты? — Его взяли на Игры как человека, прошедшего все отборочные игры. Думаю, ничего запрещённого он не употреблял и, если бы понадобилось, без проблем прошёл бы допинг-контроль. Тем более процедура не такой дотошной была, как сейчас. Сдавали мочу и всё. — Вас проверяли? — Только в отборочном цикле. — Футболисты в те годы любили эту процедуру. — Из-за пива-то? Естественно. Тем более что там импортное давали. После игры ты обессилен и обезвожен. Только пиво и помогало сходить в туалет. Помню, Лёху Михайличенко увели в процедурную. Нет и нет. Проходят допинг-офицеры в раздевалку: «Он уже пять бутылок выпил – и никак!». Может, специально задержался там, не знаю, но, уходя, ещё несколько бутылочек с собой прихватил в раздевалку (улыбается). — Смело. Нарбековаса Бышовец за кружку пива отчислил из сборной. — Он в принципе относился к таким вещам щепетильно. Арминас и выпить бокал не успел – только отхлебнул. Не повезло попасться на глаза тренеру – убрали из команды. Потом, правда, вернули – отделался лёгким испугом. Финальный турнир Нарбековас отыграл полностью. — Вы себе не позволяли подобного? — Естественно, находили входы-выходы. Если сильно приспичит, могли выпить банку-две пива или бокал вина, не без этого. Курить же как-то умудрялись. Конечно, Бышовец об этом знал, догадывался, но иногда закрывал глаза. На тренировку же все трезвые выходили. Нарбековас просто попался по глупости. «После первого дополнительного тайма Гела прыгал, землю целовал» — Удивились решению тренера перед финалом изолировать команду от внешнего мира на теплоходе «Михаил Шолохов»? — Было необычно. Поначалу-то мы в Олимпийскую деревню заехали. Но Бышовцу там сразу не понравилось. Критически осмотрев городок, тренер проворчал: «Какой-то разврат». — В смысле?! — Народу много, шумно: дискотеки, то, сё. Не самое подходящее место для того, чтобы сосредоточиться. В других городах мы в гостиницах останавливались, а в Олимпийскую деревню только после финала вернулись – на церемонию награждения. — Как же вы тренировались на теплоходе? — Там была волейбольная площадка – на ней и разминались. Через сетку играли, в квадратики «5-2». Даже ворот не было. Фишки ставили – и стучали Харину. Корабль покачивался на волнах, но нам это не мешало. Убаюкивало хорошо перед сном. — Как прошла ночь перед финалом? — Спокойно. Обсуждали в каюте с Фокиным игру, как действовать в той или иной ситуации. Я только против Кореи на замену вышел – остальные матчи начинал в основе, и всё равно уверенности в том, что сыграю против Бразилии, не было. Бышовец, зная физическое и психологическое состояние каждого, иногда менял состав. Основу на финал объявил только в день матча. — Записи игр соперников смотрели? — Естественно, у нас были кассеты – не так плохо с техникой обстояло дело, как можно подумать сегодня. Но непосредственно перед финалом бразильцев не смотрели. Может, оно и к лучшему. Испугаться не испугались бы, но, возможно, по-другому настраивались бы. — В Ромарио, Бебето угадывались суперзвёзды? — Ромарио, конечно, выделялся, один в один легко обыгрывал. Поэтому подстраховке уделяли повышенное внимание. Старались не дать пространство. — Бышовец утверждал, что бразильцы перед финалом выглядели чересчур вальяжными, расслабленными. Было? — Улыбались, да, не без этого. Я другого не могу понять, с чего вдруг они были так уверены в победе? Мы, на минуточку, Италию обыграли, Аргентину. — Помните фразу Бышовца перед финалом: «Серебро – это хорошо, но по-настоящему блестит только золото»? — Честно? Нет. Может, у меня всё мимо ушей пролетало, но в такие моменты слова обычно не запоминаются – настолько все сосредоточены на игре. После победы над итальянцами мы и сами почувствовали, что способны побиться за первое место. — Когда Добровольский сравнивал счёт с пенальти, некоторые наши отвернулись. Вы тоже? — Был спокоен – не сомневался, что забьёт. Игоря на «точке» поразительная выдержка отличала. — Правда, что Кеташвили начал праздновать победу в перерыве между дополнительными таймами? — Ага, прыгал, землю целовал. Когда сказали, что ещё 15 минут играть, Гела расстроился. «Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил…» — Хотя бы раз за 30 лет удаление в финале снилось? — Ни разу. По видео – да, пересматривал. Да оно и так перед глазами стоит, будто вчера было. Первую жёлтую ни за что получил. — Ой ли. — Ой ли? А вы посмотрите внимательно. — Смотрели. Срыв атаки. — Во-первых, дело было на бровке. А во-вторых, я до него даже не дотронулся! С одного ракурса смотришь – вроде бы железный фол, а с другого – вообще ничего. Контакта не было. — Тормозя Жоау Паулу в дополнительное время, отдавали себе отчёт, что висите на карточке? — Он был свежий, на скорости, мог раскачать защитников в любую сторону. Пришлось хватать – другого выхода не оставалось. — По пути в подтрибунку ловили на себе злые взгляды с тренерской лавки? — Никто ничего не сказал. Но я сам жутко переживал. Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил. И тут в раздевалку заходит Колосков. С ящиком советского шампанского в руках. Я к нему: «Ну как?». «Для начала мы тебя оштрафуем…» «Да мне без разницы. Как сыграли-то?!». «Выиграли». Отлегло. — Где сигареты взяли? — У меня с собой были – в Сеуле купил (улыбается). Marlboro, кажется, или Camel. Я тогда не так много курил, как сейчас, но нервничал страшно: удалился, подвёл команду. По поводу курева, кстати, Вячеслав Иваныч ни слова не сказал. И штрафа я тоже благополучно избежал. Простили. — Многие в команде покуривали? — Большинство. Втихаря дымили – по углам, в гостиничном туалете. Сам-то Анатолий Фёдорович некурящий был. — Правда, что он Добровольского к своему другу Чумаку возил, чтобы отучить от дурной привычки? — Может, и возил, только смысл? Пока человек сам не захочет бросить – всё бесполезно. — Вы в детстве закурили? — Ну, в детстве – это вы загнули. В ЦСКА. Да и какое там курение – баловство: одна-две сигаретки в день. — Не мешало? — Может быть, где-то даже помогало. Курнул, взбодрился – и побежал (усмехается). «Сабонис на шею Нарбековасу кроссовки повесил – до колен у Арминаса болтались» — Говорят, ваш корабль после победы на Играх два дня качало. — Отмечали душевно, и не только шампанским. Полный ассортимент напитков был. В портовые магазины бегали докупать горячительное: виски, джин. Прямо на корабле нам концерт устроили – Хазанов, Винокур. Артисты сначала на сцене выступили, а потом за столом, не без этого (улыбается). Вадика Тищенко наутро вообще не нашли. Потерялся человек, в чужой каюте уснул. На награждение уехали без него. Медаль Вадику уже на корабль привезли. — Вы-то в своей каюте спали? — А мы, кажется, в ту ночь и не засыпали. Хотя Бышовец накануне попросил держать себя в руках: «Завтра же награждение…» — Представляем, с каким амбре чемпионы туда явились. — Когда организм молодой, возлияния легко переносишь. Мы перед награждением ещё к баскетболистам заглянули – их и нашу победы шампанским слегка обмыли. Сабонис на радостях Нарбековасу кроссовки подарил. На шею, как брелоки, повесил – до колен у Арминаса болтались! У Сабониса 48-й, кажется размер, а Нарбековас моего роста, сантиметра на три выше. Выпили с ними по бокальчику и пошли на награждение. — Как оно проходило? — Команду построили. Объявили о присуждении званий заслуженных мастеров спорта. Гимн, поднятие флага – всё как положено. — Ходит байка, что даже суровый Горлукович пустил слезу на награждении. — Когда гимн СССР звучал, у всех дрожь по коже шла. Волей-неволей слёзы на глаза наворачивались. Даже такого жёсткого, крепкого мужика проняло. — Горлукович любил приговаривать: «Если у меня кто-то за спиной окажется, то только труп». — Он всем это говорил. Даже своим на тренировках спуску не давал – чтобы были готовы к жёсткому противодействию в игре. — Кто в той сборной был душой команды? — Витька Лосев, капитан. Анекдоты, шутки – всё от него шло. Но я больше с Фокиным, Скляровым, Иванаускасом общался. — Читали в отрывках готовящейся к изданию книге «Шкала Новикова», что вы Иванаускасу даже колыбельные в ЦСКА пели. — Как-то вечером сидели в комнате, болтали. И вдруг он: «Малый, спой няньскую» — в смысле колыбельную. Что-то типа «Рыбки уснули в пруду». Естественно, ничего петь я не стал. Он пошутил – мы посмеялись. — Ещё история: у Харина вроде бы на полном серьёзе хотели отобрать медаль и значок ЗМС из-за того, что его матерщина попала в телевизионный эфир. Помните такое? — Да, было. Пожурили – и простили. На КДК тогда многих вызывали – для острастки. С Валеркой Брошиным, царство небесное, интересный случай произошел. — Какой? — Он после одного гола за ЦСКА встал на колено и движение согнутой рукой вперёд-назад сделал. Сейчас этот жест все в хоккее используют, а его тогда – песочили. Мол, как так можно, он же спортсмен… «Горбачёв что-то сказал, поздравил…» — Торжественный приём у Горбачёва запомнился? — Был банкет. Не банкет – одно название. Он что-то сказал, поздравил. По бокалу шампанского или вина у стоячих столиков выпили. Мы-то, наивные, думали: раз Кремль, значит, приличное, торжественное мероприятие. А получилась чистая формальность: нате – и отвяжитесь. — За победу дали по шесть тысяч долларов и рублями что-то? — Да, ещё около 12 тысяч. Бышовцу кто-то в Корее предложил машины, Daewoo, а он – нам. Поразмыслили: почему нет? Но что-то с вывозом не получилось. — В итоге дома дали «жигули» шестой модели? — Как дали? За свои деньги! Нам только купоны на право приобрести авто без очереди выделили. Бышовец и Михайличенко по «Волге» взяли. Я – «шестёрку». Тысяч шесть рублей отдал – при курсе 60 копеек за доллар. Долго на ней ездил, пока к отцу в Луцк не отогнал. Там и осталась. — Что в Союзе можно было легально купить за американские доллары? — В «Берёзке», валютном магазине, – что угодно. Я там телевизор за доллары взял, импортный, JVC. В общежитии поставил. Продукты покупали, напитки красивые, шоколадки. Гости приходят – надо на стол что-то поставить. В обычных-то магазинах – шаром покати… — В ЦСКА вы 360 рублей получали? — 330. 220 – ставка и 110 – офицерские. Плюс премиальные – тридцатка за победу. Неплохие деньги по советским временам, а по нынешним – сами понимаете… — Вы и в ЦСКА, и в сборной были самым маленьким по росту? — Да, метр 70, прозвище ещё с интерната приклеилось – Малый, Малыш… — Фраза Брошина на сборе в Италии «Раз Малыша нет, я тоже тренироваться не буду» — не миф? — Чистая правда. Это год, кажется, 1990-й. Конец сезона, лёгкий, необременительный сбор. Мы и погуляли слегка в ресторанчике. Утром говорю: «Не пойду на тренировку». Остался в номере. Валера вышел – меня нет: «А где Малый?» Ему объяснили. Брошин перешёл с бега на шаг: «Ну раз его нет, и я пойду». И ушёл. — Садырин лояльнее Морозова к таким выбрыкам относился? — Юрий Андреевич тоже иногда прощал футболистам какие-то вещи. Другое дело, если тренировка, то будь добр прийти в нормальном состоянии. Давление с утра измеряли. — Побаивались Морозова? — В работе он жёсткий, суровый был. Как-то на разборе игры предъявил Иванаускусу: «Вальдас, ещё раз так сыграешь – отправлю туда, где Макар телят не пас». Вальдас ко мне: «Малый, а где это?». «Далеко, — отвечаю, — отсюда не увидишь». «В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток…» — Вы были в том злополучном «рафике», который перевернулся по пути из Ярославля в Москву? — Был. На повороте водителя нашего, молодого солдатика, ослепило фарами. Он крутанул руль, и мы три раза перевернулись. Вылезли – рядом кладбище. Перекрестились, взяли уцелевшее шампанское и пошли на дорогу. А тут и автобус с командой. Притормозил, подобрал. Садырин в шоке был. А мы назад с бутылками пошли, там ещё по чуть-чуть добавили. За второе рождение. — Какое у вас самое страшное прегрешение за рулём? — Отмечали день рождения Склярова. Естественно, выпили немного. Чёрт дёрнул поехать домой за рулём. Возле стадиона «Динамо» тормозят… — И? — Гаишник принюхался: «Вы же выпивший». Не стал отпираться. Так и так, виноват, был у вашего футболиста, динамовца, на дне рождения. Он сжалился: «Ладно, поехали – впереди и сзади наши машины, а вы – посередине». Так в сопровождении и доехал до Строгино. Отблагодарил, естественно. — Сколько тогда это стоило? — Две бутылки водки в багажнике лежало – ими и отделался. — Расскажите, как с партнёром по ЦСКА Вячеславом Медвидём в Сочи куролесили. — И это знаете… В Кудепсте на горе стояла гостиница «Бургас», а под ней – кафе. Зашли. Заказали бутылку вина. Выпили. Славик к официантке начал клеиться – девушек очень любил. Она вспыхнула: «Молодой человек, я сейчас милицию вызову!». Я его забрал и утащил во двор. Добавили. Подходит администратор кафе: «Сейчас менты приедут – лучше уходите». Смотрим, «воронок», лёгок на помине. Говорю: «Славик, сматываемся». А он хорохорится, своим тоненьким голоском стыдит: «Малый, ты что — трус?». — Что было дальше? — Подходят. Тут Славка как стартанул! А я встаю – и шагу не могу сделать. Голова соображает, а ноги не бегут – винцо дало о себе знать. Увидев, что такое дело, Медвидь вернулся, сдался. Нас в машину загрузили и повезли наверх. Выводят – Бубукин, тренер, сидит, смотрит на нас с балкончика. Утром собрали – и отправили в Сочи на «губу». В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток, выпустили через четыре. — Как «мотали срок»? — Я-то нормально, а Славе тяжело пришлось. Кричал из-за стены: «Тарельки грязные, жирные – дайте сам помою! Пустите к Малому, выпустите в туалет». Там кроме нас никого и не было – вдвоём сидели. — Кто вызволил? — Марьян Иванович Плахетко (в 1980-х годах – начальник команды ЦСКА. – Прим. «Чемпионата») нас забирал. Сели в машину, Славик взмолился: «Остановите по дороге, купите колбаски. Кушать хочу». Сжалился, купил. Ребята по-доброму встретили: «Узникам привет!». — Как с Брошиным сдружились? — Я на базе жил и он. Так и сошлись. — Валерий всем клички придумывал? — Не всем – у кого-то, как у меня, своя с детства была. Но Масалитина Брошин Хомяком прозвал. Олег Сергеев был у нас Телегой – так тяжело разгонялся, будто воз за собой тащил. — Потеря Брошина шокировала? — Понятное дело. Запустили болезнь. Кто-то говорит, неудачно упал, прикусил язык. Валера приезжал ко мне на дачу, жаловался: «Горло болит и не проходит». Моя жена уговорила его поехать в больницу. Обследовался, а там уже четвёртая стадия. За месяц сгорел… «А каска туда-сюда болтается – то в нос, то в затылок бьёт» — Как у ЦСКА такая химия получилась, что команда из первой лиги до чемпионства поднялась? — Большая заслуга Морозову принадлежит. По сути, он и создал эту команду: собрал ребят практически одного возраста, 1965-66 годов рождения, дал физику, тактику, расставил по позициям, кто где должен играть. — Вас армейские порядки тяготили? — Раздражало, когда генералы с полковниками начинали рассказывать, как играть, пугали армией. Правда, Юрий Андреевич пресекал эти разговоры на корню: «Всё сказали? Уходите, у нас занятие». Не давал воякам разгуляться сильно. — А Садырин? — При нём уже такого не было – к нам особо не лезли. — Тем не менее послужить вы успели. — Поносило немного. За побег из киевского «Динамо» сослали в спортроту. — Почему убежали? — Не понравилось. Сразу понял, что шансов заиграть при Блохине, Буряке нет. Отыграл за дубль, гол забил, сел в поезд и вернулся во Львов. Там тоже была армейская команда – СКА. Меня как сына полка прятали, предупреждали, когда военные по мою душу явятся. Был случай: на стадион люди из Москвы приехали. Так я даже матч не доиграл, заменился, сел в автобус и уехал, чтобы не загребли. — Не хотели в ЦСКА? — Конечно, не хотел. 16-17 лет, только играть начал, всех ребят по интернату знал. — Как поймали в итоге? — К Славику Ленделу на базу пришли люди в форме, а он прапорщиком был. Видимо, припугнули: выкладывай, где Татарчук? А я как раз у него на квартире находился. Он и сознался. В четыре утра звонок в дверь. Открываю – Шапошников, начальник ЦСКА, подполковник. «Собирайся». В шесть утра уже вылетели в Москву. На базе денёк посидел – и отправился в спортроту. — Как так? — А вот так. Рассерженный Лобановский позвонил своему товарищу Морозову: «Этого человека надо наказать». Ну и наказали. — Чем в спортроте занимались? — Дискотеки вёл. — ??? – На жаргоне так мытьё посуды называли. Тарелки же крутишь… Строевая подготовка. Лёд ломом колол, картошку чистил. Месяц в таком режиме отслужил. — Лобановский не мог по дружбе попросить Морозова вернуть «дезертира»? — Так Юрий Андреевич, видно, тоже имел виды на меня (улыбается). — Как в Таманскую дивизию загремели? — Из спортроты забрали на игры вооружённых сил, честь московского военного округа отстаивать. Финал – во Львове. После турнира отпросился у тренера, Дмитрия Александровича Кузнецова, на день-два остаться в городе. А вернулся только через неделю. И вместо ЦСКА отправился в Таманскую дивизию. — Надолго? — К счастью, нет. Недельку побыл, но все прелести службы познал. Кросс в шесть утра в сапогах на шесть километров – это нормально. — По сравнению с чем? — С 25 километрами! Помню, бегу, а в голове одна мысль: «Сейчас бы «фанты» холодненькой…» И каска туда-сюда болтается – то в нос, то в затылок бьёт. «Атака слева», «атака справа» — прыгаешь в канаву, автомат наизготовку. — Упрекали себя: «А мог бы, дурак, в футбол играть»? — Естественно. Неопределённость давила – то ли заберут обратно, то ли всё, на два года попал. Дней через пять, слава богу, за мной приехали. «Ещё минут пять – и всё, кирдык тебе был бы» — Не в том ли году вы на волосок от гибели побывали? — Тоже 1984-й. Возвращался в Москву из Львова после выходных. Поехал со СКА одним поездом. В дороге прихватил живот: болит и болит. Что доктор ни даёт – ничего не помогает. Поселились они на «Песчанке», там военная гостиница была, двухэтажка. Я опять к врачу: «Не проходит». Дал антибиотики – меня вырвало. Советует в туалет сходить – хочу, но не могу. Вызвали скорую. Врач по спине – по спине! – постучал: «Ничего страшного». А командный доктор им: «Вы что, охренели?! У него же явный аппендицит». В больнице хирург, только потрогал живот, скомандовал: «Срочно на операционный стол». Перитонит пошёл, разорвало всё. Потом признался: «Ещё минут пять – и всё, кирдык тебе был бы». — У незабываемого ЦСКА начала 1990-х могло всё сложиться по-другому? — Могло, конечно. — Если бы не… — … руководство. У Павла Фёдоровича начали проскальзывать намёки: мол, это не вы всё сделали, а я. Ребята и разбежались: кто в Испанию, я – в Прагу… — Как вы туда попали? — До меня Масалитин ездил в Чехию на просмотр. Как-то звонит: «В Прагу поедешь?». Я вздыхаю: «Это мне одеваться надо, бриться». Думал, в ресторан «Прага» зовёт. Валера кричит: «В Чехию, в город Прагу, в команду «Славия». Говорю: поехали, посмотрим, чего да как. Два дна потренировался и остался. — Вас там тренировал молодой Петржела. Чем запомнился? — Четырьмя тренировками в день. Больше всего добивала аэробика в 9 часов вечера, после ужина. Организм уже отдыхает, а он бегать-прыгать заставляет. Поначалу Петржела нормально ко мне относился – я играл, забивал. А после сбора в Коста-Рике спад пошёл – вообше ничего не получалось. Чемпионат начался: одну игру хреново сыграл, вторую. Он меня на лавку посадил, чуть до разрыва контракта не дошло. А потом пришёл другой тренер, и всё встало на свои места. — В той «Славии» хватало восходящих звёздочек – Шмицер, Бергер. — Когда я уходил из команды, ребята благодарили: «Вова, спасибо, мы у тебя научились играть в футбол». Молодые, талантливые, напористые пацаны – было видно, что далеко пойдут. — В те годы многие наши оседали за границей. Вы почему не остались? — Там такая ситуация произошла, до сих пор мне непонятная. Вроде как «Славия» не выплатила ЦСКА все деньги за меня. Чехи присылают чек: всё переведено. Что-то у них между собой случилось, и мне пришлось уехать. А вещи до Москвы не доехали. — Это как? — Я уже был здесь, вопросами переезда жена занималась. Заказали машину, загрузили. Где-то в Беларуси она и застряла, с концами. На одной таможне сказали – прошла, на другой – тоже. Видимо, бандюки по пути тормознули. Тёмная история. — Почему второй заход в ЦСКА получился мимолётным? — Когда возвращался, тренером Копейкин был. А потом пришёл Тарханов, и я стал не нужен. — Как так? — У него лучше узнать. Когда я вернулся в Россию, Тарханов в «Спартаке» был. Звонил, приглашал. — Отказали? — Да. Говорю: «Я в ЦСКА вернулся». Не лежала у меня душа к «Спартаку». «Борман сам карпа слопал» После полутора часов беседы Владимир прилёг на диванчик в кафе: «Извините, нужно принять горизонтальное положение. Не могу долго сидеть после операций…» Понимаем: пора закругляться. — На стыке веков вы пару лет поработали с Валерием Овчинниковым. У каждого, кто в жизни плотно с ним соприкасался, есть своя байка о Бормане. У вас тоже должна быть. — На сборах в Армении объявляет: «Послезавтра кросс – 20 километров». Все – раз – сразу начинают придумывать себе отмазки наперёд. Один думает: сошлюсь на температуру, второй – «потяну» завтра ногу на тренировке. Утром просыпаемся, зарядка, завтрак. Приходим на тренировку. Борман: «Ну что, ребята, готовы? Побежали». Перехитрил всех, не успели откосить. — Выдержали? — Там был надувной зал, пылища. Круг – всего 200 метров. Я бежал 2 часа 40 минут. Уже все переодеться, помыться и пообедать успели, а я только финишировал. Борман подходит: «Вов, а ты где в Москве живёшь?» «В Строгино». «До ЦСКА далеко?». «Километров 15», — отвечаю. «Ну вот, — ухмыляется, — теперь можешь спокойно туда-обратно бегать». — Подкаты с разбега в мяч на тренировках застали? Про них ваш партнер по ЦСКА и по Нижнему Кузнецов рассказывал. — Было круче упражнение. Один ложится на землю, а второй со всей силы лупит ему мячом в живот. И этот, первый, должен терпеть. — Сильно. — Или вот ещё. Партнёр отдаёт тебе передачу и сразу же двумя ногами прыгает в тебя в подкате. А поле было жёсткое-жёсткое, земля засохшая. Пришлось отрабатывать. А Борман сидит себе на лавочке, отдыхает – кофеечек, сигаретка… — У него помощник был специфический. — Козин. Фамилия соответствует – всё козни строил. От Овчинникова ни на шаг, всё докладывал. Мы к нему соответственно относились – просто ненавидели. — Ещё что-то было? — В карьере на базе я как-то поймал карпа килограмм на шесть. Отдал поварихам – приготовьте ребятам. Тренер тут как тут: «Так, команде эту рыбу ни в коем случае нельзя. Она же больная». — Выкинули? — Ага, как же. Борман сам и слопал – одни кости оставил.