Вельтмандер

Наше агентство недвижимости только что переехало в новый офис в другом районе. Владелица агентства, блондинка лет 27-ми, с нарощенными волосами, вечно выручавшая свой большой белый паркетник со штрафстоянки, возлагала на переезд большие надежды. Для меня общая экономическая ситуация после декабря 2014-го, застой на рынке жилья наложились на мою персональную тупость в риэлторском деле, и я вообще не понимала, зачем уже несколько месяцев сижу в офисе, хожу расклеиваю объявления, дружу с продавцами и покупателями и совершаю прочие положенные агенту движения, если толку от них пшик. Все пришедшие одновременно со мной - и после - новички разбежались, кто через неделю, а кто через два месяца, я же, видимо, держалась за эту иллюзию занятости потому, что она отвлекала меня от неудачной влюблённости. Неудачной потому, что не была взаимной. Несмотря на пару лет, оставшихся мне до сорока, в голову лезли какие-то школьные глупости типа исписать асфальт перед его подъездом. К счастью, в ритме жизни агентства на них просто не было времени. Я так уставала, что не было сил заснуть; зато не думала о нём. А бывало наоборот, он снился, и я просыпалась, согретая этим сном. Надежды владелицы оправдались, потенциальные клиенты стали гораздо чаще заглядывать к нам на консультацию, чем на прежнем месте. Однажды зашла пара - молодая полноватая женщина и парень с бегающими глазами. Их интересовало, стоит ли делать дорогой предпродажный ремонт, если квартира в плохом состоянии. Я заверила, что нет никакой необходимости, достаточно самых простеньких новых обоев и отмытых окон - главное, чтоб жилье не производило впечатления запущенного. Мои посетители переглянулись, ответ их устроил. Было понятно, что денег на дорогой ремонт у них нет и не будет. - Понимаете, сам дом-то хороший, элитным считается, - девушка назвала адрес, - там человек пожилой жил с дочкой, я единственная наследница. Узнать бы, хоть сколько примерно стоит двушка в таком доме? Разумно возразив, что не глядя квартиры никто им не скажет даже примерной цены и заодно посоветовав вывезти всю рухлядь старых хозяев, я напросилась посмотреть наследство. Подъехав в назначенный час к ухоженному дому в зеленом квартале (рабочие как раз выносили мебель, сопровождаемые скорбными взглядами старушек на лавке), я увидела большую квартиру прекрасной планировки. Безусловно, с очень старой сантехникой и пожелтевшими обоями, загаженными тараканами, но...уже зная, что сами с двумя детьми они живут в панельной двушке с проходными комнатами, я не удержалась от вопроса, который задала мужу владелицы, - А почему бы вам самим сюда не переехать? - Нас здесь соседи гнобят, не любят, - отмахнулся он. - Хотим на эти деньги купить трешку в спальном районе, пусть такую же убитую, но только не в этом доме. - Неужели страшней соседей зверя нет? Вы выиграете от силы метров 6-7. Впрочем, дело ваше, - я сделала все необходимые снимки. Сфотографировала даже оставшийся комод темной полировки, похожий на тот, который когда-то был у моей бабушки, умершей 15 лет назад. Прошло еще около месяца, прежде чем Ольга, наследница, рассчиталась с нотариусом за свидетельство о праве на наследство, подписала договор с нашим агентством и я выставила квартиру в продажу. Дом действительно был привлекательный, квартира продавалась по цене гораздо ниже обычной и люди не особо вглядывались в фото, выставленные на сайте. Было очень много звонков от желающих посмотреть, в итоге я забрала ключи и поехала показывать квартиру. Приехала заранее и ошалела. В первый раз, пробежавшись по комнатам, озабоченная выбором ракурса для снимка, я не заметила ошеломляющей картины бесхозной старости и запаха тлена. Такое ощущение, что полгода, прошедшие после смерти хозяев, пол не мыли вообще. И еще полгода до. На паркете остались обозначенные черной грязью контуры шкафов. У входа в комнату прилипшие к полу клочья газет, постеленных, чтоб не заморачиваться уборкой. На уровне рук грязные следы, видно, что старый человек передвигался, держась за стенку. Серые прокопченные окна распахнуты настежь. Пыльные книги и грампластинки свалены в углу. Вторая комната, в которой, видимо, жила дочь, была почище. Посреди нее грудой лежали черно-белые фотографии. Я схватила какие-то розовые рейтузы, нашла ведро и принялась отмывать паркет, пока не пришли покупатели, но их реакция была предсказуемо отрицательной, - Ой, здесь что-то сгорело, что ли? Запах такой.... Они ушли, я взялась звонить Ольге, - Понимаю, вам некогда, у вас грудной ребенок, но надо все это отмыть и вывезти оставшиеся вещи, особенно книги, от них затхлый запах. Или клининговую компанию вызовите, что ли. - Конечно-конечно, мы в выходные приедем, ремонт сделаем, всё выкинем....- заверила меня Ольга. Через час был намечен следующий визит, уходить из квартиры не было смысла, и я решила навести хоть какое-то подобие порядка. На подоконнике валялись документы на имя Раисы Ивановны Мельченко, 1920 года рождения, я открыла стенной шкаф, чтоб убрать их - а там книг до потолка, причем всё какие-то "Теории шахматных окончаний", "Ошибки дебютов", биографии великих шахматистов...боже мой, и в выходные все это улетит в помойку! Шахматы были мне недоступны, я не владела стратегией игры и от этого еще больше уважала тех, кто умеет играть. В городе есть шахматная школа, может, предложить им? Выйдя в интернет с телефона, нашла номер школы, позвонила, попыталась объяснить, что книги остались бесхозными после человека с фамилией Мельченко, очень жаль, если пропадут... -Да, помним, старенькие такие, приходили,- мой собеседник произнес длинную немецкую фамилию, которая тут же вылетела у меня из головы. - Мы завтра в обед приедем заберем, если Вам удобно. -Только коробки возьмите побольше, тут очень много книг. Очередные потенциальные покупатели предположили, что в квартире держали нескольких собак. Я не стала их разубеждать и вернулась в офис. Мне, конечно, приходилось бывать до этого в грязных заброшенных домах, но они были заведомо наркоманскими и уголовными, а тут человек, обладавший немалым интеллектом, получавший приличную пенсию - как можно было опуститься до такой ужасной смерти? Я не удержалась и поделилась впечатлениями с другими риэлторами, оказавшимися на месте. - Представляете, полный шкаф книг и все по шахматам. - Как, говоришь, фамилия? - переспросил один агент, немолодой мужчина. - Фельдман...Вальдштейн... Не запомнила. - Вельтмандер, - чётко произнёс он. - Первый мастер спорта по шахматам в республике. И единственный, наверное. Я у него занимался. Шахматисты за книгами приехали вдвоём, и, пока один разбирал фотографии и документы, другой, помоложе, сказал: "Вам бы не попасть в неприятное положение. Наследница эта вообще ведь непонятно откуда взялась. Она их голодом заморила, дочь через неделю после его похорон умерла. Мы и в прокуратуру писали о возбуждении уголовного дела, подписи собирали по соседям, да что толку." - Но ему ведь чуть не 94 года было, когда он умер, - возразила я, перелистывая толстую прекрасно изданную книгу "Формула вечной молодости", лежавшую на письменном столе. - Может, просто возраст? - Ага, возраст. Он всё как конь бегал, я думал, меня переживет. - Теперь уж у нотариуса всё оформлено, все свидетельства, не имеет значения. Обсудив еще, почему он не эмигрировал, они забрали в три приема коробки с книгами и грамотами на имя Иоганнеса Гуговича Вельтмандера и попрощались. Я осталась сидеть в парусиновом складном кресле посреди обломков чужой жизни. Мне надо было ехать показывать другие квартиры и звонить другим людям. Вместо этого я сидела и думала. Как если бы моя бабушка, почти сверстница Вельтмандера, умершая в 79 лет, прожила все эти годы . Я тоже приехала тогда из другого города оформлять наследство, познакомилась с будущим мужем и осталась. А иначе? Как сложилась бы моя жизнь? Были бы у меня эти дети или другие - с другими именами? Как странно проникать в грядущее, как в радиоактивный контейнер, наощупь, с закрытыми глазами угадывать... Перебирая поздравительные открытки 30-тилетней давности...жена Вельтмандера, Раиса Мельченко, тоже была шахматисткой, умерла несколькими годами раньше...справку о реабилитации отца, Гуго Гуговича, за 1956 год, путеводители по городам Прибалтики, книги по кулинарии на немецком... Папка из рыжего, будто промасленного картона. В верхнем углу незаполненный ярлык, слова с ятями. В ней довоенное семейное фото: муж, жена, два мальчика и женщина постарше. Еще один снимок на паспарту, черноглазая грустная молодая еврейка, надпись карандашом: "жена Фридриха". Большие фотографии стройки, на обороте - "Постройка Дома Советов Нарвского района, 1931." Искать, обращаться в архивы - неважно всё теперь, когда людей нет и разрушен этот мирок, в который весточки из внешнего мира доходили только в виде грамот к юбилеям. Записки карандашом: " Папуля!..."Дочери Ирине было 64, она умерла от инсульта, у неё никогда не было детей, она не была замужем. Общая тетрадь, последнее, что было в папке. " Вельтмандер. Стихи. 1940-1941" Страницы с выцветшими чернилами "И вот опять тетрадка предо мной лежит и смотрит беленьким пятном. "Где каждый цвет таит мою любовь, где каждый клен мои признанья слышит. "Без сапог в носках дырявых, В гимнастерке с видом бравым Это дядя Мотя пьяный Развалился на диване. Ниже иллюстрация и авторский вердикт "глупо, тупо и неостроумно" "К родным краям мой стих, лети, Узнай мой дом, привет отдай Неве родимой по пути. "Я вспоминаю: в тишине аллей мы шли вдвоем, нам пели соловьи. "(24.12.1941) Мы победим! Ведь не впервой В истории страны родной Народ наш исполин, герой С германцами вступает в бой. "After kiss of belover... (3.8.1941) Я медленно иду домой, Ночное небо надо мной.... Обложка из грубого картона с вкраплениями опилок, на ней в рамочке: Цена 55 коп. Продажа по цене выше обозначенной карается по закону Типография фабрики "Герой труда" Стихи - признак не таланта, но беспокойной души, ценные уже тем, что уцелели - сколько таких тетрадок и воспетых в них любовей сгорело в огне войны - сотни тысяч? Как говорила бабушка, когда я перебирала ее старые, затейливо обрезанные фотографии, - "Красивыми мы не были, но уж молодыми-то были!" Меня так и подмывало позвонить тому-кого-люблю, спросить, знакома ли ему фамилия Вельтмандер, ведь - вот совпадение - он много лет работает там же, где всю жизнь проработала Ирина Иоганнесовна, должен был застать. Но этот умный гордый мужчина не реагировал на мои - изредка - звонки. Я вообще не видела его в этом году, а уже июнь. Его дом - красивый, высокий, новый - в четырех кварталах отсюда, я заходила как-то во двор - чужая вселенная, где мне никогда не быть . Ворох разноцветных эмоций. Серебристо-алые, много черных атласных мазков и темно-зеленых косых срезов. Лоскутки, золотистые и жарко-синие. Запутаешься в них. Платье не сшить, но шторы - от солнца, от ветра и шума. Скользящие, холодноватые - если долго-долго сшивать, думая о нем. Нежеланная, как ребенок, любовь, роскошь, не доставшаяся тебе. Никому. Случайная как находка. Как чья-то потеря. А потом нашелся хозяин, забрал и пальчиком погрозил. По уши в стыд. Режущая мысль, что я не там и не с теми. Может, пора перестать стыдиться своей любви, какая бы она ни была? Обвинять себя, его, ставить стены, отгораживаться бессмысленной работой. Как будто я не имею права на огорчения, на чувство несчастья. Может быть, с точки зрения жизни, равной веку, как у Вельтмандера, жизни, которая дольше любых войн и эпох, ведь никто из нас не собирается умирать - эти полгода ничего не значат? Если бы хлопоты шахматной школы возымели успех, кому бы отошла эта квартира - государству? Любовнице какого-нибудь чиновника? Неужели вообще не осталось никаких родственников? В соцсетях я нашла человек пять однофамильцев из разных городов, они не отозвались на мои запросы. Меньше всего мне хотелось расспрашивать о Вельтмандерах Ольгу. Вместо этого я купила у нее комод (старше меня, без единой царапины) и такой же полированный стол, оправдываясь ностальгией - мол,у нас дома в детстве были точно такие же. Выпросила оставшиеся книги. Спросила про соседей. - Ой, они наговорят. Болели они оба. Постепенно они сделали мало-мальский ремонт, соответственно подняли цену. Мне было уже неинтересно. Я ушла из агентства, уехала из города, в котором на торцевой стене шахматной школы большой рекламный коллаж. Есть там и фото И.Г. Вельтмандера. Не того несчастного старика в грязной квартире. Уважаемого всеми шахматиста в расцвете сил, чьи достижения легко найти в Википедии. Между счастьем и несчастьем разница как между чистыми и немытыми стёклами. Вроде и свет пропускает, а вымоешь - боже мой, сколько солнца! У меня есть дом в таежном поселке, мой запасной аэродром , необходимая вещь, когда летаешь и некому за тебя молиться. Деревенской зимой я добралась до книг Вельтмандера - в городе некогда читать. Среди страниц нашлось заявление матери Иоганна Гуговича. "В ПартКомиссию Лен.Обкома КПСС от жены Вельтмандера Гуго Ивановича, персонального пенсионера, Вельтмандер Ента-Лея Вульфовны Заявление В связи с получением извещения о реабилитации моего мужа, Вельтмандера Гуго Ивановича, персонального пенсионера, прошу рассмотреть вопрос о восстановлении Г.И. Вельтмандера в ряды КПСС посмертно. 30/05-57 г. Вельмандер Е.В. При сем прилагаю справку Военной коллегии Верховного суда Союза ССР 20 апреля 1957 г. № 4н-024067/56, Свидетельство о браке № 131 Справку домоуправления б/н о нашем местожительстве в г.Ленинграде, и подробности его ареста. В 1936 году ночью раздался звонок в нашу квартиру Набережная Рошаля 6 квар.29, так тогда называлась Адмиралтейская Наб. Вошел сотрудник НКВД и предложил моему мужу Вельтмандеру Гуго Ивановичу одеться и пойти с ним, одновременно взяв все его документы. Мой муж, прощаясь с детьми, мальчиками 15-16 лет, сказал: "Я скоро вернусь, я не был ничем запачкан и не буду запачкан, слушайтесь маму". Я часто ходила к уполномоченному, чтобы выяснить что-либо о его деле, но мне было сказано:"Вы не знаете и знать Вам не надо". Через некоторое время (точно не помню, слишком много прошло времени), как мне помнится, вечером мне позвонили по телефону и сказали, чтобы я привезла своему мужу тёплые вещи, так как его куда-то отправляют. Свидания я с ним не имела. Через некоторое время я получила от него письмо и я ему послала одну посылку, которая ко мне вернулась. Больше я от него ничего не получила и ничего о нем не знаю. Когда я обратилась к уполномоченному, интересуясь его делом, мне сообщили, что он осуждён на 8-10 лет по 58 статье. В 1937 году мне через дворника было сообщено, что вместе с детьми должна явиться в милицию с документами. Когда я пришла в милицию, у меня отобрали паспорт и документы и сказали, что в 5-10 дневный срок я должна буду покинуть Ленинград, обещая выслать документы к месту нашей высылки. Через несколько дней пришел уполномоченный НКВД, конфисковал все имущество за исключением мелких вещей и вручил мне билеты на поезд, приказав дворнику помочь нам отвезти багаж. По приезде в Сарапул мне дали в НКВД справку о том, что я нахожусь в Административной высылке, по которой я ходила раз в неделю или в две недели отмечаться, и послали нас на работу за Каму на МТБазу, где я работала счетоводом, старший сын чернорабочим, а младший сын почтальоном. В 1938 году, будучи на работе, за мной приехали два сотрудника НКВД и увезли в тюрьму, где я просидела 2-3 месяца. После нескольких допросов меня освободили и сообщили, что причиной моего ареста и высылки является то, что я была женой Гуго Ивановича Вельтмандера. В Отечественную войну старший сын мой Гуго Гугович Вельтмандер был на фронте, контужен, ранен, вступив в партию, был парторгом роты в чине сержанта. Имеет две медали за боевые заслуги. В настоящее время, после окончания Карельского института за время пребывания в Сарапуле, работает в г. Котла, Эстония в качестве директора школы.Окончил высшую партшколу в Таллине. Младший сын Иоганес Гугович, окончив в Казани фин.эконом. техникум, является мастером спорта СССР по шахматам и работает тренером, проживая в г. Ижевске, где совместно с ним проживаю и я". Высылка спасла их от блокады, как странно, правда? Всё пыталась вспомнить, откуда мне знакома Набережная Рошаля. Каверин, "Два капитана", дом со львами на проспекте Рошаля. Катастрофа "Норд-Оста" и доктор Рошаль. Волна публикаций начала 90-х о репрессиях благополучно переросла в бесконечную лубочную стилизацию сериалов о том времени - сейчас, когда не осталось никого, кто мог бы оценить правдивость картины. Бабушка не читала книг и не смотрела фильмов о войне, говорила, что все они лживы. В конце тридцатых она была молодой судьёй, по другую сторону закона от Вельтмандеров. Но, кажется, мы все заложники страны.