Горянка, которая хотела летать

— Когда впервые после военных событий в Чечне я приехала на судейский семинар в Москву и зашла в зал, где было довольно шумно, вдруг наступила тишина. Через несколько секунд известная парашютистка Зинаида Курицына воскликнула: «Это же наша Эсет!» Все кинулись меня обнимать. А я переживала, как меня встретят. Эсет Махаури — первая чеченская профессиональная парашютистка, мастер спорта, легенда парашютного спорта. На ее счету более 2 000 прыжков. В советское время работала инструктором Центрального парашютного аэроклуба в Грозном, подготовила многих известных парашютистов. Сейчас, в 63 года, она заместитель директора центра парашютной подготовки GoodSky в Гудермесе, вице-президент Федерации парашютного спорта Чечни, представитель Федерации парашютного спорта России по СКФО. Мы встретились с Эсет, чтобы узнать, как все было и как стало. Белые купола и Ляля Насуханова — Первый раз увидела парашюты в детстве, когда мы жили в Казахстане. Ехала вместе с отцом на машине — он работал на полях, собирал пшеницу — и вдалеке увидела белые купола. Это и были первые парашюты в моей жизни. Меня это сильно захватило: почему-то небо притягивало с самого детства, я мечтала летать. В то же время я узнала о чеченской девушке-летчице Ляле Насухановой и подумала: «Раз она смогла, и я смогу». Ляля стала для меня примером. Позже мы с ней даже познакомились. Она была человеком исключительной порядочности и гордости. В этом плане — просто наглядное пособие для девушек. Помню, был случай во время полетов в Науре. Мы зашли в столовую пообедать, когда направились к столику, один из летчиков со словами приветствия приобнял Лялю за плечи, а у нее в руках была тарелка с борщом, и она машинально опрокинула ее ему на голову. В какие-то доли секунды все произошло. Получилось неловко, но она не стала извиняться, просто объяснила, что с горянками нельзя обниматься. Вязать нельзя прыгать — Когда мы с семьей переехали в Грозный, я в 16 лет записалась якобы на вязание, а на самом деле тайком от родителей — в парашютный кружок. Но пришло время прыгать, и возникла проблема: нужно было встать в четыре утра, в пять — быть на аэродроме. Ну как я в такое время уйду на вязание? В то время мы жили недалеко от аэродрома. Накануне прыжков мы с отцом сидели за столом во дворе, пили чай, а в небе — парашютисты. Я говорю: «Пап, если бы я захотела прыгнуть, ты бы меня пустил?» Он подумать не мог, что я говорю серьезно, поэтому ответил, что пустил бы. И тут я ему: «Знаешь, мне завтра в пять утра нужно быть на аэродроме». Отец очень удивился, но, раз пообещал, слово сдержал — ничего не сказав маме, утром отвез меня на аэродром. Перед комиссией так сильно волновалась, что пульс поднялся до ста одиннадцати. Я боялась не прыжка, а того, что вдруг не допустят, что-то помешает, сорвется. Даже когда села в самолет, думала: хоть бы ветер не поднялся. Переживала до тех пор, пока не подошла к двери и не прыгнула. Прыгала с самолета Ан-2 на высоте 800 метров, все как положено. Прыгала одна, тогда не было тандема, прыжки совершались с «дубами» — так ласково называют парашюты круглой формы. Мой был Д-1−5У. Первый прыжок — лучшее, что есть в жизни у человека. Любой парашютист подтвердит, что он самый впечатляющий и запоминающийся. Эти секунды, когда ты прыгнул, парашют раскрылся… и такая красота. Я прыгала 1 июня: все в зелени, потрясающий вид. Этот день — самый счастливый в моей жизни. Не каждый чеченец возьмет в жены парашютистку — Тем временем папа с мамой сидели за тем же столом у нас в саду, и отец говорит матери, показывая в небо на парашютистов: «Вон там твоя дочка летит». Мама прибежала на поле, куда мы приземлялись, вся растрепанная, глаза круглые, в них — страх… Но не стала меня ругать, убедилась, что я жива, и ушла. А потом дома сказала, что это был первый и последний раз. Все мои родственники были против, возмущались: «Ты с ума сошла?» Отец был единственным, кто меня поддержал, никто не мог пойти против него. Ну и все, меня было уже не остановить, ушла с головой в парашютный спорт. Как раз в Чечне открылся Центральный парашютный аэроклуб ДОСААФ СССР, и я стала заниматься там. Личная жизнь? Мне было не до нее, да и не каждый чеченец согласится взять себе в жены парашютистку. Наш аэроклуб был основной базой для учебно-тренировочных сборов, по метеоусловиям она считалась лучшей в СССР. И все остальные условия соответствовали: своя гостиница, столовая, много техники, свои самолеты. У нас тренировались команды из Чехии, Польши, Кореи и многих других стран. Устанавливались рекорды, проводились чемпионаты, даже фильмы снимались. Один из них — «Парашютисты», мы там участвовали в массовках, а заодно наблюдали за актерами. Конечно же, замечали ошибки: всякие ляпы, несостыковки. Потом почти всем клубом ходили на премьеру в «Юбилейный», бурно обсуждали каждую сцену. Упала, очнулась, гипс — Я, конечно, понимаю, что парашютный спорт опасный, но далеко не самый. Автомобильный спорт, к примеру, намного опаснее. За всю мою карьеру у нас ни разу не было смертельного случая. Переломы и ушибы — да. Я сама однажды сломала ногу. Прыгала на юрком парашюте ОТ-15. Он быстренький такой, спортсмены знают. Мы обычно на нем прыгали при ветре до 6 метров в секунду, а тут — порывы до 12. Меня несет куда-то спиной, все бегут и кричат: «Спокойно! Спокойно!» Я думаю: «Да я и так спокойна». Но оглянувшись, поняла, что меня несет к коломбине — вагончику, в котором хранятся парашюты. Чтобы не удариться спиной об угол, резко развернула парашют и на развороте неудачно приземлилась. Итог — перелом внутренней лодыжки, гипс. Но, во всяком случае, осталась с целой спиной. Когда меня привезли в больницу, первое, что спросил врач: «Ну что, отпрыгалась?» Конечно, нет! Прыгала еще 11 лет, до 1994 года. У разбитого корыта — Когда получила мастера спорта по парашютному спорту, поняла, что большего сделать не смогу: у каждого человека свой предел. Перешла работать инструктором, готовила парашютистов. Почти все мои ученики были фанатами неба. Интересно было наблюдать за ними. Приходит новичок, такой хиленький, неуверенный в себе. Начинает прыгать — и с каждым прыжком выпрямляется, становится увереннее, а через 10−15 прыжков его уже не узнать. Во время военных событий в Чечне я потеряла все, что было моим делом, смыслом жизни. Центр перестал существовать, и я, как говорится, осталась у разбитого корыта. У меня было высшее экономическое образование, но я никогда не работала по специальности. Поэтому единственное, что мне оставалось сделать, — это выйти замуж. Потеряла все, но зато нашла свою дочку. Она, кстати, тоже хочет прыгать, но я не решаюсь позволить ей это. Наверное, потому что она у меня одна. В себе я всегда была уверена, но вот за своих спортсменов постоянно переживала. Не бутафорская улица Парашютистов — В 2005 году в Чечне проходил чемпионат России по парашютному спорту, посвященный памяти Ахмата-хаджи Кадырова. Это был первый чемпионат после военных событий. Меня не пригласили, но я не могла не пойти: должны были приехать известные парашютисты, которые меня хорошо знали. Столько радости было, когда они увидели, что я жива и здорова. Сразу же включили меня в состав судейской коллегии, на тот момент я была судьей республиканской категории (сейчас она называется всероссийская). Правда, из-за военных событий документ был утерян, восстановить его так и не удалось, потому что не сохранился архив. В Чечне по понятным причинам, но почему он в Москве не сохранился, мне до сих пор не ясно. Пришлось начинать чуть ли не с нуля. Первую категорию получила. Недавно подала на всероссийскую. Хотя эту категорию я имела еще с 80-х годов… Сейчас многие не знают, что в Чечне парашютный спорт был развит на самом высоком уровне. В 2005 году во время чемпионата мы с молодыми спортсменами ехали на автобусе по городу, и они, увидев в районе Катаямы улицу Парашютистов, стали спрашивать: «Ой, это специально к чемпионату название сделали?» На самом деле эта улица названа так с тех пор, как в Чечне появился парашютный спорт. 20 лет спустя — Из-за военных событий в Чечне я потеряла почти 20 лет жизни, потому что парашютный спорт — это моя жизнь. То, что я могла сделать для развития этого спорта, вычеркнуто. На мое счастье, в 2016 году Александр Коровин, заместитель руководителя Российского университета спецназа, который курирует авиационное направление, пригласил меня на работу в Федерацию парашютного спорта Чечни. Я ему очень благодарна за то, что он вернул меня к жизни. В прошлом декабре мы открыли один из крупнейших в мире центров воздушной подготовки — GoodSky, с уникальной аэродинамической трубой, и к нам снова приезжают тренироваться спортсмены со всей страны. Не поверишь, но что-то похожее на такую трубу я еще в молодости предлагала сделать — для подготовки к прыжкам, чтобы на земле учиться управлять своим телом. Кто-то умный нашелся — сделал. Нашей трубой я очень горжусь. Будто балет смотрю, когда наблюдаю, как в ней занимаются спортсмены, особенно опытные. А когда на выступление еще и музыка накладывается, это вообще сказка. Раньше было не так много видов парашютного спорта, а сейчас я уже запуталась в них. Даже артистические виды есть — фристайл, фрифлайинг. Мы в свое время что-то подобное пытались делать, но это было баловство в воздухе именитых и опытных. А сейчас стало видом спорта. Произошли, конечно, большие изменения в методике обучения, в технике прыжка, в самих парашютах. Тогда они были более грубые, сейчас — мягкие, аккуратные, ласковые. Сейчас в день можно прыгать сколько угодно. А у нас был определенный шестичасовой прыжковый день, из которого на прыжки отводилось строго 4 часа 20 минут. «Я у вас прыгал. Помните?» — Если наш парашютный Центр заработает в полную силу, то в Чечне, безусловно, начнется бурная парашютно-спортивная жизнь. Есть ребята, которые уже показывают высокие результаты, я в восторге от них. Считаю, что и у наших девушек в этом спорте есть будущее. В советское время были вайнашки, которые по 30 прыжков совершали. Правда, без профессионального роста, в большей степени — из-за особенности менталитета. Кроме меня, дальше никто не пошел. Удивительно, у меня было столько учеников, что казалось, будто у нас вся Чечня прыгала с парашютом хотя бы по три раза. А сейчас очень редко встречаю тех, кто прыгал. И я думаю: куда они подевались? На судейском заседании как-то встретила парня, он говорит: «Я у вас прыгал. Помните?» Конечно, вспомнила. Своих никогда не забываю. Мне очень приятны такие встречи. Парашютисты — это народ, который живет единой семьей. Если в Грозный приезжает кто-то, с кем я раньше прыгала, обязательно встречаю, приглашаю к себе. Так же встречают и меня. В каком бы городе ни оказалась, знаю, если там живет кто-то из знакомых парашютистов, можно не переживать ни за гостиницу, ни за досуг. Так было, есть и будет. Зачем танкисту парашют? — Обрела ли я себя? Да. Сейчас я снова живу своим любимым делом и знаю, что я на своем месте — там, где должна была быть всегда. Конечно, из-за возраста уже не смогу прыгать, да и не хочу, ведь тех ощущений, как в молодости, уже не испытать никогда. Но то, что я рядом с этим спортом, мне уже достаточно. Часто вспоминаю свой последний парашют. Это был ПО-16, мой любимый. Нам их давали в нашем аэроклубе, но цвета мы могли выбирать сами. Мой был голубой с черным и небольшой красной вставкой. Соседи видели, как во время войны из моего дома его увезли на танке. Неизвестно зачем. Сколько мне лет? Ну… чуть-чуть больше, чем было.