Интервью с Евгением Донским: о работе с Кареном Хачановым, возможном возвращении в теннис, молодых игроках, Синнере и Алькарасе
Евгений Донской был №65 в мире, играл в основе всех ТБШ и брал Кубок Дэвиса, а теперь помогает своему другу держаться в топ-10.
В теннисе так много людей, которые всё время проводят с игроками, тратят нервы и силы во время матча в боксе, но остаются за кадром. Мир должен знать о них больше.
Своей историей с «Чемпионатом» поделился Евгений Донской. На протяжении 17 лет он выступал на про-уровне, добрался до 65-й строчки в рейтинге ATP, сыграл в основе всех «Шлемов», но в один день оставил всё и стал тренером Карена Хачанова, который не так давно вернулся в топ-10 и является на данный момент первой ракеткой России.
О том, как так вышло, почему нет желания возвращаться в тур в качестве игрока, что помогает оставаться мегапозитивным человеком и кого всё же выбрать – Синнера или Алькараса, читайте в нашем большом интервью.
«Вернулся после Алма-Аты и понял, что больше не хочу играть». О тренерстве и работе с Кареном Хачановым
— Как так случилось, что ты оказался в команде Карена в роли тренера? — Это произошло, ещё когда я сам играл турниры (в сентябре 2024 года. – Прим. «Чемпионата»). Был в Китае, проиграл и собирался ехать в Индию на «фьючерсы». А мы с Кареном дружим же, друг у друга крёстные у детей. И, понятное дело, мы с ним общались на эту тему. Я говорил ему: «Да что-то достало всё, финансово в минус всё время езжу, неинтересно, семью не вижу. Вряд ли буду продолжать, посмотрю до конца сезона». Он поддерживал меня, говорил, что хорошо играю, все дела.
Я вернулся в Москву, и мне было здесь так хорошо, а я должен был уезжать даже не в Индию сначала, а в Америку. Но заболел и заметил за собой, как обрадовался тому, что заболел и мне не надо было никуда ехать. В Америку не полетел, подумал, что поеду в Индию. А мне в этот момент как раз позвонил Карен и сказал: «Слушай, ты не хочешь со мной через неделю в Алма-Ату съездить?»
Я сначала ответил нет – ну я же не тренер. Он говорит: «Да просто со мной сгоняешь». В итоге согласился через недельку, однако всё равно думал, что поеду [после Алма-Аты] в Индию, и всем тогда говорил, что эта поездка – разовая акция. Мы съездили, Карен выиграл турнир, ему всё понравилось, мне – тоже. Понял, что есть какие-то задатки тренерские.
В итоге вернулся домой, отменил Индию и понял, что больше не хочу играть.
Я сразу сказал Карену, что не буду много ездить, хочу дома побыть, работу поискать, тем более у меня вот проект «Больше!». Вообще, когда ещё играл, у меня были какие-то предложения [по работе тренером], однако я говорил всем, что не буду ездить больше 15 недель в год.
И когда Карен понял, что я закончил, то сказал: «Знаю, что ты не хочешь ездить больше 15 недель, но мне как раз столько и было бы круто. Может, со мной 15-18 недель поездишь?» Я подумал, что можно попробовать. И как раз примерно столько, недель 15-16 с Алма-Атой, в этом году и получится.
— Выходит, Карен был не первым, кто предложил тебе тренерскую работу? — Нет-нет. Настя Павлюченкова первая. Был момент, по-моему, в 2021 году. Её на тот момент тренировал брат, он не смог прилететь [на турнир], ему визу не давали, и Настя приехала одна. Мы сидели в ресторане: я, Андрюха Рублёв, Арина Родионова, ещё знакомая одна, теннисистка, и Настька пришла – а они как раз тогда Олимпиаду выиграли с Рублём. Мы как обычно встретились друзьями. И я её сам спрашиваю: «А ты чего, одна тут, только с физио? Если тебе нужна какая-то помощь, дай знать». Она говорит: «Ой, если честно, было бы здорово, я вообще никогда одна не была [на турнире]».
Единственное, у меня тоже были матчи, но после них я всегда готов был прийти на тренировку, подсказать что-то, просто побыть рядом. Я ничего не менял ей, конечно, просто подсказывал так тихонечко, поддерживал.
Помню, выиграл финал квалификации, все его смотрели. После того матча пришёл к Насте на корт, она с Халеп тренировалась. А Симону я тоже знаю, она моего года. И она говорит: «Я только что в раздевалке смотрела, как ты играешь, а ты уже здесь, на тренировке». Мы тогда посмеялись. После этого я проиграл свой матч в понедельник, Настя играла во вторник, в среду я с ней поиграл и после этого улетел. Она на это говорила: «Конечно, без проблем». Я всё-таки не тренер, мне нужно было к следующему турниру готовиться.
Был ещё на «челленджере» Ллойд Харрис, мы с ним друзья, очень классный чувак. И он мне говорил тогда: «Можно, когда ты закончишь, я первым об этом узнаю?» И Настька тоже тогда сказала: «Пожалуйста, дай знать, если начнёшь тренировать».
А Карен мне предложил ещё в момент, когда я только решал и никто не знал, что я закончил. И мы переписывались, он меня сразу спросил: «Может со мной поедешь?» Я подумал: «Ну, давай». Думаю, если бы он мне не написал, я бы связался с Настей.
Была ещё пара девочек. Пацанов меньше. Казах Бейбит Жукаев спрашивал. Какое-то количество [предложений] было, но не очень много.
— Говорят, у тебя за последний год появились новые предложения по работе. — Да, очень много девочек пишет. Я так понял, что это у них такая хорошая тенденция: очень востребован тот тренер, который всё ещё хорошо играет. Я и с Кареном сам тренируюсь – для него это большой плюс. В принципе, если мы не играем на счёт, я не хуже любого другого. Даже лучше в том плане, что всё делаю для теннисиста: я поиграю в те точки, в которые ему нужно. А найди любого другого игрока – будь то Бублик, Алькарас, Синнер, они всё равно будут все свои удары тренировать. А я играю именно так, как ему нужно: могу сильно, повыше, пониже. Ему это идёт в плюс, вижу как тренер.
А девочки некоторые просто ищут именно такого человека. Например, Юлия Путинцева, судя по её истории, берёт именно таких тренеров: у неё были [Алексей] Захаров, [Максим] Лунькин, [Маттео] Донати. Они все играющие.
Так что в теннисе женском это важная история. Потому что девочки, во-первых, не очень любят друг с другом тренироваться. А во-вторых, им нужно, чтобы можно было постучать с тренером. Арина Соболенко вот, например, ездит со спаррингом, Андрюхой Василевским.
— Карен давно работает с Ведраном Мартичем. Легко ли было влиться в их команду? — В Алма-Ате было всё очень просто, когда я с ним был один, у нас классный общий вайб, и результат показали. На турнире подсказывал только по делу, ничего не меняли, просто своими мыслями делились. Но всё началось с предсезонки в декабре, там уже и Ведран был. Влился-то я нормально, однако чувствовал себя некомфортно из-за того, что мне хотелось каким-то своим видением поделиться, но он с одним только тренером так много говорил. Даже не зная моих мыслей, сам Карен однажды сказал: «Слушайте, слишком много информации, я не успеваю».
А я тогда вообще почти ничего не говорил. Осознал, что есть главный тренер – Ведран. Понимал, что буду чисто технически справа подсказывать, а в тактические истории не лез. Я не знал, как себя вести, чтобы не нарушить внутренние устои в команде.
Но со временем лично с Кареном стал общаться, даже когда мы просто вместе ужинали. Я говорил, как вижу. Если видел, что он был со мной на одной волне, например, по поводу выходов к сетке или попытки чуть больше укорачивать, то я ему на корте мог напоминать.
А так адаптация была лёгкая, потому что их хорошо всех знал и понимал, что хотел внести в игру Карена. Вся команда работает на одну цель, и у всех совпадало понимание, что нужно было чаще выходить к сетке, двигаться лучше. Тренера по ОФП мы поменяли. Однако всё равно в начале был момент, когда я меньше говорил, чем хотел.
— Но всё изменилось, да? — Да, мне стало комфортнее. Но всё равно мы много обсуждаем, как видим игру. А не так, что я пришёл и говорю: «Вот ты делаешь это, ничего не знаю».
— Как сейчас распределяются роли в команде? Есть такое, например, что ты отвечаешь за технику, а Ведран – за тактику? Или работа складывается в более свободном формате? — Точно в более свободном формате. Каждый может подсказать по технике. Ведран, например, периодически у меня спрашивает про удар справа, потому что у меня вроде как он неплохой. Слева вообще почти не трогаем, у Карена этот удар хороший. Иногда видно, что он технически выполнил его неправильно, но так хорошо чувствует удар, что мяч всё равно залетает.
Так что каждый в команде высказывает все варианты. Технически я мало что говорил, больше работаю через ментальную сторону, чтобы Карен интенсивность держал, внимание, мотивацию. Например, когда на Уимблдоне он хорошо сыграл, мы вернулись в Москву, и я следил за тем, чтобы после высоких результатов у него на тренировках не пропадала эта интенсивность. Затем Карен поехал в Торонто и там тоже здорово выступил. Так что я пытаюсь больше за этим следить, но это мой выбор, а не потому, что у нас так распределены задачи.
Технически, я знаю, Ведран лучше меня. Но когда я с Кареном, то пытаюсь за его мотивацией следить – и чтобы интенсивность не падала. Потому что можно расслабиться из-за результатов, рейтинга, если что-то болит. Но строгого распределения задач нет.
— Анализировали с командой, что помогло Карену вернуть себе хорошие результаты, вновь попасть в десятку лучших теннисистов мира? — Прямо отдельно не анализировали. Однако когда Карен в рейтинге упал, было видно, что он загорелся, ему это не нравилось, приходилось впахивать, поэтому и психовал чаще. Но что конкретно помогло – это, скорее всего, его подход. Поэтому я и говорю, чтобы он сейчас не менял ничего в сравнении с тем, когда к нему только начали возвращаться результаты. Чтобы сохранилась интенсивность тренировок, в работе ног, во внимании. Чтобы тренировки были серьёзные и тяжёлые, при этом качественные на протяжении долгого времени.
И, опять же, у него всегда была игра. Ещё немного он стал чаще к сеточке выходить. Допустим, в Торонто у него была хорошая статистика действий с лёта. Это тоже сыграло какую-то роль.
Однако это всё Карен, его заслуга. Он вообще пахарь такой жёсткий – никогда на тренировках не возникает таких моментов, что он что-то не делает или не слушает, что бы там ни было. Да, мы можем что-то обсудить, но он всё равно будет делать то, что скажут. Доверяет всем полностью, и он такой, крутой ученик. Есть такие, кто думает: «Да пошёл ты, что там говоришь».
«Я не суперталантливый, но никогда не сдавался». О возможном возвращении в тур и оптимизме, который идёт от сердца
— Напрашивается вопрос: ты крутишься в туре, не возникает ли желания вернуться в роли игрока? — Ой, вообще нет. Мы недавно это обсуждали. Я с Кареном играю, и мне так кайфово, но не хочется больше этого давления. Имею в виду, когда у тебя матчбол или у соперника брейк-пойнт. Вот это давление, 15 секунд, в которые должен решиться исход матча, ты начинаешь переживать, мандраж. По этому я вообще не скучаю. Наоборот, хочу, чтобы мне больше никогда не пришлось играть. По крайней мере, в данный момент.
Хотя мне говорили, что я буду по этому скучать, так как это адреналин, который больше нигде не получишь. Однако я вообще не скучаю.
И финансовая часть тоже. Понимаю: «Вот начну снова тренироваться, и что? Один, без тренера. А у меня семья, двое детей». Был бы я один – ещё может быть. А так – вообще без шансов. Мне нужно зарабатывать. Я теннисом последние два года пытался, но вообще не получалось.
— В Мадриде ты попробовал себя в роли интервьюера, как-то ты комментировал теннис, сейчас – ведущий. Бывает такое, что медийная деятельность приносит больше удовольствия, чем тренерская? Или это несравнимые вещи? — Явно это вещи несравнимые. Знаешь, мне очень нравится медийность, потому что это то, где я могу совершенствоваться. Понятно, что могу расти и в тренерстве, и вообще в любой сфере до конца жизни. Это то же самое, что ты приходишь в новый мир, и тебе всё там становится интересно. Ты думаешь, что у тебя всё получится, если будешь заниматься, над той же речью работать. И мне кажется, у меня может получиться стать хорошим ведущим, интервьюером, комментатором. А в теннисе я будто бы уже давно. Всегда знал, что у меня есть уровень – не идеальный, но и не плохой – и в нём я старался тоже совершенствоваться.
В общем, это две такие разные вещи. В медийной истории я слабый. А в теннисной что-то понимаю, поскольку тут уже 30 лет, поэтому в ней сложнее быстро совершенствоваться, только по чуть-чуть. А в медийности я чувствую, что мне интересно, будто это для меня новый спорт. Когда в падел играю, понимаю, что после 10 матчей научился что-то новое делать, и так кайфую. То же самое и в медиа. Брать интервью, быть ведущим – мне так это нравится. И интересно в этом развиваться.
— Ты один из самых позитивных, открытых и расслабленных людей, которых я встречала. Всегда был таким? — Сколько себя помню, был таким. У меня вот характер: я такой, дисциплинированный спортсмен. Я добился каких-то результатов только благодаря то, что не пропускал тренировки, никогда не опаздывал. Нельзя сказать, что я какой-то суперталантливый, однако именно потому, что не бросал, не сдавался, шёл дальше, у меня и получилось. Ничего особенного, но что-то удалось.
Однако вне тенниса всегда был на расслабоне, позитивный… Да, всегда. Я даже вспоминаю себя в 12 лет, во время детских турниров надо мной по-доброму прикалывались. Друзей много было.
— Был ли у тебя в карьере настолько сложный момент, когда не помогал даже твой оптимизм? — Да, в теннисе такое бывало не раз, но я всегда знал, что это пройдёт. Наверное, во всей жизни такое случается, однако я могу провести аналогию с теннисом. На каждом уровне – когда я был юниором, когда играл до 16 лет, когда начал играть «фьючерсы», «челленджеры», ATP – каждый раз бывали моменты, когда я понимал, что начинал хуже играть и не было результата. Случались, например, шесть поражений в первом круге подряд. И каким бы позитивным ни был, тебе бы этот настрой не помогал. И это нормально. Однако если мне чего-то хочется, я сдамся, только если что-то серьёзное прямо произойдёт.
Но если посмотрим на конец моей карьеры. Я себе говорил: «Так, подожди, ты же никогда не сдавался. А что ты сейчас сдаёшься? Давай ещё сезон поиграем». Я раз – сыграл ещё один год – не вошёл в топ-200. Ещё сезон – опять ничего не достиг. Вот тут не сработало моё это чувство «не сдавайся, всё получится».
А позитивная моя сторона… В жизни был момент, когда она вообще не помогла. Я, мне кажется, был максимально непозитивный. Но вроде пережил этот момент.
Блиц (ну почти)
— Не могу не спросить: Янник Синнер или Карлос Алькарас? — Алькарас. Мне он больше нравится.
— Быть тренером жёстким и строгим или мягким и понимающим? — Мягким и понимающим – жёстким и строгим я не могу. Но это всегда зависит от игрока. Если это какой-нибудь 14-летний раздолбай, то мягкий и понимающий с ним не прокатит. А если это чувак, который знает, чего хочет в своей жизни, и стремится стать профессиональным теннисистом, то с ним – мягкий и понимающий.
— С нуля вырастить молодого и перспективного юниора (лет 12) или тренировать взрослого и сформировавшегося игрока? — Наверное, первый вариант. Глобально я бы хотел на каком-то этапе жизни взять парня лет 12-14 и довести его до конца. Но сейчас я кайфую и горжусь тем, что Карен попросил его тренировать, мы вместе работаем, и я стараюсь делать свою работу максимально хорошо.
— Кстати, следишь за молодыми российскими ребятами? — Да, мне нравится парочка. Марат Шарипов, например. Есть ещё несколько, но они стали приезжать на «челленджеры», когда я уже закончил.
Есть ещё один юниор – Савва Рыбкин. Пару матчей его видел, он мне пишет часто, я ему сказал, что на связи, если нужна какая-то помощь моральная. Так что да – слежу на разных уровнях.
— У тебя есть понимание, что этим молодым парням мешает так же быстро пробиться в топ, как Хачанову, Рублёву, Медведеву в их время? — А почему им сложнее пробиться? Честно, я так не думаю. Если уйдём совсем глубоко в эту историю, то есть варианты, что раньше больше очков давали на «челленджерах», ты быстрее мог в топ зайти. Это одно.
Но если мы сейчас говорим про юниоров, то у них такие же совершенно условия. Очень многое зависит от финансов. Окей, если спонсор есть – это одно дело. Я, на самом деле, не очень знаю, есть ли у Саввы Рыбкина, например, спонсор. Но вот были ли у парней спонсоры в их время – я не уверен. Так что сложно сказать.
Ну, конкуренция сейчас стала выше. Однако в итоге они все начинали с одной точки. Грубо говоря, ты москвич, ищешь место, где тренироваться, куда переехать. Каждый искал свои выходы. Да, нынешним юниорам не легче. Но я не могу сказать, что им сейчас и сложнее.
— И финальное: тренироваться или тренировать? — Всю жизнь я очень любил тренироваться, но сейчас – тренировать. Тренироваться не хочу.
