Встреча
Мы выезжаем из Москвы затемно. Около двух часов едем до Тверской области, потом петляем проселочными дорогами — наша "Нива" подпрыгивает на ухабах, захлебывается в лужах, месит колесами весеннюю грязь, но едет к цели — точке, которую прислал накануне Владислав.
Берег Волги — крутой, высокий, заросший соснами. Красивейшее место. Внизу катит темные воды река — в этом месте совсем прямая, без извилин, как будто ее границы прочертили по линейке.
"Примерно такой "Куршавель" будет фоном, если приедете", — написал Владислав, когда я договаривалась с ним о встрече.
Мы находим его лагерь: припаркованный под сосной большой внедорожник, разбитую палатку, раскладные стульчики вокруг кострища, металлическую походную посуду на самодельной лавочке. В лагере никого. Апрельское солнце уже залило склон теплым светом, а значит, Владислав уже ушел на отлов. Я звоню ему, и он просит немного подождать. Появляется из-за деревьев через пятнадцать минут вместе с женой Марал.
В руках у них большие сачки — белые хлопковые мешки с широкой горловиной, натянутой на металлическое кольцо. В самом верху мешки закручены и перекинуты через короткую ручку сачка. Здороваемся. Владислав достает из багажника круглую сетчатую корзину, развязывает мешок и вываливает в нее черных и серых змей.
— Много поймали? — спрашиваю я.
— Сейчас ветрено, не лучшая погода для них. Пока прошлись по берегу — взяли десяток. А вчера за день почти сто.
Повод носить рюкзак
Владислав Старков — ученый, сотрудник Института биоорганической химии Российской академии наук, герпетолог и змеелов. Ему 63 года, и в России он один из самых опытных специалистов в этой редкой профессии.
Он родился и вырос в Москве, в семье, где никто не был связан с биологией и тем более с рептилиями. Но ловить змей хотел с детства.
— Впервые поймал гадюку в 11 лет, когда приехал на каникулы к родственникам на Дон, — вспоминает он. — Тогда не думал о том, чтобы заниматься змеями, больше всего мечтал быть геологом, но потом понял, что и биология тоже ничего. Если есть повод носить рюкзак, это мне подходит.
После школы Владислав пробовал поступить на биофак в МГУ, но недобрал баллов и пошел в педагогический, в Ленинку. Получил диплом учителя биологии и химии, поработал после выпуска пару месяцев в Доме пионеров и ушел в Институт охраны природы.
— Пригласил меня преподаватель знакомый. Сказал, что будем ездить с апреля до сентября на Дальний Восток, на Курилы, заниматься изучением лесов, потом оказалось, что про полгода он преувеличил, командировки были покороче. Но я все равно проработал там семь лет.
А потом Владислав перешел в лабораторию "Охраны и рационального использования пресмыкающихся, земноводных и рыб". Там он и начал работать со змеями, осваивал методы их разведения. Часто ездил в Туркмению, изучал животных пустыни Кара-Кум, курировал от этой группы Кара-Калинский серпентарий. И ловил змей для добычи яда.
— Работать змееловом было прибыльно: за сезон отлова гюрзы можно было заработать на новый мотоцикл или даже "Жигули", а за несколько сезонов можно было рассчитаться за кооперативную квартиру.
Объемы заготовки змеиного яда были в разы больше, чем сейчас: только Московский серпентарий отлавливал за сезон 12 тыс. гадюк. А всего в стране их работало восемь. Сегодня остался только новосибирский.
— У нас немного это сошло на нет после Советского Союза, — говорит Владислав Старков. — Серпентарии существовали потому, что была наука, которая занималась ядами, велась исследовательская работа, яды внедряли в медицину. Все методики содержания змей были в СССР утверждены. Нужны были дальнейшие шаги, но в конце 80-х нашей стране было не до этого. Конец наступил из-за того, что появились новые законы, правила. В СССР яд змей считался сырьем охотничьего промысла, серпентарий работал как зообаза, как охотхозяйство. В 90-е лицензию на выработку яда змей надо было получать уже в Минздраве. И когда усложнилась процедура, никто не захотел этим заниматься. Яд было нельзя ни купить, ни продать. Серпентарии стали закрываться. В Туркмении все позакрывалось. А Сибирский серпентарий до сих пор работает по советским канонам. Для них разводить гадюку — это нонсенс. Только отлавливать! В сезон добывают полторы тысячи штук. Их не убивают — доят, а потом, спустя некоторое время, отпускают в природу.
Отлов
Мы с Владиславом и его супругой Марал спускаемся по крутому склону к Волге. Под ногами — пожухлая прошлогодняя трава, с которой недавно сошел снег. Попадаются небольшие камни. Если не знать, никогда не догадаешься, что именно такие места — самые змеиные в средней полосе. Мы все обуты в резиновые сапоги. У Владислава и Марал в руках сачки и специальные длинные металлические крючки. Я внимательно смотрю под ноги в страхе наступить на змею — ведь, по словам змеелова, тут их сотни. Вдруг замечаю черную свернувшуюся клубком змею на камне справа от себя. Она гораздо меньше, чем я ожидала, чуть толще пальца. Зову Владислава. Удивительно, но змея не уползает при его приближении. Дает себя сфотографировать, не шевелится. Марал подхватывает ее крючком и отправляет в сачок.
— Змеи после выхода из спячки еще заторможенные, реакция замедленная. Так бывает только в это время года, когда начинает сходить снег, — объясняет Владислав. — Многое зависит от погоды. В прошлом году было очень тепло уже в конце февраля, в начале марта я начал отлов. В начале мая у змей пик активности, и вы ее вот так уже не поснимаете.
Мы ходим по склону еще полчаса, но Владислав находит всего несколько штук — и черных, и серых с черными зигзагами на спине. Ветер усиливается, начинает накрапывать дождь. Ходим еще минут пятнадцать — ни одной гадюки.
— Все, можно идти пить чай, — говорит змеелов, — в такую погоду они прячутся. Бесполезно дальше тут гулять.
Мы возвращаемся в лагерь. Владислав достает из машины деревянный метр, усаживается на раскладном стульчике, вываливает отловленных змей в одну корзину — их обычно используют для детских игрушек, — а рядом ставит еще одну. Берет большой пинцет и подхватывает из корзины гадюку. Потом ловко перехватывает ее пальцами возле головы, другой рукой — за хвост и прикладывает к метру, как ленту. Длина гадюки — 35 сантиметров.
— Мелочь, — приговаривает Владислав и бросает ее в раскрытый сачок, который держит Марал. Берет пинцетом следующую, потолще и подлиннее.
— Мерная, мерная, — говорит Марал еще до того, как муж успевает приложить гадюку к метру.
Ее длина — 57 сантиметров. Серпентарий принимает для дойки змей длиной от полуметра — эти стандарты остались с советского времени. Маленькие змеи должны оставаться в природе и расти, к тому же они дают меньше яда.
Владислав измеряет весь свой улов за два дня — более сотни особей. 45 из них оказываются слишком малы для дойки, и их предстоит выпустить: Марал берет сачок, спускается по склону к большим валунам. Кладет сачок на землю, берется за его прошитые плотные уголки: их делают для безопасности, потому что змеи могут прокусить ткань, если взяться за сачок в другом месте. Марал осторожно вытряхивает гадюк на землю и говорит:
— Малышня! Пусть растут.
Змеи около минуты лежат почти неподвижно. Марал легонько подталкивает их сачком: "Ползите, ползите! Вот, первый пошел! Ну вот, начали разбредаться".
Несколько гадюк отползают от кучи сородичей, ускоряются и через секунду будто растворяются среди желтой травы и старых веток, устилающих землю. Я смотрю на них пристально, хочу понять, куда они уползают, но способность к мимикрии, которой этих существ наделила природа, сильнее моего стопроцентного зрения. Мы оставляем кучку гадюк и идем к палатке.
Риск
— Змеи кусали меня 14 раз, — говорит Владислав Старков и показывает указательный палец, чуть скошенный на кончике. — Вот это след от гюрзы. На пальце был некроз.
С гадюками тоже бывали неприятности — прямо тут, на этом склоне.
— Жена засобиралась в Москву, у нее там были дела. И я решил еще раз пройтись. Торопился, увидел под ногой змею, нагнулся и хотел взять ее за хвост. Не рассмотрел, что это голова, — она и тяпнула.
Марал вспоминает, как они ехали в больницу в ближайший город, Старицу, чтобы ввести антидот. Как просила мужа много пить, чтобы немного снять интоксикацию.
— Я врач и знаю, что укус гадюки для взрослого человека очень редко бывает смертелен, поэтому не паниковала. Но пока мы доехали до врача, рука у Влада стала как подушка. Ввели ему сыворотку, положили в реанимацию, доктор говорит: "Придется вам у нас денька два полежать". А Влад такой: "Какие два дня? Я готов два часа полежать, и все". Я подождала в коридорчике, он через два часа вышел, и мы уехали.
Марал знакома с Владиславом 35 лет. Она родилась и выросла в Ашхабаде, куда Старков часто приезжал по работе. Марал дружила с его первой женой, тоже доктором, которая умерла в 2013 году от рака. Спустя несколько лет Марал и Владислав вместе поехали в экспедицию. Я спрашиваю, не страшно ли ей было, она отвечает: "Влад такой человек, с ним вообще ничего не страшно". Она не ловила змей, а только показывала, где их видит. Потом попробовала поймать, и тогда в ней проснулся азарт: "Мне теперь главное, чтобы не убежала, когда ее вижу". В 2019 году Марал вышла за Владислава замуж. К змеям супруга относится спокойно — несколько месяцев у них дома в террариуме жили кобры, которых пришлось временно забрать с работы.
— Влад вывел белоснежную кобру с черными глазами, очумительно красивую! — говорит она с гордостью.
Ядовитые рептилии живут в Институте биоорганической химии Российской академии наук: Владислав показывает нам в телефоне фото кобрят, вылупившихся из яиц. Белая змея действительно выглядит величественно, красиво и беззащитно, но при этом так же ядовита, как и кобра темного окраса. Впрочем, это не самая ядовитая, с которой приходилось работать Владиславу. Несколько раз от института он ездил в рамках научного сотрудничества во Вьетнам, чтобы исследовать яд опаснейших змей мира, в том числе бунгаруса, или ленточного крайта.
— Наверное, никто не держал в руках столько бунгарусов, сколько я, — говорит Владислав. — Там не только укус смертелен, даже просто царапина. Во Вьетнаме на рисовых полях от них гибнут люди, у которых рядом хижины. Был случай, что в хижину заполз крайт, а человек спал. Повернулся и придавил его. Крайт укусил, и человек умер мгновенно, не просыпаясь.Так что, ловить гадюку — это так, ноги размять весной.
Владислав говорит, что никогда не забывает об опасности животных, с которыми приходится каждый день работать.
— Ну конечно, я осознаю, что это опасно, когда их перекладываю в террариум, за хвосты таскаю. Но мыслей отказаться от этой работы никогда не было.
Ценность яда
Владислав показывает еще одну фотографию в своем смартфоне: небольшой желтоватый комочек. Это вымороженный яд, который он собрал за год. По сути, это вещество, которое теперь можно использовать для исследований и приготовления лекарств.
— Цельный яд используют для создания сывороток против укусов змей, потому что там важны антитела на каждый компонент яда. Но яд можно разделить на фракции, разобрать на составляющие и исследовать, как тот или иной компонент действует на клетки организма. В яде кобры, например, таких компонентов 150. Использовать для чего-то полезного. Это как машину разобрать на детали. К тому же не все компоненты яда змеи токсичны. В яде вьетнамской кобры есть компонент, который усиливает прорастание нервов, это может пригодиться в медицине. Или вот в яде бирманской гадюки обнаружили вещество, токсичный пептид аземиопсин, который является сильным миорелаксантом, то есть обладает расслабляющим мышцы действием. И мы приготовили и запатентовали крем с этим пептидом в составе, который прекрасно разглаживает морщины. Но никто у нас его не берет. Хотя мы побеждали на конкурсах, и нас даже включили в сколковский проект, но до бизнеса дело не дошло. Мы — ученые, не умеем продавать.
Яды змей используются при создании анальгетиков, антикоагулянтов и даже противораковых препаратов. Владислав Старков считает, что наука пока немного знает о змеиных ядах, ведь активно изучать их стали менее века назад, и ученым еще предстоят серьезные исследования.
— Может быть, с помощью змеиного яда научатся лечить тяжелые болезни?
— Не знаю. Знали ли ученые, когда изучали раньше космос и Землю, то, что знаем мы сейчас? Думаю, нам просто надо делать свою работу.
Карина Салтыкова, Владимир Гердо
