В 2025 году, объявленном в России Годом защитника Отечества, страна будет праздновать 80-летие Великой Победы. Евгений Гомельский родился в 1938 году в Ленинграде. Пережив блокадную зиму, вместе с матерью, братом и сестрой он был эвакуирован в Оренбургскую область. В интервью ТАСС заслуженный тренер СССР рассказал, как в трехлетнем возрасте столкнулся с ужасами войны, о трепетном отношении к хлебу, о роли старшего брата в своем воспитании, а также удивился антироссийской позиции прибалтийских стран.
— В этом году отмечается 80 лет Великой Победы. Вы ленинградец — хочу вас помучить воспоминаниями...
— Это не мучительная тема для меня, а очень дорогая.
Давайте начнем с того, что я уже один из немногих, кого можно назвать "дети войны", — мне было всего лишь два с половиной года, когда началась эта война. С первого дня войны папа ушел на фронт, а мама осталась с тремя детьми. Затем нас вместе с мамой из блокадного Ленинграда отправили в эвакуацию, в село Степное Оренбургской области. У меня разница со старшим братом 11 лет (Александр Гомельский, заслуженный тренер СССР, олимпийский чемпион 1988 года, чемпион мира 1967 и 1982 годов — прим. ТАСС) и 10 лет с сестрой. Наверное, я из трех детей меньше всех столкнулся со всеми ужасами войны. Я был самым младшим, и все старались меня как-то уберечь. Если был лишний кусочек хлеба или картошки, то мне давали первому.
Саша, как старший брат, для того, чтобы как-то помочь маме в эвакуации, стал работать конюхом в колхозе. Чтобы хоть что-то приносить домой — немножко картошки, морковки и так далее. Чтобы выжить. И уже с тех лет я все время тянулся за ним, ходил за ним всюду. И одно из главных уже послевоенных воспоминаний, что мой брат не по биографическим данным, а по моральным качествам был старше многих своих сверстников в плане характера. Умение постоять за себя, умение что-то сделать, умение быть сильным и не бояться никаких трудностей — ему это было присуще с ранних лет.
— Каково это — быть ребенком в блокадном Ленинграде?
— Понимаете, понятие хлеба — оно стало святым. Я навсегда запомнил значимость крошки хлеба. У меня была баскетболистка в команде, не буду называть ее фамилию. Как-то мы приехали на сбор, и однажды на обеде эта девушка решила бросить кусочком хлеба в кого-то из девчонок за соседним столом. Мякишем. Я подошел к ней и сказал, что если я подобное хоть раз увижу, то тебя не будет не только в клубе, но ты вообще забудешь, что такое спорт. Она, конечно, обалдела немножко, но для меня есть святые понятия, которые остались после войны.
Город, который сражался в страшной борьбе, и люди этого города — святые люди. И я, уже человек пожилой, горжусь тем, что я ленинградец. Я горжусь тем, что я представитель того города, родился в том городе, который показал стойкость, характер, умение выжить и сражаться в самых нечеловеческих условиях. Потому что количество погибших людей, кто знали блокаду в Ленинграде, было страшным.
Голод — это страшная штука, да еще и зима, и все вместе. Ну да что объяснять — про это все описано и написано очень много. Но я считаю, что ленинградцы совершили подвиг.
— Вы не раз отмечали роль старшего брата в вашей жизни...
— В эвакуации я все время таскался за Сашкой. И после войны моим воспитанием, становлением как человека больше всех занимался брат. Представьте себе, что на родительские собрания в школу, когда я нарушал дисциплину, ходил брат, а не папа или мама. Выбирать профессию тоже мне не проходилось. Я знал, что буду тренером по баскетболу. Буду тем, кем был Саша.
— Когда вы вернулись в Ленинград из эвакуации?
— Вернулись в 1944 году, как только сняли блокаду. Приехали в свою квартиру — у нас было три комнаты до войны. А потом оказалось так, что комнаты заняли какие-то люди. В Ленинград тогда наехало очень большое количество людей из Пскова, Новгорода и так далее. Но, в любом случае, у нас была интересная жизнь. И в нашей большой квартире проживало семь семей.
— Дружно жили?
— У меня нет негативных воспоминаний по жизни в той квартире. К тому же я очень много времени проводил на улице, занимался спортом. Спорт тогда входил в душу очень многих ребят и мальчишек. Спорт, наверное, повлиял на судьбу многих людей. Сейчас, когда приезжаю в Ленинград, я подхожу к дому, где я вырос, — сейчас уже там какие-то зоны под кафе или под что-то еще. Но воспоминания — добрые и очень теплые, конечно, остаются.
— На какой улице вы жили, если не секрет?
— Большой проспект, дом 104. Это Петроградская сторона. Рядом с площадью Льва Толстого. Там прошло наше с братом и сестрой детство.
— Вы учились в Риге. Не больно сейчас видеть, как там проводятся марши нацистов? Или когда в парламент приглашают бывших членов СС?
— Действительно, я четыре года жил в Риге, и на моих глазах происходило очень многое. Говорить одним мазком, что было что-то не так, — неправильно, неверно. Я с первого курса института был единственным со специализацией баскетбол, кто говорил на русском и кто представлял Россию. Все остальные были латыши. Нашим преподавателем был известнейший человек в Латвии Адольф Анатольевич Грасис. И он, как интеллигентный человек, повторял упражнения на русском языке, чтобы мне было легче. Я попросил его: "Пожалуйста, не надо, неудобно, говорите только на латышском языке". И где-то через пару-тройку месяцев я не только понимал, но и говорил на латышском языке. И ребята относились ко мне с огромным уважением. Это я приехал в Ригу, а не она ко мне. Надо уважать ту страну, где ты оказался. На шестой месяц своей работы в Израиле я вел тренировки на иврите. Когда я приехал в Испанию, через два месяца вел тренировки по-испански. Это абсолютно интеллигентная позиция. Я не требую, чтобы люди прекрасно знали русский язык, но уметь общаться надо.
И тут могу сказать, что есть отдельные элементы, когда в нашу страну приехало огромное количество легионеров, особенно в баскетболе. Их количество зашкаливало. Было время, когда на площадку выходило пять иностранцев в УНИКСе, пять иностранцев в команде ЦСКА, — это была Олимпиада Соединенных Штатов Америки, я так наш чемпионат называл.
Дэвид Блатт был примером, пытался по-русски что-то говорить, общаться. Конечно, он вызывал определенное уважение. Но когда большущий тренер Душан Ивкович, работая в "Динамо", ни одного слова не говорил на русском на тренировке... Я его спросил: "Почему ты, знающий прекрасно русский язык, слова по-русски не скажешь?" Он сказал, мол, пусть учат английский, нечего им по-русски общаться.
Такое отношение к нашему языку я, кроме как похабным, не могу назвать. Почему так? Почему в нашем баскетболе решили, что все слова должны быть только по-английски? А может быть, если ты будешь знать язык, у тебя откроются другие двери и отношение, может быть, другими будет. Это я как отступление говорю.
Когда сейчас рассказывают о том, как себя ведут в Литве... Литовцы, сама страна, особенно их руководство, оголтело пропагандируют против России. Для меня эта республика абсолютно баскетбольная, в которой население делится только на три категории — кто играет в баскетбол, кто играл и кто будет играть. В этой республике даже в простонародье большая бутылка водки называлась "сабонис", а маленькая — "масальскис". И там происходит такое.
Я не верю, что не сохранились нормальные силы и люди, особенно звезды баскетбола, кто хорошо говорит про нас, относится с теплотой. Но, к сожалению, есть руководство страны, которое ведет такую оголтелую, безобразную антирусскую пропаганду.
Разве когда-нибудь мог в сборной СССР литовец подумать, дать ли передачу украинцу Тихоненко, или русскому Тараканову, или не делать этого? Разве кто-то думал, сколько в стартовом составе латышей, грузин, литовцев? Ну не было этого. Потому что главная цель какая? Команда, коллектив, поддержка друг друга. И это важно.
— У вас есть надежда, что в спорте все вернется на свои места?
— Я надеюсь, что здравый смысл восторжествует. Больно видеть сегодняшнюю украинскую молодежь, сегодняшнее хулиганье, которое поет про москалей, кричит про давить и уничтожить. Ну что это такое? Сколько переплетенных семей в наших странах, сколько в России людей с украинскими фамилиями. Дай бог, чтобы все это поскорее переломалось и переменилось.
Мне кажется, что спорт тем и красив, и прекрасен, что он интернационален. Я не хочу обижать индивидуальные виды спорта, но там, где дело касается командной игры, все упираются в одно: мы коллектив, мы единый кулак, у нас нет различия, кто более красивый, кто более высокий, у кого какие прически. Мы вместе боремся за одно общее дело.
— Евгений Яковлевич, как говорится, будем жить.
— Не дождутся, я отвечаю. Не дождутся. На баскетболе увидимся.