Библиотекарь в небе

Иллюстрация: Ева Корчагина

– Ну, поперся чудить, очкарик, – привычно зашипели с лавочки. Сидоров, не оглянувшись, прошмыгнул мимо грымз, что старательно начали перемывать ему косточки, и нырнул в старое здание библиотеки. Отдышался, выглядывая через давно немытое стекло. – Интеллигент паршивый! Сраму не имет, – добавили вслед губы. Сидоров запер дверь и прошел к своему месту. Вот уже несколько последних лет поселок дружно поносил библиотекаря, и те слова, которыми его назвали сейчас, были еще самыми мягкими из всех. А все потому, что здание, занимаемое библиотекарем, стало предметом торга. Муниципальные власти, зная, что нормальные люди в либерее отродясь не бывали, задумали перепрофилировать ее во что-то более прибыльное и полезное, в тот же дом культуры с кино, кафе и магазинами. Народ возликовал, тем более что во всем поселке торговый центр имелся лишь один, открывшийся на месте блошиного рынка, и ценами шокировал. А тут такая возможность. Правда, федеральные власти тотчас воспротивились, настаивая на том, что это единственный источник духовности на пять тыщ жителей. А кроме того, библиотечный фонд постоянно пополняется новыми экземплярами – подлый Сидоров договорился с российскими писателями-графоманами, и те, выпуская на свои деньги нечитабельные нормальными людьми исторические, социальные и бытописательские романы, непременно сплавляли один-два томика в поддержку начинания последнего из могикан. И тем поддерживали и его существование, и надобность самой библиотеки. Надо понимать, что угрозы и побои на Сидорова действовали мало. К нецензурщине он давно привык, а поскольку каждое утро делал зарядку, а не полоскал рот портвейном, как большинство его сограждан, пышущий здоровьем библиотекарь драки никак не страшился, больше того, сам отправлял в полицию очередную партию желавших разобраться с треклятым книгочеем, назло даже участковым, которым своими деяниями портил всю отчетность. Словом, не любили Сидорова окончательно, повсеместно и особенно соседи, от которых больше всего означенный и терпел. Правда, с Петровыми последнее месяцы творилось что-то странное, бывало, они пропадали по нескольку дней, и не в завязку уходили или, наоборот, запой, а куда-то еще. Иногда даже сами объяснить не могли. Вот и в этот раз, когда Сидоров в кои-то веки безопасно прошмыгнул мимо соседского дома и неоплеванным добрался до места работы. Библиотеку он всегда запирал, заходя, а то хулиганья могло набежать много и фонды попортить. Других же читателей, кроме него, там не водилось. Вот только в этот раз все пошло как-то иначе. Стоило Сидорову запереть дверь, как он услышал недовольные голоса четы Петровых, доносящиеся вроде как из подсобки. Библиотекарь прошел туда, но вместо того, чтоб наткнуться на метлы, швабры и квачи, узрел такое, чего нормальному человеку только после трех стаканов первача и может привидеться. А именно, углядел некий проход, мгновенно потянувший его в неведомую даль, а там, за ним, и самого недовольного Петрова, сидевшего, если так можно выразиться, в полной невесомости посреди странной комнаты, похожей на яйцо изнутри. Капсула, лучше так ее назвать, представляла собой работу слегка свихнувшегося модерниста: практически голый пол, стены, потолок, разве что кое-где встречаются странные кубы и прямоугольники, источавшие свет; точно резные строгими ромбами окна затянуты непроницаемой тьмой. В центре помещения находился некий прибор, установленный на скошенном треугольном столе, ножки которого имели каждая свою длину, а столешница зачем-то причудливо прогибалась внутрь. Над прибором и находилась чета Петровых, а подле них – нечто голографическое, квадратное, внутри которого – фигуры: игра, вроде шахмат, но только объемных – их наличествовало больше, и располагались они в произвольном порядке, видимо, партия проходила уже давно. Соперником же четы являлось существо и вовсе странное, так что описать его казалось делом немыслимым: оно не то что не имело формы, но по желанию могло представляться кем и чем угодно – в рамках имевшегося объема. Сейчас оно представлялось взбудораженным кальмаром и вовсю отбивалось от разъярившейся пары, так и наседавшей на более чем странного хозяина апартаментов. – Нет, ты, лупоглазый, скажи, зачем ты вообще все это выдумал? – не переставая махать руками, скороговоркой трещала Петрова. – Мало того что затащил нас сюда, так еще и силу показать вздумал. Муж мой путейцем работает, он и не такое повидал, и вздуть тебя может за милую душу, если что. Так ведь? Петров больше молчал и кивал, вид у него был довольно растрепанный. Кальмарообразное существо невольно втянуло в себя все свои щупальца, обратившись в амебу, и явственно вздохнуло. – Я объясняю уже третий раз, уважаемые. У меня миссия по исследованию вашей планеты. – А мы здесь при чем? – продолжала наседать Петрова, замахиваясь сумочкой. Амеба превратилась в тор, чтоб избежать возможного попадания. – Потому что мне дали именно эти координаты, а я привык слушаться. – Маму свою слушайся, бестолочь заумная. – Да я и… словом, внемлите мне, уважаемые. Я должен исследовать ваш вид в указанных координатах пространства-времени, чем и занимался последние десятилетия. Прежде всего, проводил изучения в вашем центре, Спасопрокопьевске, затем мне пришла команда перебраться в более отдаленные районы. А после случилось что-то со связью, но, раз команда отдана, я не мог не подчиняться ей. – И ты вон что удумал? – Но, прошу, и вы меня поймите. Я нахожусь на орбите вашей планеты уже пятьдесят ваших лет. – Пришелец не шевелил ничем, что могло напоминать губы хотя бы издали, больше того, рта у него не имелось и вовсе, однако это обстоятельство ничуть не мешало ему изъясняться на прекрасном русском языке. – Я предварительно изучил ваш быт, вашу культуру и обычаи, а за эти десятилетия и ваши внутренние особенности, если мне будет позволено так высказаться. Фактически, моя миссия подошла к концу, но приказа на возвращение я все еще не получил. И приказ исследовать землян тоже никто не отменял. А я законопослушен… – Послушен он, как же. Удумал тут, уму-разуму… – Я прошу вас, уважаемая. Исключительно из невозможности общения со своим миром я пошел на подобное деяние. Но и не только сплин послужил причиной моего поступка, я рассчитывал подтолкнуть к действию ваш разум, дабы вы могли бы незаметно для себя развиваться и просвещаться, не прибегая к помощи ваших, достаточно тривиальных методов получения познаний. Я старался привнести в вашу жизнь… – Дурь несусветную. Ну, что это вообще такое? – Петрова зло тыкнула сумочкой в голограмму. – Мы в это вообще играли, что ли? Мы с тобой, нехристь, общались вот через это непотребство? – Да, я обучил вас тому, что можно перевести как пространственные шахматы, фактически, это всестороннее развитие вашей же тысячелетней давности игры, но на более интересном, масштабном уровне. И вы, уважаемые, – собственно, именно поэтому я и пригласил вас сюда сызнова и рассказываю все это, – проявили в обучении и навыках владения фигурами ошеломительную сноровку и умения, не свойственные иным жителям, встреченным мной за истекшие десятилетия. Не один и не два раза вы обыгрывали меня в объемные шахматы, хотя я и признанный мастер этого состязания. Я не мог не нарадоваться достижениям, а потому и захотел открыть их вам же. Но отчего-то вы остались глухи и слепы к подобному. – Да ты опозорил нас, ославил на всю вселенную. – Но простите, никто же не знает… – И слава богу, что и слыхом не слыхивал. Это ж надо, припереться за тыщи километров к всемогущему пришельцу, чтоб играть с ним в бирюльки. Кому сказать… курам на смех. Да это… это возмутительно в конце-то концов. Другой нормальный пришелец стал бы исследовать поселян. А ты? Нет, на кой ляд тебе вообще сдались эти шахматы. Будь ты человеком, обозвала бы тебя по матушке, а ты, чудила, ни шиша ж не поймешь. – Мне знакомо понятие вашей обсценной лексики. – Ну, спасибо, даже и мат наш родной изгадил. – А почему мы в твои шахматы, дурик, дома не играем? Вообще не в курсах, что они существуют? – наконец обрел голос супруг. – Да потому, уважаемый, что ваши воспоминания о визитах в мое скромное жилище я надежно прятал в вашем сознании – до тех пор, покуда оно не войдет в гармоничное сочетание… – И ведь находит тыщу разных словей непонятных, нет чтоб одним сказать. Дура, мол, беспородная, потому и не нать ничего знать. Так что ли перевожу тебя? – Вне сомнения, вам удалось прозреть мои устремления в вашем отношении… – Чертов ботан! – разозлился Петров. – Какого лешего ты над нами опыты не проводишь? На черта этими шахматами издеваешься? Давай проводи, мы для этого сюда изначально и доставлены. – Все так, уважаемый, – не сдавался в своей поразительной вежливости инопланетянин, – но только базовую выборку экспериментов с туземным населением я провел, а все, что осталось, это вивисекция. Я не смею… – Конечно, как что-то солидное, так не смею, давайте бирюльки повозим, – возопила Петрова. – Начинай уж, только память не стирай, зараза, чтоб потом тебя было чем припечатать в газетах. – И денег бы еще дали, – кстати вспомнил и Петров. – Давай, крути свои машины. – Да вы не постигаете смысл слова. Вивисекция означает фактическое препарирование вас… – Ну и за чем дело стало? – Рассечение ваших органов и изучение предсмертных, агонистических и посмертных характеристик тела аборигена, – в абсолютной тиши закончил пришелец. – Это задание мне выдали под грифом «прибегать в крайнем случае», а потому я и не мог, руководствуясь гуманными соображениями, использовать подобное. Видите ли, наше руководство, еще когда отправляло одну из первых экспедиций к Земле, считало вашу планету заселенной весьма отсталыми существами. – Живем в лесу, кланяемся колесу. В сравнении с вами-то, – хмыкнул Петров. – Я имел в виду еще более низменные проявления разума, вернее, его зачатков. Как, скажем, у вас это делают высшие животные. – Вот моих родных прошу не касаться! – взвизгнула Петрова, а ее муж немедля стал закатывать рукава. – Я говорил о ваших… питомцах, а также домашнем скоте, который… – Мою Маньку тебе, что ли, порубать надо для интереса? Не дам! – …который вы все равно отправляете в пищу или на мыло. В наступившей тишине пришелец медленно обмяк обратно в амебу, а Петровы перевели дыхание. Наконец, неземной хозяин произнес: – Я призвал вас сюда, чтоб объяснить свое положение и ваше также. Но раз вы не хотите принимать подобных даров… – Да будь они прокляты, твои шахматы. Что, я ими дочь накормлю или, может, свиней у меня больше станет? Или зарплату директор повысит? Да хрена с два что случится. Только перед соседями позор! – Да почему же, я никак в толк не возьму? – Да потому, тупая твоя многоумная башка! Кой ляд нам вообще все эти познания, когда они только вредят. Ляпнешь что такое – так сраму не оберешься. Ну-ка я в честной компании, в гараже Иванова стану рассказывать, как и во что я тут под твоей дудкой играл… так прощай и сосед, и друг, и все прочие. Мигом разбегутся, а меня в дурку упрячут. – Именно, именно, – встряла супруга. – Я официанткой работаю, и что, перед клиентами с завода мне познания проявлять? Или мужу моему, когда опять по башке шпалой звезданут, тогда об игрушке твоей трехэтажно вспомнить? – Короче, ворочай, как было, и точка, – подвел итог Петров. – И вы, узнав, чего лишаетесь, не будете даже сожалеть о подобном? – Нет и ни разу, – хором ответили оба. – Пустышные твои умелки, вот и все, – подтвердил Петров. Жена закивала с высокой частотой. Пришелец буквально стек к полу, будто его разом гравитация сковала. – Очень жаль, очень, что вы отвергаете мои дары. Я ведь столько лет мечтал, что обрету не просто объекты экспериментов, не просто увижу развитие личности, но существо, способное мыслить, преодолеть барьеры. Подняться над собой. Ведь у вас такая изумительная библиотека, я в первые же часы пребывания над вашим поселком поразился, сколь глубоки мысли авторов, столь насыщены они знаниями и сколь крепки в желании постичь новое, манящее многими мудростями. И как же я ошибся, глядя на вас. Видимо, это все мое неизбывное желание равнозначного общения с кем бы то ни было. А то когда еще прибудет сюда смена, когда я смогу говорить с кем-то, кроме моей механической команды, которую сам же и запрограммировал. Увы мне, но раз так, я вынужден занести на носители ваш отказ и отправить вас назад. – А эти твои бирюльки ты из головы изымешь? – поинтересовалась Петрова. – Обязательно, – удивительно коротко ответил пришелец. Он обернулся, мгновенно перетек к столику и достал из-под него нечто, больше всего походившее на изображение бластера с картин иллюстраторов научных трудов пятидесятых годов прошлого века. Взмахнул им. – Видимо, моя миссия на этом и завершится, – печально произнес он. – Стойте! – возопиял Сидоров, наконец-то придя в себя настолько, что посмел вмешаться в разговор. – Подождите, прошу вас. Выслушайте меня. – Библиотекарь? – изумленно произнес Петров. – Поди ж ты, выискался. Что, и его тоже хватанул? Он-то как раз тебе под стать, на всю голову чеканутый. Если у тебя голова вообще есть, а не только комок не пойми чего. – С ним я не связывался. Скажите, уважаемый, как вы попали в мои скромные апартаменты? Вход в них я поместил в самое безлюдное место во всем поселке. – В подсобке библиотеки, – догадался Сидоров. – Так я библиотекарь как раз. И очень прошу, не улетайте. Вы даже не представляете, как я… как вы мне… словом, я очень прошу. – Да, два сапога пара, – хмыкнул Петров. – А что же ты его-то ни разу к себе не затянул? Он тут натурально пришелец. Инопланетянин немного собрался во что-то вроде плохо сплетенного половика. Тело слегка запульсировало, видимо, так он собирался с мыслями. Или подключался к каким-то закрытым областям знаний. Но через минуту он несколько удивленно произнес: – Да, библиотекарь Сидоров. Все верно, я намеренно оставил вас в стороне, простите великодушно, если своим отказом как-то оскорбил вас, но вы сильно отличались среди аборигенов и этим отринули себя глубоко на край статистического распределения. Признаюсь, вы там находились практически в полном одиночестве, в то время как другие ваши собратья… – Я и сейчас нахожусь ровно в том же положении, что и на вашем непостижимом графике, – воскликнул Сидоров. – В принципе не вписываюсь в поселковую жизнь, о чем каждый, в том числе и мои соседи и сейчас не преминули подметить. Я… – Он задохнулся словами, но тут же выправился и принялся перечислять, начиная со второго класса, насколько отличен от прочих жителей, что делало его таковым и почему он по-прежнему уперто – не надеясь вроде бы ни на что, только на грядущую сознательность подрастающего поколения, которое, быть может, вырастет не столь диким и заблудшим, как их родители, и откроет неведомые пространства библиотеки, пополняемые удивительными книгами, стоило ему только шесть лет назад упомянуть на сайте о приеме трудов от всякого, хоть начинающего, хоть маститого автора, и все – ради спасения как самой либереи, так и поселян. Пришелец выслушал его молча, лишь покачивался непостижимыми хитросплетениями организма. Потом немного попульсировал и спросил: – И чего же ты хочешь? – Если мне будет позволено разделить с вами одиночество, я стану счастливейшим из смертных. Единственное, что меня беспокоит, что станет с библиотекой. Пусть сейчас у нее нет и в ближайшее время вряд ли появятся какие-то читатели, но накопленные знания… – Они не пропадут, уверяю вас. Все, что присылают вам, я немедля записываю и оставляю в моем хранилище. Вот этот кристалл памяти содержит все книги, присланные вам, и примет в себя все те, что еще пришлют. Это не так сложно – сканировать книги, пока они пылятся на полках «Почты России», поджидая своей очереди на доставку. – Тогда моя совесть чиста, – успокоенно вздохнул Сидоров. – Моя нет, – произнес пришелец. – Что с вашими родными? Вы обмолвились, что женаты, с детьми. – Они-то нормальные, – заверил инопланетянина Петров. – Может, уже нас отправим, раз взамен новую игрушку получаешь? Пришелец даже не обернулся. Сидоров покачал головой. – Все верно. Женился, есть дочь. Пошла в мать. Мы не общаемся, – как-то очень коротко пояснил он. Потом вздохнул. – Мы с ними полгода не виделись. Не думаю, что мое исчезновение как-то повлияет на них. Странно, что я ради них в свое время никуда не уехал, а потом ради всех остальных библиотеку поддерживал, все еще надеясь, что и Леночка,бирюльк и… – Он дернул головой, обрывая себя: – Всем лучше будет, если я здесь останусь. Мне и подавно. Буду рад, если сумеете обучить меня объемным шахматам… да всему, что сочтете нужным. А после… словом, я полностью в вашем распоряжении. Пришелец кивнул. – Вам спасибо, что соглашаетесь разделить со мной бремя одиночества и постичь наши познания. Столь искренний интерес, не под воздействием гипноза, я вижу впервые. Надеюсь, вы не станете ругать себя за выбранное решение. Но вы всегда сможете вернуться. – Благодарю вас, – кажется, по щекам обоих проскользила скупая мужская слеза. Во всяком случае, это было последним, что увидели, или потом уверяли себя, что видели, Петровы. Ибо в то же мгновение оба они исчезли из поля зрения Сидорова, портал, уходящий в библиотечную подсобку, немедля закрылся. А вот что с Сидоровым приключилось дальше – пока неизвестно. Во всяком случае, с борта корабля пришельца он еще не возвращался. Ведь и прошло-то всего ничего – десять лет. А для нашедших общий язык существ – и того меньше.