Эсеры не покушались на устои социальной системы
Партии и профсоюзы, контролируемые централизованной бюрократией, не являются организациями, которые способны осуществить социальную революцию – передачу собственности и средств производства в руки ассоциации самоуправляющихся трудовых и территориальных коллективов работников.
Профсоюзные чиновники (равно как и партийные), которые самостоятельно, без прямого контроля работников, управляют коллективной профсоюзной собственностью, фондами, финансами и рядовыми членами профсоюза, не являются рабочими. Эти люди принадлежат к представителям другого класса. И здесь даже не так важно, являются ли они отдельным бюрократическим правящим классом или частью класса буржуазии.
Важно то, что в силу своего положения они заинтересованы в своих привилегиях, в контроле над финансами и недвижимостью, в партнерстве с системой. Они не заинтересованы в падении социальной системы, от существования которой они получают огромные выгоды и привилегии. Эти два момента взаимосвязаны. Руководящий аппарат в централизованной организации (где нет прямого контроля со стороны регулярных собраний трудящихся) имеет свои социально-классовые интересы, отличные от интересов рядовых работников. Неважно, идет ли речь о Социал-демократической партии Германии или о профсоюзе во главе с XXX.
Однажды в ответ автор этих строк услышал следующее возражение: «Если применить ваши формулировки к Партии социалистов-революционеров России, то к какому выводу вы придете: что она была врагом революции? Правомерно ли это, отражает ли это сложную и дифференцированную деятельность этой партии на протяжении всей ее истории? Насколько я знаю, она участвовала иногда в парламенте, создавала профсоюзные организации, имела структуру с центральным руководством, которое получало деньги (получало легально – членские взносы и поддержку сочувствующих на финансовом уровне, и нелегально, путем экспроприаций). То же самое, что и большевики, но с другой программой и тактико-стратегическими отличиями, я не говорю просто, что ПСР была врагом революции, это мне кажется неточным, неаккуратным и несправедливым, и для ее оценки нужно использовать другого рода методологию и критерии».
Напомню, что Партия социалистов-революционеров (ПСР, эсеры) была основана в 1902 году в России. Она выступала за свержение монархии, демократический парламентаризм, капитализм в городах (при наличии легальных рабочих профсоюзов) и передачу частной земли на селе в руки сельской крестьянской общины. Только после выполнения этой программы-минимум можно было, по их мнению, начинать борьбу за развитие социализма в городах. Идеи социал-демократов (РСДРП) во время революции 1905-1907 гг, включая большевиков и меньшевиков, были отчасти схожи с этими. Главной целью радикальная оппозиция считала свержение самодержавия и замену абсолютной монархии парламентской республикой – буржуазной демократией. Причем, в этом вопросе и эсеры, и социал-демократы в годы Первой русской революции в целом были согласны, допуская сотрудничество с «демократически настроенной частью буржуазии».
Только анархисты и социалисты-революционеры-максималисты в ходе русской революции (1905-1907 гг.) напрямую боролись за программу-максимум (социализм).
Поэтому российские рабочие-анархисты, особенно в главном центре рабочего анархо-коммунизма – Белостоке, рассматривали партию эсеров как силу, враждебную социальной революции.
Анархисты-рабочие 1904-1907 гг. стремились к восстанию и превращению городских промышленных центров в аналог Парижской Коммуны. Иными словами, они мечтали об ассоциации вольных самоуправляющихся городов, где выборные муниципалитеты контролируются регулярными собраниями местных жителей (имеющих право отозвать и заменить в любой момент любого делегата), и где ассоциации работников владеют предприятиями. Они прямо декларировали эту цель. Они говорили о преодолении «двойного гнета». т.е. об избавлении как от контроля государственной царской бюрократии, так и от контроля буржуазии на рабочем месте, об избавлении от наемного труда и частной собственности (по их мнению, чиновники, полиция и бизнес были связаны между собой).
Но та же партия эсеров боролась за то, чтобы повести массы к парламентаризму, сотрудничеству с буржуазией и буржуазно-демократической республике. Для эсеров главное состояло в том, чтобы свергнуть диктатуру (режим царя Николая II) и заменить ее парламентской системой.
Вот что пишет о ситуации в октябре 1905 года один из членов Белостокской анархистской рабочей группы:
«В то время, когда в Белостоке анархистское движение приобрело массовый характер и стало доминирующим в революционной среде, в других городах России оно находилось еще в зачаточном состоянии. Растущее рабочее движение шло под знаменем политических лозунгов. В итоге нам суждено было столкнуться с противодействующим влиянием общероссийских тенденций. Эти тенденции дали о себе знать в дни Октября [1905 г]. До этого мы ожидали, что во время общероссийского подъема рабочее движение в нашем городе будет развиваться еще быстрее. И вдруг мы увидели, что надо начинать все сначала. Октябрьские дни принесли нам и политическую забастовку (всеобщая забастовка, требующая парламентской системы, вместо абсолютной власти царя – прим.).
Под влиянием общероссийского движения рабочие нашего города утратили представление о единстве политического и экономического гнета, который уже начал проявляться. Накопленная годами энергия была направлена не в то русло. Рабочие бастовали, не выдвигая экономических требований, тем самым объявляя хозяевам перемирие в борьбе с самодержавием. Как и везде в России, в эти дни наблюдалась странная смесь мужества и легкомыслия. Вот, например, страшная толпа силой снимает замки на тюремных воротах. Через полчаса та же толпа качает полицейского, который поет дифирамбы порядку и свободе. Кепка и шляпа-котелок: мозолистый кулак и жирная рука в перстнях – все слилось в одно целое. И нашим агитаторам пришлось проделать огромную работу, чтобы разрушить этот противоестественный союз».
Да, партия социалистов-революционеров (эсеров) выступала в 1905-1907 за союз рабочих с демократически настроенной частью буржуазии с целью совместной борьбы за демократическую парламентскую республику. За мир, где в городах сохранялся бы капитализм и наемный труд, где боссы могут увольнять работников, где депутаты, избранные раз в четыре года, могли бы принимать любые решения, включая те, что продиктованы деньгами бизнеса.
В то же время главная цель рабочих-анархистов и максималистов состояла в том, чтобы повернуть русскую революцию против этой тенденции. Рабочие-анархисты и максималисты намеревались встать на путь Парижской Коммуны. Поэтому радикальная часть рабочих рассматривала эсеров как силу, враждебную социальной революции.
В том-то и дело, что все перечисленное собеседником – профсоюзы, парламентаризм эсеров, равно как и их деньги, служили задачам буржуазно-демократических преобразований. А весь смысл борьбы рабочих-анархистов и рабочих-социалистов-революционеров-максималистов (не путать с партией социалистов-революционеров, эсеров) напротив, заключался как раз в противоположной цели. Они хотели идти вместе с рабочим классом прямо к социальной революции.
Добавим важную деталь, которая стала широко известна ученым всего несколько лет назад. Партия эсеров получала огромные деньги от одного из богатейших людей России, Давида Высоцкого. Он был чайным магнатом, поставщиком чая двора его императорского величества. Ему принадлежала огромная транснациональная компания с плантациями на острове Ява и филиалами в разных городах Европы. Почти все руководство партии эсеров во время Первой русской революции (1905-1907 гг.) состояло из друзей и родственников Высоцкого. Этот амбициозный бизнесмен мечтал превратить Россию в буржуазно-демократическую республику, а партию эсеров использовал как инструмент. Правда, нельзя сказать, что он полностью контролировал партию. Ни идеолог партии, Виктор Чернов, ни глава ее Боевой Организации Евно Азеф (царский агент, манипулятор и провокатор), обладавшие большим влиянием в партии, не были связаны с Высоцким. Однако, власть Давида Высоцкого в руководстве эсеров была велика благодаря двум факторам: деньгам и семейно-дружеским связям.
Другое дело, что эсерам и социал-демократам удалось привлечь к своей борьбе многих рабочих. В ходе борьбы радикализировались некоторые региональные или идеологические фракции. В партии эсеров это произошло с московской и белостокской группами, которые перешли на сторону анархо-коммунистов и эсеров-максималистов (максималисты занимали позицию, близкую к анархистской, отстаивая при этом власть рабочих советов делегатов). Их лидером был Михаил Соколов. У социал-демократов (РСДРП) была группа в огромном заводе-городе Мотовилиха, лидером которой был Гавриил Мясников, позднее ставший в оппозицию к руководству и выступавший с идеями, близкими к максимализму.
Конечно, эсеры могли участвовать в революционных событиях и делали это. Чего они не могли и не хотели делать, так это выходить за пределы систем, основанных на эксплуатации работников. Обычно они настаивали на тех или иных политических преобразованиях (замена диктатуры царя властью парламента) или на смене частной собственности государственной: большевизм в период 1917-1921 гг и эсеры в 1917 году так же будут настаивать на программе национализации фабрик и заводов, т.е. на превращении их в собственность чиновно-бюрократического аппарата государства.
Однако, вне зависимости от того, какое именно привилегированное меньшинство владеет фабриками и заводами (госаппарат чиновников, на который работают все остальные или бизнес в лице друга эсеров, г-на Высоцкого) и, вне зависимости от того, какая именно партия распоряжается высшей властью, данные проекты никакого отношения к социальной революции, т.е. к революции в духе Парижской Коммуны – не имеют.
И наоборот, для радикальных групп работников, обретающих влияние во время революционных событий, становится весьма вероятным переход к идеям максимализма, что и продемонстрируют Соколов, Мясников и их соратники.
Вывод из всей этой истории может быть таким. Крупнейшие партии, которые вели борьбу с царизмом в период 1900-1917 гг в действительности, как это не покажется странным, не покушались на основания общественной системы. Они не ставили перед собой целей в духе перехода к обобществлению имущества, даже если порой они говорили об этом. Речь шла скорее о переделе власти и собственности между правящей группировкой и оппозиционными элитами. Возможно, если бы царское правительство было более склонно к компромиссам, оно бы и сумело сохранить власть, постепенно перейдя к конституционной монархии (т.е. по сути дела к умеренной консервативной форме буржуазно-демократической республики), договорившись с оппозицией, включая эсеров.
