Терек вдохновляющий

Тереку везло с поэтами. Река была, по сути, первым естественным барьером на пути покорявшей Кавказ Российской империи. Именно здесь началось взаимодействие двух культур, давшее огромный «кавказский» пласт русской литературы, в которой Терек занял достойное место.

Все мы помним из школьной программы, как много и с чувством писали о Тереке Александр Пушкин и Михаил Лермонтов, — произведения этих поэтов и сделали реку узнаваемой и популярной. Менее известен тот факт, что в одном ряду с литераторами XIX века — Владимир Маяковский (это его хлесткие строки в заголовке), а также Иосиф Бродский с Борисом Пастернаком. И Ахмадуллина, начавшая поэтическое послание Александру Твардовскому строками: «Я повторю: „Бежит, грохочет Терек“. Кровопролитья древнего тщета и ныне осеняет этот берег».

Открываем для вас страницы русской поэзии — знакомые и не очень. Собрали десять русских поэтов, писавших о главной кавказской реке и творивших в разные эпохи, которые причудливо отразились в водной глади Терека и проступили в строчках рукописей и типографских изданий.

Терек пушкинско-лермонтовский

В поэзии Пушкина, Лермонтова и их современников знаменитая река — это знакомство России с Кавказом, кажущимся ей диким, но жутко интересным. Кавказом с его пока еще таким крутым и бурным нравом, как горные потоки и отвесные стены ущелий, с живущей среди них любовью к родному краю, а для кого-то — к чужбине, по-своему притягательной, к прекрасной женщине, достойной полежаевских романсов, к непоколебимости кавказских скал, стоящих вопреки стихии, — и податливости их, разрезаемых водой.

В строках поэтов Терек — ревущий, клокочущий, раздвигающий теснины, выходящий на широкую равнину и смиряющийся перед открывшимися бескрайними просторами. Это и неудержимая, брызжущая энергия, могучей рукой направленная в спокойное русло и уверенно скользящая по нему, как будто сознавая свою скрытую мощь. Терек как образ Кавказа, усмиряемого империей.

Старый знакомый новых поэтов

Спустя столетие страна за Тереком — это больше не чуждый русскому и европейскому взору Кавказ. Регион изучен, привычен, «свой». Кавказ сравнивают со шкатулкой, когда-то казавшейся простым набором угловатых форм, но потом открывшей свои несметные богатства.

О Тереке пишет уже другое поколение поэтов. Изменилась уже и сама Россия — все четче, как в рассеивающейся утренней дымке над неспокойной рекой, проступает последний ее рубеж. В годы поздней империи Терек в поэзии противоречив, как и само это предреволюционное время. То он в искрах света, как у Ивана Бунина, то с демоном, реющим над речными просторами, как у Валерия Брюсова. И даже в одних и тех же строках над рекой одновременно встречаются и зима, и лето, и сказочный край Прометея, и море безбрежное слез.

В эту эпоху Терек как отражение эпохи: он что-то знает, он ждет. Терек уверен в себе — что бы ни случилось, что бы ни исчезло, он останется и будет молча наблюдать за новыми временами, за новыми поэтами.

Рубикон, разделивший эпохи

Терек в стихах певцов революции — река кипучая, могучая, такая же, как новая жизнь, отправившая прошлое на свалку истории. Терек шумит, «как Есенин в участке», он рвется и рвет, как строки Владимира Маяковского.

Терек беспокоен, возбужден, он спешит растолкать все ущелья и прорезать их снова — рождается новая эпоха. Но и она, и предшествующая ей, и все прежние, и будущие — лишь вспышки в тени Кавказских гор, скоротечные дни в бесконечной истории древнего Терека. Он для них как последний рубеж: упали — и сгинули, как стартовая черта. «Угол падения равен углу отражения», — скажет Сологуб о своем Тереке.

Литераторы представляют реку неизменной в веках и тысячелетиях. Крепко держащий кавказские горы, кавказское море, кавказскую историю за самые их сердца, пишут о Тереке. Где-то спешащий, где-то размеренный, но вечно бегущий и не сдвигающийся с места. «Овладевает мною гипноз, воды и пены играние» — так увидел Терек Владимир Маяковский спустя столетие после Александра Пушкина и Михаила Лермонтова. И вряд ли они смогли бы поспорить с советским поэтом.

Терек нобелевский

Нобелевская премия — одна из наиболее престижных в мире, ежегодно ее присуждают за выдающиеся научные исследования, революционные изобретения или за крупный вклад в культуру и развитие общества. За стихи о Тереке награду пока не присуждали. При этом нельзя сказать, что Терек эту премию никому не принес: первое время ее вручали в том числе за счет средств, заработанных Альфредом Нобелем на терских нефтяных месторождениях. «Черное золото» тогда здесь буквально черпали ведрами — природа щедро делилась своим богатством с Нобелем, а тот — с выдающимися людьми.

Среди лауреатов премии были знаменитые Иосиф Бродский и Борис Пастернак. И оба они писали о Тереке. У Пастернака он — страдающий, нелюбимый, как и весь Кавказ, как и сам поэт, отказавшийся от «Нобелевки», когда те, кто «Пастернака не читали», устроили травлю. Но и они все равно способны увидеть красоту Терека, честность окружающих его гор, ни от кого не прячущихся и издали приветствующих путника.

У Иосифа Бродского все пессимистичнее. Его Терек — он только во сне, а утром лишь «горячий уголь тлеет в серой золе рассвета».

Источник жизни и свободы

Завершить подборку хочется на позитивной ноте, и тут как нельзя лучше подходит Бэлла Ахмадуллина. Нобелевской премии она, увы, не дождалась, что не убавило в стихах поэта оптимизма и жизнелюбия.

В послании Ахмадуллиной Александру Твардовскому Терек занимает центральное место. Лирический герой не верит в извечного демона, для многих поэтов ставшего неизменным спутником Терека. Река Ахмадуллиной — утоляющая жажду жизни, жажду свободы. «Водой свободной награди уста…» — призывают строки одного из произведений.

У Ахмадуллиной Терек — древний свидетель войн и их тщетности, священная река, загадочная музыка которой открывает путнику тайны мира, а мир — душу и видит ее всю. «Лишь только доблестное сердце выбирало красу и сумрак этой глубины».