Марк Розовский: уход Соболева из "Спартака" в "Зенит" я не смог принять

Художественный руководитель театра "У Никитских ворот", народный артист РФ и болельщик "Спартака" Марк Розовский в интервью ТАСС рассказал, что конкретно ему не нравится в игре любимой команды при главном тренере Деяне Станковиче, как нельзя упускать победы в таких играх, как с "Зенитом", а также посетовал на то, что футболисты стали заложниками больших денег, и выразил надежду на возвращение Михаила Ефремова на матчи "Спартака".

— После проигранного матча с "Локомотивом" главный тренер "Спартака" Деян Станкович в открытую намекал, что либо уйдет сам, либо его уволят. Правильно ли он делал, что сказал об этом тогда, или нужно такие разговоры оставлять внутри?

— Спорт стал таким местом, где идет большая рубка и гуляют большие деньги. И любое приглашение, любая отставка становятся каким-то событийным шоком и для болельщиков, и наверняка для команды. Я тут бессилен влиять на мнение главного тренера. Безусловно, он профессионал, команда при нем заиграла с новыми игроками. Но жизнь по этой части очень жестока. Тренеру Массимо Каррере повезло — он со "Спартаком" стал чемпионом и поэтому остался в нашей памяти как один из лучших тренеров. Но на самом деле это вовсе не значит, что он самый лучший. В обстоятельствах того сезона он был лучшим, и неизвестно, как он бы сегодня тренировал "Спартак". Но я не специалист, я не имею права давать оценку тому или иному тренеру.И вообще эта неверность клубу меня тоже раздражает. Я так полюбил Александра Соболева, и вот он уже в "Зените". Ну не могу я это принять. Моя болельщицкая душа требует верности клубу, потому что тогда какой смысл болеть? Нужно болеть постоянно за кого-то, а они, игроки, оказываются непостоянными. Это во всем мире футболистов покупают, продают, это такой невольничий рынок. Они невольники не чести, а денег — бешеных, сумасшедших. Профессионалы держат марку, а непрофессионалы загибаются, летят в пропасть и забываются. Я уже в том возрасте, что не могу болеть за другую команду. Болею за "Спартак" — значит, за "Спартак" со Станковичем.

— Евгений Евстигнеев в 1980-х годах говорил, что "Спартак" — это команда настроения. Можно ли то же самое сказать о "Спартаке" Станковича?

— Все равно это команда не настроения, а мастерства. Потому что настроение входит в понятие мастерства. Если ты теряешь настроение, значит, ты не мастер. Да, "Спартак" всегда шатало, он мог выиграть у "Реала" и проиграть "Факелу" таким же составом и наоборот. "Спартак" в этом смысле не ровная, а чувствительная команда, нежная, трепетная, боевая. Когда она на кураже, в азарте, то может снести противника. Но если говорить об игре с "Зенитом", то вот они ведут 2:1, зенитовцы остаются вдесятером. Значит, надо суметь забить третий во что бы то ни стало. А тут защита в очередной раз дает такие сбои, от которых приходишь в ужас, и твое сердце начинает колотиться в другом ритме. Жалко, так как победа была уже в руках и по игре мы были сильнее. Но в спорте то, что мы называем глупостью или ошибкой, тоже является частью игры. От этого никуда не деться, поэтому надо в оставшееся время приложить все силы. Но это вопрос воспитания, мастерства. Значит, здесь чего-то не хватило, особенно в задней линии.

Восемь лет без побед в чемпионате — это не так уж много, это не 15–20. Если меня завтра, я говорю смеясь, поставят близко к рулю "Спартака", я ничего не сумею изменить, потому что я не специалист и меня задавят. Но, с другой стороны, есть проблемы, о чем говорят сами футболисты — молодые честные ребята. Даже после поражений они сохраняют достоинство, и я им верю, уважаю их за самокритичность, честность. В театре это тоже ценится, у нас это называется "этика". А Константин Станиславский говорил, что эстетика без этики мертва. Когда нет настроения в команде, не создана атмосфера одного за всех и всех за одного, если она строится на зависти, ожесточении, нечистоплотности, результата это принести не может.

— Болельщик "Торпедо" Александр Ширвиндт рассказывал, что дружил семьями с заслуженным тренером СССР Еленой Чайковской. С кем из футболистов у вас были такие теплые, близкие отношения?

— С Владимиром Маслаченко. Его по-болельщицки звали Маслак, он любил театр, вообще был импровизатором по натуре. Он великий вратарь, спартаковец. У меня с ним были добрые, товарищеские отношения. Он часто приходил в наш театр. Мы случайно встретились с ним во Франции на чемпионате мира, общались в Париже по-доброму и очень весело.— Насколько образ руководителя "Спартака" Николая Старостина схож с тем, который Борис Щербаков показал в художественном фильме про Федора Черенкова?— Нельзя так говорить, что я близко общался с Николаем Старостиным. У меня был приятель Аркадий Мирский, имевший вход на трибуну стадиона в Лужниках. Он меня водил туда, где обычно на спартаковских матчах сидел Старостин, и мы там немного общались. Судьба Старостина описана много раз, хотя остается, как мне кажется, очень много невыясненного, непроясненного. Он все-таки был жертвой сталинских репрессий и при этом сохранил свое достоинство, какое-то чисто профессиональное служение "Спартаку". Он олицетворение спартаковского духа, и я всегда относился к нему не просто с уважением, пиететом, а с преклонением. Это человек, который выстрадал судьбу "Спартака" и сделал его в конце концов великой командой.Заболотный — неспартаковский игрок— Черенков в том фильме, как кажется, показан излишне ранимым. Если провести параллель с вашей постановкой "Амадей" о Вольфганге Амадее Моцарте, заслуживает ли Черенков того, чтобы его тоже можно было назвать композитором, но на поле?— Конечно, это скорее поэтическая связь. Все-таки профессии разные, и футбол — это игра, а музыка — это искусство. Но есть искусство игры, есть футболисты высшего класса, показывающие и импровизацию, и комбинации на поле, которые превращаются в такую красивую гармонию. И становится любо-дорого смотреть на точный пас, виртуозную обводку, смену темпоритма. В определенные моменты это превращает игру в искусство, потому что возникает некая гармония, образы. Искусство строится на образах, а игра — это всегда реальность на наших глазах, но вдохновение этих мастеров имеет место быть. И это роднит спорт высших достижений, причем не только в футболе. Это есть и в шахматах: казалось, два неподвижных игрока сидят друг перед другом, но мы получаем наслаждение и от комбинаций, и от быстроты мышления. И я сейчас опять воспользуюсь терминами Станиславского, когда перед каждым игроком стоит "сверхзадача", у него есть "сквозное действие", "партнерство". Это все театральные термины, но они работают и в спорте, и тренер в каком-то смысле превращается в режиссера.Поскольку мне близки спартаковские мастера, которые были художниками, скажу, к примеру, об Илье Цымбаларе. Это был выдающийся игрок, импровизатор, технарь высшего класса. С Сергеем Сальниковым я учился на факультете журналистики. Есть игроки корявые, неуклюжие, нарушающие гармонию, и бывает, что им везет. Но в том сальниковском аристократизме мы видели игрока с мышлением. С быстротой мышления и техникой высшего класса. Вы спрашиваете меня о Черенкове. Он был композитором своих пасов, и самым интересным было наблюдать, что когда он со своим воспитанием дворового футбола выходит на огромную площадь, то иногда стадион смеялся над тем, как он весело жил с мячом и партнерами. И самое страшное было иметь Черенкова, который находится в ударе, а у других партнеров, которые не в ударе рядом с ним, возникало игровое недопонимание. На их фоне он выглядел творцом, таким же был и Александр Мостовой.— Нет ли у вас ощущения, что настоящее признание игры Черенкова пришло уже по окончании его карьеры, как это могло быть с Моцартом?— Нет, конечно. Он при жизни имел такое количество поклонников, я был среди них. Он был любимцем, своим. Еще у него была такая святая простота, простодушие, человечность. Не зря есть легенда о том, как он раскидывал деньги, которые были ему не нужны. Он веселил всех тем, что не был каким-то жлобом. Он был прост, естественен, но вместе с тем выше всех, и это такое поразительное сочетание. Я был на открытии памятника ему по приглашению "Спартака", выступал там, высказывал свои впечатления. К сожалению, сейчас многое уже забывается. Осталась только память впечатлений. Причем он же не был физически мощным игроком. Педри из сегодняшней "Барселоны" напоминает мне Федю Черенкова.Сейчас в "Спартак" взяли Антона Заболотного — совершенно неспартаковского, с моей точки зрения, игрока. Ну вот он выручит вроде своим голом, но это же стиль другой, это нарушение концепции. Я тренера не хочу поправлять, у него свои соображения, и дай бог ему доказать, что его решения правильные. Но болельщики тоже имеют право на какие-то представления. Они могут чего-то не знать, но могут сравнивать. И спартаковская комбинационная игра должна оставаться вместе с командой всегда. Если "Спартак" этот комбинационный стиль, доведенный до каких-то абсолютных высот, потеряет, то это уже будет неспартаковская команда, а какая-то другая. "Спартаку" нужны технари, от которых должны исходить импровизации, обводки, а когда команда играла от защиты и не знала, что делать впереди, то это свидетельство потери игрового языка. Если это входит в концепцию тренера, то этот тренер неминуемо становится чуждым спартаковскому успеху. Конечно, в отдельных случаях должна быть игра от защиты и передачи назад, но все равно игра требует того, чтобы была возможность для прорыва. Если его нет, то надо уметь бить по воротам издалека."У Михаила Ефремова не должна пропасть верность "Спартаку"— О вашей любимой команде мы знаем. Какая команда была у вас самая нелюбимая?— "Конюшня" (так в болельщицкой среде называют ЦСКА — прим. ТАСС)! Я говорю так по-спортивному, по-болельщицки. У меня вызывали при этом уважение Всеволод Бобров, Григорий Федотов, Алексей Гринин, Валентин Николаев... Все это имена моего детства, которые каждый болельщик моего возраста чтит. Так случилось, что я жил на Петровке, 26, где каток "Динамо" и стадион "Динамо", но почему-то болел за "Спартак". И за партой я сидел с Игорем Лапшиным, его отец был известным футболистом еще в 1930-е годы. И я помню Бориса Новикова — члена их семьи, теннисиста, чемпиона СССР, а также хоккеиста Ивана Новикова, разбившегося в авиакатастрофе вместе с командой ВВС. Я просто помню его в гостях у Лапшина. В детстве я тоже по-мальчишески играл в дворовый футбол, ноги позволяли, азарт был. У нас был даже не настоящий футбольный мяч, а какой-то маленький, резиновый. Мы даже теннисным мячом играли и консервной банкой — чего только не было!Я не могу сказать, что не люблю какую-то команду. Я уважаю больших спортсменов. Я не люблю порчи, потому что спорт сегодня несет ее очень много. Может, от того, что я в детстве был приверженцем честной, спортивной борьбы и те спортсмены, о которых я говорил, были для меня идолами. Они отдавали жизнь футболу. Я не расист и уважаю спортсменов всех стран и народов, но когда 90% состава твоей любимой команды составляют нероссийские футболисты, я немножко от этого ежусь. Мой друг Аркадий Арканов писал про "Локомотив", называл всякие африканские фамилии и потом говорил, вот такая у нас "команда железнодорожников" вышла на зеленое поле. Все смеялись.Какая-то внутренняя неудовлетворенность и непривычность, честно скажу, на меня действует. Нет, среди тех ребят есть прекрасные мастера, но "Спартак" был и есть для меня командой с Игорем Нетто, Борисом Татушиным, Галимзяном Хусаиновым, Владиславом Жмельковым — вратарем "Спартака" в послевоенные годы. При этом я никого не хочу обидеть. У нас были великолепные легионеры, кто играл за "Спартак", боролся за клуб, отдавал самого себя. Но футбол изменился, рынок сказал свое слово победителя, а поверженным рынком мне бы не хотелось быть.— В 1983 году вы примирили двух болельщиков "Спартака" — Олега Табакова и Олега Ефремова, поставив с их участием"Амадей". Не так много людей уже знают, каким болельщиком "Спартака" был Олег Ефремов. Что он говорил о команде?

— Что говорил о "Спартаке" Олег, я, честно говоря, не знаю. А с [его сыном] Мишей Ефремовым мы не раз сидели на одной виповской скамье и болели за "Спартак". Кстати, я недавно с ним разговаривал по телефону. Я пожелал ему мужаться. Случилось несчастье с талантливым человеком, в какой-то момент он оказался неуправляемым, в раздрызге (актер Михаил Ефремов в 2020 году был приговорен к восьми годам лишения свободы за то, что стал виновником ДТП в Москве со смертельным исходом, тюремный срок был сокращен до семи лет и шести месяцев в связи с выплатой компенсации морального вреда; 24 марта 2025 года было принято решение об условно-досрочном освобождении актера — прим. ТАСС).Конечно, он все понимал, проживал и поплатился за все это. Потому что человеческая жизнь бесценна, и если ты виновен в убийстве какого-то человека, то это большое горе. Я надеюсь, что он в конце концов гармонизируется и мы увидим его по-моцартиански выступающего на сцене. Он большой мастер.— Собирается ли он ходить на футбол?— Мы об этом не говорили, но я думаю, что его верность "Спартаку" не пропала. Что касается его отца, мне не удалось поговорить ни с Олегом Ефремовым, ни с Олегом Табаковым о футболе…—Вы написали сценарий к фильму "Д'Артаньян и три мушкетера". Разговаривали ли о футболе с болельщиком "Зенита" Михаилом Боярским?

— Нет, не общался, он же зенитовец — что с ним разговаривать? Видите, у меня что на руке (Розовский показал красно-белую повязку со словами "Один за всех и все за одного"). Это девиз как "Спартака", так и театра "У Никитских ворот". Когда я в прошлом сезоне пришел на "Спартак" — "Зенит", "Спартак" тогда еще выиграл (2:1), меня показали на большом экране, и в этот момент 40 тыс. человек закричали этот девиз. Меня тогда еще представили по стадиону, и я это запомнил на всю жизнь.

"Стрельцов и Численко злились, когда я их обыгрывал в настольный теннис"

— На какой бы спектакль театра вы бы хотели пригласить вашу любимую команду?

— Сейчас к нам на спектакли часто приходит замечательный Сергей Шавло. "Спартак" когда-то ходил к нам на "Песни нашей коммуналки", это было давно. Они тогда еще не были чемпионами, но шли к этому. С того момента у меня была дружба с многими начальниками "Спартака", и они довольно часто приходили к нам на спектакли. Но у игроков работа, они тоже репетируют, то есть тренируются. Их приход возможен, когда сезон кончается, появляется пауза на сборные, ослабляется их режим. Спортсмены-профессионалы себе не принадлежат, они не могут прийти командой без разрешения начальника команды и главного тренера. Когда мы дружили с Маслаченко, было все по-другому. Один из футболистов, когда умирал, попросил, чтобы я к нему приехал. Я навестил его в больнице, а через три дня он умер. Он пожал мне руку за то, что я пришел. Мне неловко называть его имя, потому что получится, что я бравирую, но это правда. Он приходил к нам на спектакли, и когда лежал в больнице, то просил меня его навещать. Это была Кремлевская больница. Человеческие отношения с такого рода спортсменами высшего класса очень дороги.

Когда-то Союз кинематографистов делал программу "Кино. Спорт. Эстрада", с ней мы ездили вместе с Эдуардом Стрельцовым и Игорем Численко по всем курортным городам, с нами еще был один из авторов мультфильма "Ну, погоди!" Александр Курляндский. Я был режиссером и участником этой программы. В ней были артисты, звезды, мы сделали такие, как бы сейчас сказали, ролики. Стрельцов и Численко еще злились, потому что я их в настольный теннис на пляже обыгрывал, а они проигрывать ментально не умели, свирепели от этого. А мне было в удовольствие с самим Эдиком Стрельцовым так играть. Вели они себя хорошо, исключительно скромно, тактично, не пили. Общение с ними было чисто товарищеское, ничего сверхинтересного я не могу вспомнить. Было все просто, естественно и живо. Конечно, я смотрел на них снизу вверх. Я со стадиона видел, как Эдик три четверти матча стоит, его освистывают, а когда остается 15 минут до конца, он три раза рванул на 30–40 м, троих обыграл и… забил. И ему все прощают. Потому что это был гений футбола, и таких гениев у нас было множество.