В Америке Павла Буре включили в список 100 величайших хоккеистов современности
На Павла до сих пор смотрят сквозь ореол тайны, которая окружала его на протяжении всей карьеры.
В этом сезоне The Athletic запустил серию статей о 99 лучших игроках современной НХЛ (сотый, то есть первый, по умолчанию – Уэйн Гретцки). На 36-м месте рейтинга расположился Русская Ракета – Павел Буре. «Чемпионат» приводит перевод этой статьи.
«Павел Буре – один из величайших снайперов НХЛ и одна из самых неуловимых звёзд в истории хоккея. На протяжении всей карьеры его окружала аура гламура и тайны – начиная с оспариваемого выбора на драфте-1989, забастовки и требования обмена в 1998-м до постоянных сплетен в газетах в 1990-е.
После завершения карьеры туман вокруг Буре сгустился ещё сильнее, он удивительно недоступен даже по сравнению с другими великими игроками НХЛ прошлого. Когда НХЛ чествовала 100 лучших игроков в истории хоккея, из ныне живущих на праздник не приехал только Буре.
Несмотря на крайнюю закрытость Буре, в бытность игроком его везде окружали фанаты. На пике «Павломании» в Ванкувере были случаи, когда за ним буквально гонялись по улицам, как за рок-звездой 1970-х. Буре на пике карьеры достиг такого уровня звёздности, который сейчас в хоккее редко встретишь.
Буре стал таким незабываемым игроком и яркой личностью потому, что считал и вёл себя как артист. Он был амбициозен и хотел побеждать, но при этом не душил свою самобытность.
Он считал своей работой умение сотворить нечто особенное, заставить фанатов вскочить со своих мест, показать миру то, что он никогда прежде не видел. Это вывело его на великую высоту и служило мотивацией.
«Больше всего я любил забивать. И не просто голы, а красивые, которые останутся в памяти болельщиков. Каждый раз, выходя на лёд, я хотел сделать что-то, что другие не смогут. Это нравилось и мне, и болельщикам. Я не большой фанат других видов спорта, но помню встречу с Майклом Джорданом. Я не фанат баскетбола, но ходил на его игры, потому что он делал то, что другие не могли. И я хотел так же», — говорит Буре.
Буре, возможно, не стал хоккейным ответом Майклу Джордану, но с самого начала был зажигательным снайпером. По голам в среднем за игру он занимает шестое место, в нашем рейтинге только Босси, Лемье и Мэттьюс забивали в более высоком темпе.
Чтобы по-настоящему понять популярность Буре в его лучшие годы, надо понимать, что окружало его приезд в НХЛ. Буре был самородком системы «Красной Армии». В 16 он дебютировал за главную команду ЦСКА, чей состав был полон такими легендами, как Игорь Ларионов, Сергей Макаров, Виктор Крутов и Слава Фетисов. «В этой команде были собраны лучшие игроки СССР, то есть в то время это была лучшая команда в мире», — вспоминает Буре.
В те времена над Европой и хоккейным миром всё ещё нависал «железный занавес». Драфт Буре в 1989 году породил споры, правомерность его выхода на драфт оспаривали, и пик был утверждён лигой только через год. В то время Виктор Нечаев был единственным советским хоккеистом, сыгравшим в НХЛ, и дома он не был звездой.
«Кто-то сказал, что меня задрафтовали, даже не помню кто. Ещё был СССР, и ребята не могли уезжать в НХЛ, так что драфту не придавалось большое значение. Всё равно шанс заиграть в НХЛ был очень мал», — вспоминает Буре.
Однако хоккейный мир стоял на пороге перемен, и они пришли очень быстро. Всё началось с Фетисова, который пошёл против Виктора Тихонова и «Красной Армии», чтобы уехать в «Нью-Джерси». Затем перед сезоном-1989/1990 «Калгари» и «Ванкувер» ценой огромных усилий добились перехода Ларионова, Макарова и Крутова. К началу 1990-х исход элитных игроков из «Красной Армии» набирал обороты.
Истории тех времён напоминают шпионские романы. Подкупленные врачи объявили Владимира Константинова смертельно больным, чтобы он мог уволиться из армии и уехать «на лечение» в Восточную Европу, где сел на частный самолёт Майка Илича. Александр Могильный в сопровождении представителей клуба НХЛ убегал через чёрную дверь на международном турнире, пока за ним гнались агенты КГБ.
«Наверное, я осознал, что смогу уехать в НХЛ, после МЧМ-1989. Меня там даже не должно было быть, я был на три года младше всех. Тренеры, включая Тихонова, говорили, что я слишком молод. Они говорили: «Да тебя же там убьют». Но мне повезло, кто-то получил травму, и меня взяли на товарищеские игры, и я хорошо там сыграл. Тогда Тихонов согласился отпустить меня на МЧМ. Это было здорово, меня признали лучшим нападающим, я выиграл золото, играл вместе с Фёдоровым и Могильным. Тогда у нас пошли разговоры о желании играть в НХЛ, и после того турнира я решил, что тоже попробую уехать».
Большинство уезжавших игроков были постарше, но после побега Могильного и Фёдорова ЦСКА быстро связал Буре длительным контрактом, чтобы он не смог уехать. Это подписанное под давлением (по крайней мере, так потом утверждали в суде Буре и «Ванкувер») соглашение надо было аннулировать, чтобы Буре мог играть за «Ванкувер». Брайан Бурк, тогда занимавший пост помощника генменеджера, сумел найти сложный правовой механизм, чтобы оспорить легитимность контракта ЦСКА.
Он подал иск в Мичигане, а в те непростые времена суд в Мичигане имел право не только аннулировать контракт Буре с ЦСКА, но и наделить его статусом свободного агента. «Ванкувер» был готов оспаривать последний вопрос, если бы это потребовалось.
В ожидании вердикта суда Буре тренировался в Лос-Анджелесе вместе со своим отцом Владимиром и братом Валерием. Они посещали телешоу, позировали на роликах для фотосессий и держали себя в тонусе интенсивными тренировками.
В середине сезона-1991/1992 Буре разрешили присоединиться к «Ванкуверу» и дебютировать в НХЛ. Его скорость и голевое чутьё мгновенно взбудоражили воображение хоккейных фанатов.
«Перед дебютом нервничал, но я с 16 лет играл на профессиональном уровне. У меня был опыт, я уже был не юниором, а профессионалом. Нервничал, потому что это лучшая лига в мире, но в то же время понимал, что уже не первый год играю на таком уровне. Так что просто вышел и сыграл», — вспоминает Буре.
В первом матче он очков не набрал, но заработал на себе семь минут большинства и трижды убегал один на один, беспрепятственно разрезая оборону «Виннипега». И все увидели взлёт Русской Ракеты и его особенный талант. «Самым сложным было незнание английского», — рассказывает Буре. Весь первый сезон он общался с прессой через переводчика. «Мне повезло, что в «Ванкувере» играл Игорь Ларионов, он мне переводил. Другие ветераны тоже помогали, и молодёжь, особенно Джино Оджик».
В дебютном сезоне Буре выиграл приз лучшему новичку, а затем дважды подряд забивал по 60 голов, а в 24 матчах плей-офф-1994 забросил 16 шайб, доведя «Ванкувер» до седьмой игры финала Кубка Стэнли.
В той серии пошли слухи, что Буре угрожал клубу забастовкой, если те откажутся пересмотреть его контракт. Пэт Куинн сразу же опроверг эти слухи, но Буре считал, что руководство клуба само слило информацию в прессу.
На самом деле контракт согласовали перед плей-офф, но те слухи стали последней каплей в быстро ухудшающихся отношениях. Буре настаивал на обмене, но эта история завершилась только через несколько лет. Кульминацией стала забастовка Буре в 1998 году, всё закончилось обменом во «Флориду».
В 1996 году, ещё до окончания этой драмы, Буре перенёс роковую травму колена. После этого он уже не был тем же игроком, что прежде, хотя ещё трижды забивал по 50 голов за сезон. «Пришлось приспосабливаться, но это нормально. В 20 лет я чаще рисковал, позже, после нескольких операций, приходилось выбирать позиции, чтобы забивать. Были некоторые движения, которые я больше не мог исполнять, но я просто находил другие способы забивать».
Буре ярко пылал в НХЛ. Он был как Бобби Орр прошлого поколения или как сегодняшний Коннор Макдэвид – по скорости и катанию с ним никто не мог сравниться, а уровень контроля над игрой был таким, что наблюдать это было просто чудесно.
Сейчас Буре живёт в России и уделяет всё внимание жене и троим детям. Раньше он часто выходил на лёд в команде российских легенд, но в последнее время делает это всё реже.
И он не против своего запутанного наследия. «Хоккей – важная часть моей жизни, но не вся жизнь. Есть и другие вещи – семья, друзья. Есть вещи, которые мне не покорились, но в других вещах я добился большего, чем можно было ожидать. Трудно выбрать что-то одно. У меня нет какого-то главного сожаления, как нет и какой-то одной вещи, которой я горжусь. Было и хорошее, и плохое. Чем старше становишься, тем больше жизненного опыта набираешься и понимаешь, что когда случается что-то, над чем ты невластен, то важно не то, что случилось, а то, как ты к этому относишься».