Воспоминания хоккеиста Тони Твиста — о том, как жилось тафгаю в НХЛ 1990-х и что ушло с этой эпохой

Тони Твист считает, что с концом эпохи «полицейских» лига потеряла очень важную вещь.

Канадский нападающий Тони Твист провёл в НХЛ 10 лет и был одним из самых известных тафгаев своей эпохи. В статье The Athletic он вспоминает, как пробивался в лигу, завоёвывал репутацию и внушал страх соперникам и чего лишилась НХЛ с уходом «полицейских».

«Я вышел на центр льда и стал изображать руками цыплёнка»

Я был 20-летним мальчишкой, который пытался пробиться. Брайан Саттер был тренером «Сент-Луиса», и накануне старта моего первого тренировочного лагеря в 1998-м он сказал: «Парни, вот чего я хочу. Если ты снайпер, забивай голы. Если ты защитник, защищай. Если вратарь, останавливай шайбу. Если ты боец, бейся». И вот спускаюсь я в лифте, смотрю на Тодда Юэна и говорю: «Хм, кажись, мы с тобой завтра схлестнёмся?». Он ответил: «Мне не нужно с тобой драться», и я сказал: «Ещё как нужно».

Вторая смена моей первой игровой тренировки, я гонялся за Тоддом, но он не стал драться. Так что в следующей смене я оставил перчатки, клюшку и шлем на скамейке, вышел на центр льда и стал руками изображать цыплёнка, кричать его имя и пищать «Кудах-тах-тах». И мы подрались, и это была хорошая драка. Победителя в ней не было, однако у меня остался порез над глазом. Доктор сказал, что его надо зашить, но я сказал: «Заклей пластырем, мы сейчас ещё раз зарубимся».

Это тренировочный лагерь, мы с Тоддом сидим в раздевалке, и он говорит: «Я не буду больше с тобой драться». Я сказал: «Ещё как будешь!». Беру пластыри и выхожу из раздевалки со словами «Увидимся снаружи!».

Я не знал ничего другого. Я был юниором, и такой был раньше менталитет у юниоров. «Сент-Луис» считался возрастной командой, все задавались вопросом: «Откуда вообще этот паренёк взялся?». Я не пытался проявить неуважение, однако проявлял. Я был ещё парнишкой. В тот год меня отправили в фарм, и шесть раз я дрался на предсезонке. Уэйн Томас, тренер, говорил: «Это выставочный матч, ты что творишь?». Я отвечал: «Задаю тон». Он мне: «Зачем?». А я ему: «На сезон. Если будешь валять дурака, будешь валяться!».

Мои навыки были отвратительными. Был ли я обузой? Вероятно. Случались матчи, в которых я даже не выходил на лёд. Но на втором тренировочном лагере с «Сент-Луисом» Тодд был дисквалифицирован на 10 встреч, и им понадобился тяжеловес.

Вот так всё началось. Однако давайте сначала я расскажу немного о себе, а потом уже – о том, каково было быть тафгаем в НХЛ и что лига потеряла без них.

«В Канаде все дегенераты ходили в католические школы, в обычные их не брали»

Я ходил в католическую школу. В Канаде все дегенераты ходили в католические школы, потому что государственные школы их не принимали. С третьего класса я стал драчуном. Но я был капитаном и парнем, который умел забивать, и так было на протяжении всей юниорки, до 16 лет. Однако на меня всё равно приклеился ярлык. Лен Макнамара, тренер «Принс Джордж Спрюс Кингз», только и делал, что отправлял меня драться. Мы ездили по всем городам – Гранд-Прери и Уильямс Лейк – и правил не было никаких. Это были поселения по лесозаготовке, и на раскатке бывали драки по 25 человек, и они рубили игроков, а не деревья.

В 17 я бросил хоккей. Не поймите меня неправильно, мне он нравился, но я только и делал, что дрался. Если мы играли 45-50 матчей, я дрался практически в каждом. Подраться можно было только раз за встречу, так что в первом и втором периодах ты сдерживался, чтобы подраться в третьем. И я всегда бился с ребятами на четыре года старше меня.

Я поставил себе цель поступить в колледж, но в это время мои права в WHL обменяли из «Камлупса» в «Саскатун». И я поехал в лагерь «Саскатуна», однако даже там меня поставили на игру ради драки. Помню, как обсуждал это с папой и сказал, что я как игрок могу больше, чем это. Но тут либо принимаешь, либо отступаешь. Я это принял. Значит, это и есть я.

Я не смотрел драфт НХЛ, однако однажды утром папа поднялся ко мне в комнату и сказал, что меня задрафтовали. Я такой: «Гонишь». Встаю, иду готовить завтрак, а он опять: «Да, правда, тебя выбрал «Сент-Луис». А затем мне позвонили. Реально, в девятом раунде. НХЛ даже близко никогда не была у меня в мыслях, и вдруг я подписываю свой первый контракт, а это означало, что за университет я уже не смогу играть. Вот так быстро всё случилось.

«Первые два раза Проберт меня изметелил, как тряпичную куклу»

Свой первый матч в НХЛ я провёл с «Чикаго» 5 октября 1989 года и подрался с Уэйном Ван Дорпом. Он был их тафгаем, что могло оказаться лучше? Это был старый «Чикаго Стэдиум». Для молодого паренька, который проводит свой первый матч, подраться с тафгаем соперника… Идеально!

За 10 лет карьеры в НХЛ я провёл 104 драки, а если учитывать юниорку, фармы, бары, улицы, то наберётся все 500. Четыре раза я дрался с Бобом Пробертом. Отдаю должное Бобби, он был мерилом для всех в лиге. Он не только играл в звене с Стивом Айзерманом, но и выбивал всю дурь из людей. Он был королём. Первое, что ты делал, когда тебя поднимали в основу, — накидывался на него. Ну, по крайней мере, у меня было так.

В первые два раза он меня изметелил, как тряпичную куклу. В третий раз мне удалось дать ему отпор, и все следующие драки я уже брал верх без всяких «если». Контрольный выстрел был в 1994-м, он играл за «Чикаго», на стартовом вбрасывании он посмотрел на меня и сказал: «Твистер, я становлюсь слишком старым, а ты — слишком большим!».

Я стал королём, и это было мощное чувство, но вместе с ним приходит огромная ответственность. У тебя появляется преимущество перед остальными ещё до того, как вы сбросите перчатки, однако в то же время ты должен ему соответствовать. Парни стали бояться драться со мной. Бесило ли это? Нет, на самом деле, было приятно, потому что, чтобы быть бойцом, у тебя должно быть эго. Не как у Тая Доми, для меня приносить реслинг в НХЛ было бы слишком. После случая с цыплёнком в моём первом тренировочном лагере я уже никого не задирал. Это никому не идёт на пользу. А кулак – идёт.

Люди спрашивают: «Кто был самым жёстким тафгаем?». Я вам отвечаю, самого жёсткого не было. Если ставить людей на пьедестал, психологически иначе настраиваться на бой, ты проиграешь. Потому что перестанешь быть как робот, без эмоций. Нельзя проявлять эмоции во всём, что касается драки. Если считаешь это работой и ко всем относишься одинаково, добьёшься больше успеха. Некоторые делают это для публики, такие долго не продержатся. Смотрите на тех, кто делает это для своих партнёров по команде, без предрассудков. Вот их и надо бояться.

«Я хотел тебя прикончить. Почуять, увидеть страх»

Нервничал ли я? Нет. Не поймите меня неправильно, если у тебя нет мандража, если ты слишком уверен, то случится что-то плохое. Достаточно одного удара. Я окунулся в эту работу, чтобы чувствовать себя в ней максимально комфортно, чтобы эмоции не превалировали над моими умениями. Я постоянно был в зале, постоянно занимался. Записывал все драки, которые видел на ESPN. На выездах я обменивался кассетами с ребятами, которые коллекционировали драки. Так я проводил исследования. Я раз 100 успевал подраться в голове с человеком ещё до того, как мы выходили на лёд. Мой стиль не менялся. Я хотел тебя прикончить.

Устрашающий фактор – реальная вещь. Как-то мы приехали в Торонто, и Пэт Бёрнс вызвал парня по имени Фрэнк Бяловас из фарма. Сразу читалось, что он станет моим соперником в драке. На утренней раскатке я подъехал к их скамейке, заматывал свою клюшку на их скамейке, пил их воду. Никто и слова не сказал. В тот вечер я подрался с Фрэнком, и долго в НХЛ он не продержался.

Если я начинал слишком много думать о ком-то, то ложился поспать, чтобы отвлечься, проснуться и выкинуть эти мысли. Об этом можно начинать думать по дороге на арену, но всё равно это ещё рано. Часов в шесть вечера я начинал готовиться. В любом городе, на любой раскатке я заезжал на красную линию и старался установить зрительный контакт с парнем. Почуять, увидеть страх. Он мог сказать: «Будем драться?», тогда я отвечал: «Да, можно». Он говорил: «Со стартовым вбрасыванием», а я отвечал: «Не, я тебя сам найду». Он начнёт, когда я скажу начать.

Однако это не значит, что тебе обязательно надо драться с их тафгаем или драться вообще. Мы играли в гостях с «Детройтом», и Мартин Лапойнт въехал в Криса Пронгера. Я кинулся на Лапойнта, но он отступил. Что ж, выходит Джо Кокур, мы оба опустили головы, смеёмся. Он говорит: «Что делать собрался?». Я отвечаю: «Сломаю лодыжку Айзерману». Он говорит, что так нельзя. Я говорю: «Понимаю, однако ты должен сказать Лапойнту, чтобы не трогал моего парня». Судья проводит вбрасывание, я бью Стиви клюшкой, мы с Джои кидаемся друг на друга, но лайнсмен сразу же нас разнял. Так это работало. Сигнал был послан от Кокура к Айзерману, от Айзермана – к Скотти Боумэну, от Боумэна к Лапойнту. Но они должны были верить, что я реально сломаю ему лодыжку, без всяких «если».

В это можно было поверить, потому что такая была лига. Устрашение задавало тон, и все могли играть, и болельщики могли смотреть на лучших игроков – Бретта Халла, Уэйна Гретцки, Эла Макинниса. Никто не бил исподтишка. Почему? Ядерное оружие. Майк Кинэн вбил в меня, что суть не в том, сколько раз ты подерёшься, а в том, сколько раз тебе не придётся драться, потому что ты одним своим видом держишь всех в рамках. Макиннис как-то сказал классную фразу: «Эх, если бы можно было держать на скамейке вырезанного из картона Тони Твиста». Ги Карбонно, приехавший в «Сент-Луис» из «Монреаля», рассказывал, что в раздевалке перед матчами у них любили повторять: «Не буди зверя на той стороне». Карбо говорил, они называли меня Вещью, как в «Семейке Аддамс», потому что рука была правой. Вещь. Классика.

«Я устал слушать нытиков — «Весь мир против меня»

Теперь игра уже не такая. Она стала лучше. Я мало смотрю, но, бывает, зацеплю период-другой по телевизору. Уровень таланта? Матерь божья! Такие скорости, исполнение – потрясает, если сравнивать с моей эпохой. Последний мой сезон – 1999/2000 – был последним для тафгаев. Нас было по два-три в каждой команде, но сейчас этого нельзя позволить. Я это понимаю.

Однако это не значит, что вы должны закрывать глаза и проезжать мимо, когда кто-то кидается на твоего партнёра. Нельзя просто притворяться, что ты не заметил. Менталитет поменялся, и я виню в этом лигу. И игроков – тоже, они ведь купились на то, что предложила лига. Когда исключаешь возможность защищать себя и ждёшь, что это сделает лига, то в итоге этого не делает никто. Тогда все будут выходить за рамки. Но тот, кто выходит за рамки, должен ощущать последствия. Необязательно иметь самую жёсткую команду, чтобы заступаться друг за друга. Однако как ты станешь драконом, если у тебя в руках всего лишь зажигалка? У вас для этого должен быть бензин, пропан и метан!

К тому же мастерство не отменяет чувства братства и понимание раздевалки. Чтобы построить чемпионскую команду, надо уметь передавать эстафету. Этому никто тебя не научит, только ты сам. Человек своими действиями определяет, что способен передавать эстафету. Но те, у кого эстафетная палочка, либо этого не понимают, либо не чувствуют ответственности за ту ценность, которую представляют для команды. И я устал слушать нытиков, которые говорят: «Весь мир против меня». Нет, знаешь что? Соответствуй своей работе! Делай её! Найди ответ. Не ной, не ищи оправданий. Я хочу видеть больше такого, и тогда остальные последуют этому примеру.

Как следствие, третьи-четвёртые звенья стали невидимками. Их влияние на игру можно измерить лишь минутами на льду. А на самом деле эти звенья, если им дать такую возможность, будут держать команду. И важны будут минуты не на льду, а за его пределами, то, какую ценность представляет игрок в раздевалке и на тренировках. На пьедестал поднимаются через уважение, а уважение не даётся с разрешения. Его чувствуют.

Когда мы ехали на автобусе и Гретцки начинал рассказывать историю, всегда про хоккей, все слушали с энтузиазмом. Эти истории нужны были для того, чтобы сказать что-то, не говоря прямо. В таких моментах и строится пьедестал. Молотком, пилой, гвоздями. Строишь пьедестал для этих игроков, чтобы они могли на него подняться. Это должно быть общим для всех игроков в команде, и это должно стать символом. И передавайте уже эту чёртову эстафетную палочку!