Дэймона Стадемайра неоднократно арестовывали за хранение марихуаны

Лучший новичок 1996 года и автор 5371 передачи за карьеру Дэймон Стадемайр – о начале своей карьеры, поворотах судьбы и своём будущем. – Насколько сильно вы были удивлены, когда на драфте 1995 года «Рэпторз» остановили свой выбор на вашей кандидатуре, а не на «большом», требовавшемся в ту пору команде? – Я знал, что они были заинтересованы во мне, а также в Кевине Гарнетте. Но так как форварда забрала под № 5 «Миннесота», то моя судьба была предопределена. Я знал, что скауты «Торонто» верили в меня и надеялись на то, что я смогу стать тем самым парнем, вокруг которого можно будет выстроить конкурентоспособную команду. – Ратовал за ваш выбор не кто-нибудь, а сам Айзея Томас. Чему вы научились у него за то время, что провели в клубе? – Я думаю, любой игрок, который не отличается ростом, хочет быть похожим на Томаса, он что-то вроде эталона для низкорослых игроков. Я получил шанс работать с ним, он оказал большое влияние на мою игру. – Несмотря на то что профессиональный баскетбол пришёл в Канаду довольно поздно, вы смогли в кратчайшие сроки стать настоящим кумиром местной публики… – После нескольких предсезонных игр фанаты начали пристально следить за мной, но настоящую популярность я приобрёл в начале дебютного сезона, благо что у меня многое получалось. Вообще, наши отношения были удивительно тёплыми, ведь я радовал людей своей игрой, а они меня – своим вниманием. – Было ли какое-то отличие Канады от США, к которому было тяжело привыкнуть поначалу? – Да, скорость в Канаде измеряется в километрах, а я об этом не знал, однажды я видел знак ограничение скорости 75, я думал это в милях, а оказалось в километрах, меня остановил полицейский и всё объяснил. – Вы посетили последний Матч звёзд, прошедший в Торонто. Какие эмоции испытали, вернувшись в некогда родные места, ведь «Рэпторз» обменяли вас? – Сначала мне было тяжело свыкнуться с тем, что я больше не игрок, но теперь мне приятно осознавать, что меня помнят, что мой вклад в успех клуба считают важным. Это нечто особенное, когда появляешься на арене, а публика начинает скандировать твоё имя и приветствовать. – В период с 1995 по 1998 год «Торонто» выбрал на драфте вас, Трэйси Макгрэйди, Маркуса Кэмби и Винса Картера. Вы когда-нибудь задумывались о том, каких успехов могли бы добиться вместе? – Время от времени я думаю об этом. В самом деле, игроки тогда собрались в одной команде шикарные, однако нам не дали раскрыть свой потенциал, продемонстрировать всем то, на что мы действительно были способны. Чёрт возьми, я считаю, мы вообще могли стать лучшей командой в истории. – Когда вас обменяли, почувствовали, что ваша личная жизнь и профессиональная перемешались? – Буду честен, я действительно не знал, чего ожидать. Было несколько трудностей, связанных с переходом. Во-первых, стили «Портленда» и «Торонто» отличались, и мне было невероятно тяжело сразу перестроиться в игровом плане. Разумеется, с мотивацией проблем не существовало, ведь «Портленд» в то время был силён, однако момент притирки с новыми партнёрами накладывал свой отпечаток. Во-вторых, я хотел остаться в «Торонто», несмотря на то что сам родом из Портленда. Осознавал, мне будет тяжело там играть, потому что когда друзья, родственники и знакомые поблизости, они невольно отвлекают от дела. Именно поэтому, кстати, я выбрал колледж за пределами Орегона – в Аризоне. – Вам так сильно мешали? – Временами. Не могу сказать, что я был в плохой компании или дружил с ненужными людьми, нет. Просто вокруг всегда тусовались какие-то люди, и сложно было сосредоточиться. Мне легче было развиваться вдали от дома, Леброну, напротив, проще играть рядом с родными пенатами. Не поймите меня неправильно, я не стыжусь того места, откуда я, но когда я смотрю на себя в прошлом, то понимаю, что сделал правильно, когда не стал поступать в университет Орегона. Я должен был уйти. – Как думаете, это повлияло на отношение людей к вам? Ведь в бытность игроком «Портленда» имя Дэймона Стадемайра часто мелькало в скандальных рубриках и жёлтой прессе. – Нет, я сам виноват в этом. Я знал всех в городе и предполагал, что подобное может произойти. – Действительно ли допинг-тест Джона Канзано был самой причудливой вещью по ходу вашей карьеры? – Не могу заявить об этом с уверенностью, худшее на тот момент уже произошло, я имею в виду суды. Мне 42 года, многие люди до сих пор вспоминают обо мне как о человеке, который пытался пройти через металлоискатель с марихуаной, завёрнутой в фольгу. Люди сейчас больше помнят плохое, чем хорошее, – мои личные достижения и вклад в успехи коллектива. После того инцидента я покинул «Трэйл Блэйзерс», они больше не забирались так высоко. – Как вы относились к тому, что команду в шутку называли Jail Blazzers? – Спокойно. Мы действительно были бандой парней, уверенных в себе. Проводили время вместе, проходили испытания, выпадавшие нам, по принципу «один за всех и все за одного». Я считаю, что наша криминальная история была немного раздута. Да, мы виноваты, но нам было по 20 лет, мы не были стариками или рецидивистами. Хотя мнение общественности даже спустя 20 лет тяжело изменить. Я уже не переживаю по этому поводу, мы все извлекли уроки. – Сейчас к подобным вещам НБА относится не так строго? – Нам могли выдать больший кредит доверия, а не сосредотачивать всё своё внимание на инцидентах. Мне не очень нравится вспоминать о времени пребывания в «Портленде», потому что в таких разговорах мы уходим в сторону от баскетбольной составляющей. Да, мы совершили ошибку, но теперь всё это легализовано, я не говорю, что это хорошо или плохо, я просто хочу сказать, что люди уделяют слишком много внимания вещам, которые не стоят выеденного яйца. Время расставило всё по местам. – Что вы можете сказать о финалах конференции, в которых принимали участие? – Плей-офф было забавным временем, мы отодвигали всё на второй план. У нас были шансы стать чемпионами, но на нашем пути вставал великолепный тандем в лице Коби Брайанта и Шакила О’Нила. Я могу долго говорить о шести наших выходах в плей-офф, о двух финалах конференции, но многое уже было сказано до меня. – В нынешней НБА низкорослые защитники не редкость, а норма. Как думаете, сейчас смогли бы играть ещё лучше, чем тогда? – Игра изменилась, я не думаю, что мы можем просто взять кого-то из прошлого и заставить его играть в наши дни столь же успешно, человек не сможет раскрыться. Для моих детей Майкл Джордан не является лучшим игроком за всю историю, они ведь не видели, как он играет. Я думаю, что лишь Рассел Уэстбрук смог бы играть на одинаковом уровне в обе эры. – Вы задумывались о работе тренером в то время, когда играли за «Мемфис» и «Сан-Антонио»? – Я хотел остаться в баскетболе. Карьера тренера дала мне такой шанс. Я просматривал университетские игры, общался с тренерами, поэтому и решил ничего не менять кардинально после того, как повесил кроссовки на гвоздь. – Успели ли вы почерпнуть что-нибудь у Грега Поповича? – Ещё бы. Я для себя подметил много моментов, которые сейчас использую. «Сан-Антонио» – фантастическая организация. Достаточно посмотреть, сколько кадров взрастил Поп. – Вам всего 42 года, у вас имеется достаточно солидный тренерский стаж. Ожидали, что карьера в этом направлении будет развиваться так быстро? – Я в начале пути, не стоит строить иллюзии. Никогда не стоит останавливаться на достигнутом.