«В вагон зашёл старикашка с ведром самогона: «Где тут спартачи?!»

Их осталось двое, соавторов первой грандиозной победы отечественного футбола на Играх-1956. Никита Симонян по-прежнему деятелен и энергичен, занимает отнюдь не декоративный пост в РФС. Его партнёр по золотой олимпийской команде на людях практически не показывается. Парамонов встречает меня в холле клиники глазных болезней. Посетители с любопытством разглядывают дедушку в выцветшей олимпийке с гербом СССР на груди и с автобиографической книгой в руках. — Правый глаз неважно видит, — будто оправдывается Алексей Александрович. – Левый совсем не работает. Всё в тумане. Спасибо главврачу, болельщику «Спартака». Положил в VIP-палату, не взял ни копейки. Другой доктор, помоложе, на обходе спросил: «Сегодня футбол – за кого-то болеете?». «Болею, болею, — говорю. — Я, молодой человек, и сам за «Спартак» играл». Не поверил: «Не может быть!». Показал ему книжку, про Олимпиаду рассказал… Мысленно возвращаясь в молодость, пожилой чемпион оживляется. В глазах загораются огоньки. Воспоминания – это всё, что у него осталось. Почти всё… — На прошлый юбилей нам устроили торжественный вечер, — несмотря на почтенный возраст (91 год), с памятью у Алексея Александровича порядок. – Медведев был, Слава Фетисов. По пути в ресторан встретились с Исаевым. Толя пожаловался: «Алексей Саныч, всех наградили орденами за Мельбурн – одного меня обделили». Скромнейший человек, 50 лет молчал о несправедливости! После официальной части я догнал в фойе Медведева – он тогда первым зампредом правительства был. Обрисовал проблему. — Что он? — Заинтересовался: «Почему так получилось? Может, какие-то взыскания были?». «Да вы что, — говорю. – Исаев – дисциплинированный человек, никаких нарушений не совершал». «Нехорошо», — согласился Медведев. И попросил подготовить документы для награждения. На следующий день приезжаю на работу – и прямиком к Мутко. Это сейчас я год не могу с ним встретиться, а тогда к Виталию Леонтьевичу можно было зайти. Пересказал содержание разговора с Медведевым. Мутко дал поручение Симоняну, тот – ещё кому-то. И что вы думаете? Через два-три месяца Исаев получил орден! «За заслуги перед Отечеством IV степени». Так спустя полвека награда нашла героя… «Часть, потерявшая своё знамя, должна быть расформирована» — Как снаряжали олимпийцев в Австралию? — Когда решили участвовать в Играх, к «Спартаку» было проявлено повышенное внимание. У нас играло 10 «сборников», и все потом вошли в заявку. Летом жили в Тарасовке – клуб снимал футболистам основного состава дачи. Приезжали в гости люди из спорткомитета, из ЦК партии – интересовались, чем занимаешься, что читаешь, как себя чувствуешь. Мы были на виду и на слуху. Все ждали поездки в Мельбурн и беспокоились, чем она закончится. — Тревоги были не напрасными? — Предыдущие Игры завершились скандалом. Сталин враждовал с лидером Югославии Тито и не простил нашим футболистам поражения в 1/8 финала. «Часть, потерявшая своё знамя, должна быть расформирована», — постановил Иосиф Виссарионович. И приказал распустить ЦДСА – базовый клуб сборной. Многие игроки разъехались кто куда. Остатки «команды лейтенантов» перебрались в подмосковный Калинин и год играли во второй лиге. Только после смерти Сталина, в мае 1953-го, «армейский» клуб реабилитировали и восстановили. — Так ведь Мельбурн был уже после кончины вождя. — Да, но предварительное решение по Играм-1956 принималось при жизни Сталина. В Кремле долго размышляли, участвовать или нет – вдруг опять югославам проиграем?! К счастью, здравый смысл восторжествовал. Окончательно партийную верхушку убедили в боеспособности команды товарищеские игры со сборной Германии. Чемпионов мира мы обыграли и дома, и в гостях (3:2 на «Динамо», 2:1 в Ганновере). «Одного парня не выпустили за рубеж из-за… лысины» — Хрущёв был равнодушен к футболу? — Думаю, да. После Мельбурна сборную пригласили на приём к Хрущёву. Никита Сергеевич сказал несколько поздравительных слов, бросил Куцу, нашему прославленному легкоатлету: «Продолжай, Володька». И ушёл. — А перед Играми напутственные речи звучали? — Особых церемоний не было. Да и приодели нас, откровенно говоря, так себе. Аляповатые рябые пиджаки никто не носил – на открытие и закрытие надели. Ветровки выдали – ужас, только машину в таких мыть! То ли средств не хватило на нормальную экипировку, то ли вкус у Фурцевой (в 1956 году – первый секретарь Московского городского комитета КПСС. – Прим. «Чемпионата») плохой был. — Сотрудники органов госбезопасности проводили инструктаж, как должно вести себя советскому человеку на Западе? — Так мы же не первый раз выезжали – понимали, что к чему. Но каждая кандидатура обсуждалась и утверждалась Центральным Комитетом партии. — Кого-то заворачивали? — Из той сборной – нет. Помню, одного парня, левого защитника «Спартака», по анекдотичной причине не пустили за рубеж. Лысый был. — Да ну! — Правда. Начальник отдела выездов Дымков возмутился: «Это ещё что такое: молодой парень – и без волос? Он там позорить команду будет». И вынес резолюцию: «Отказать!». «Самолёт так подбросило, что мы головами о сетку для багажа стукнулись!» — Как добирались до Мельбурна? — Маршрут был следующий: Москва – Ташкент – Хабаровск – Сингапур – Дарвин – Мельбурн. В общей сложности 20 часов провели в воздухе. В Узбекистане задержались на пару дней: потренировались, провели «двусторонку» и полетели дальше. — Без приключений долетели? — Если бы! По пути из Сингапура в Дарвин попали в жуткую «болтанку». Гром гремит, молнии сверкают! Я сидел рядом с Николаем Николаевичем Озеровым, нашим легендарным комментатором. Самолёт раз так подбросило, что мы головами о сетку для багажа стукнулись! Страшновато было – всякие нехорошие мысли в голову лезли… — Каким нашли Мельбурн? — Первое впечатление – провинциальный город. Куда ни глянь – сплошные коттеджи. Одно-, двухэтажные здания. У каждого домика – палисадник, розы, пионы цветут. У нас осень была, а в Австралии – весна. Оказалось, высотки в Мельбурне тоже есть, только в центре. В коттеджах нас и разместили, по четыре человека в комнате. — Вас с кем поселили? — Точно помню – Сальников был. Дружили с ним. Перед первой игрой Сергей брился и нечаянно разбил зеркало – зацепил локтем. А это считалось очень плохой приметой. Сальников взмолился: «Лёха, давай никому не будем об этом говорить, чтобы не расстраивать ребят…». Вы же понимаете: футболисты – народ суеверный. Я, например, с одними подвязками для гетр играл с первого до последнего матча чемпионата. Обуваться перед игрой начинал только с левой ноги. А Сальников считал, что бутсы должны быть как можно легче, и ножницами обрезал у них верхнюю часть. Получалось что-то вроде полукедов. — С зеркалом примета сработала? — Наоборот! Первый матч выиграли, и перед вторым Серёжа предложил: «А давай ещё одно грохнем – на удачу?!». Разбили и… не выиграли. 0:0 с Индонезией сыграли. Больше так не экспериментировали. В переигровке победили 4:0, Сальников провёл два мяча. «Люди целовали борта нашего парохода» — Что-то поразило в Австралии? — Мы были полностью изолированы от внешнего мира – в Олимпийскую деревню посторонних не пускали. Каким образом наши соотечественники, из числа эмигрантов, проникали на территорию – ума не приложу! Люди молча стояли в сторонке и просто смотрели на нас, с пяти-десяти метров, ближе не подходили, словно боясь нечаянно потревожить. Потом провожали команду в порту Мельбурна. Целовали борта парохода, представляете?.. — Суточные «сборникам» полагались? — Если не ошибаюсь, по 120 долларов – из расчёта 4 доллара в день. Я на сэкономленные деньги купил жене туфли и кофту маме. Тогда 120 долларов стоили больше, чем сейчас, но всё равно – копейки… — 19-летний Стрельцов не робел в компании старших? — В отличие от других молоденьких ребят, Стрельцов с юности был заправским нападающим – в каждой игре почти забивал! — А Индонезии в 1/4 финала не забил… — Не шёл мяч в ворота, и всё тут! В перерыве я встретил спешащего на трибуну Романова, руководителя делегации. «Парамонов, как обстановка?» — «0:0…». — «Как 0:0?!» — у него прямо лицо побагровело. А ведь могли и проиграть. За несколько минут до конца индонезиец хорошенько приложился – счастье, что мяч рядом со штангой прошёл… — По воспоминаниям Яшина, «настроить команду на игру пытались некоторые руководители нашей делегации». Было? — У Романова был зам, ответственный за футбол. Так вот он после ничьей с Индонезией устроил разнос. Спокойный с виду мужик, а тут будто с цепи сорвался. Часа два просидели взаперти в жаре и духотище. Каждый игрок должен был объяснить, почему сыграл так, а не иначе. — Никто не порывался послать чиновника подальше? — Ну что вы, тогда и представить себе такое нельзя было… «Папа, один армянин в сборной – и тот не играет» — Игра с болгарами была самой экстремальной на турнире? — Самой тяжёлой однозначно. За восемь минут до конца дополнительного времени проигрывали – 0:1. Хорошо, Стрельцов сравнял счёт. Победный гол Татушин забил. — В том матче чудеса героизма проявил ваш одноклубник Тищенко… — В конце первого тайма Николай неудачно упал и сломал ключицу. Сегодня игрока с такой травмой прямо со стадиона отправили бы в больницу, но Тищенко и слышать ничего не хотел о госпитализации. А замен не было. Попросил доктора прибинтовать руку к корпусу – и побежал обратно на поле. Так и ковылял – весь второй тайм и дополнительное время. Качалин только переставил его на левый край атаки, а меня – на место Тищенко в обороне. → Просто спартанец. История одного героя — Валентин Иванов тоже с травмой доигрывал. — Из-за этого перед Качалиным и возникла дилемма: кого ставить на финал? Гавриил Дмитриевич долго размышлял, перебирал варианты. Иванова можно было заменить Исаевым, но он, спартаковец, никогда в паре со Стрельцовым не играл. Проблема. А Эдик забивал – как его, лучшего бомбардира, не поставишь? Тоже нонсенс. По прошествии времени стало известно, что решение тренеру «подсказали» сверху. — Это как, простите? — Был такой в правительстве Микоян Анастас Иванович, армянин, влиятельный руководитель. Его сын Сергей обожал футбол. Я почему знаю – мы с ним приблизительно одного возраста были, гуляли вместе по улице Горького, «нашему Бродвею». Нарядные девицы, ребята шли туда или в сад Эрмитаж – Бесков там со своей Валерией Николаевной, будущей женой, познакомился. Перед финалом Сергей обратился к отцу: «Папа, один армянин в нашей олимпийской сборной – и тот не играет». Микоян звонит Косыгину, председателю спорткомитета при совете министров: «Нельзя ли как-то посодействовать?». Тот набирает номер Романова… — И? — На финал вышла пара Исаев – Симонян. — А лишним оказался Стрельцов. — Именно! Но у Качалина был аргумент в пользу этого варианта – сыгранность Симоняна и Исаева: как-никак одноклубники. — Эдуард обиделся? — По-моему, нормально всё воспринял. Симонян предлагал ему свою медаль. Уговаривал: «Эдик, ты сыграл все матчи, это золото – твоё». А Стрельцов только отнекивался: «Никита Палыч, я молодой, у меня ещё будут Олимпийские игры, а вы уже заканчиваете». Короче, не принял подарок. — Запасным медали не полагались? — Нет, только 11 участникам матча. Такое было положение. На 50-летие победы я обратился к Виталию Георгиевичу Смирнову в Олимпийский комитет. Напомнил, что в 1988 году золотые медали получили все члены нашей делегации, вплоть до администраторов и массажиста. Попросил исправить несправедливость по отношению к нашему поколению. Смирнов взялся переговорить с ответственным сотрудником Международного олимпийского комитета. — Переговорил? — К сожалению, его в Лозанне не застал, но получил заверения от других работников МОК, что медали можно изготовить в России. Я передал информацию Симоняну, и Никита Палыч всё решил. — Каким образом? — Один из руководителей монетного двора, ярый болельщик «Спартака», пошёл нам навстречу и выпустил дополнительную партию медалей – 11 штук. За Качалина дочка получила, за Стрельцова – сын, за Иванова – жена Лидия… Я свою медаль в музей «Спартака» передал. — Вы ведь тоже финал пропустили. Почему? — Маслёнкин годом ранее немцам забил, играя в центре обороне. Анатолий был активным парнем, с поставленным ударом. Гавриил Дмитриевич, видимо, рассудил, что в этом случае он будет полезнее. — Расстроились? — Ничуть. Радовался победе вместе со всеми. Тем более задняя поверхность бедра немного побаливала. — Десятилетия не утихали дискуссии насчёт авторства решающего гола югославам. Претенденты, Ильин и Исаев, между собой тоже спорили? — Если только в шутку. Исаев был убеждён, что именно он забил. Последним мяча коснулся Ильин, но пересёк он к тому времени линию или нет, не возьмусь утверждать. Не знаю. Приборов для определения взятия ворот тогда не существовало. «О, футболисты! Давай по рюмочке!» — Весело домой из Австралии ехали? — О! Весело и очень долго. На один пароход загрузили делегации всех соцстран за исключением венгров. У СССР с Венгрией отношения были натянутые, ватерполисты даже во время матча сцепились… Поэтому венгры возвращались домой самолётом. А мы 20 дней плыли на корабле до Владивостока и ещё 10 тряслись в поезде до Москвы. — Что так долго? — Состав останавливался в местах скопления народа, чтобы люди могли олимпийцев поздравить. В основном к футболистам шли. Сувениры, подарки… На одной остановке в вагон заходит старикашка с ведром в руках: «А где здесь спартачи? Гусь где?!». — Гусём Нетто называли? — Да, и Игорь жутко на это прозвище обижался! Как-то приехали в Каир играть, журналисты в аэропорту преподнесли Нетто газету. А там на первой полосе коллаж: Игорь… с головой гуся! Они, наивные, улыбаются, думают, сделали человеку приятно. А Нетто – вне себя от злости: «Идиоты, идиоты!.. Совсем с ума посходили!». И вот этот дедок находит Нетто – и протягивает ведро: «У меня же здесь водочка! Самогон. Сам делал…». — Оприходовали? — Осушили потихонечку (улыбается). Однажды я в том поезде выпил так, что меня несли… — С этого места, пожалуйста, поподробнее. — Отмечали Новый год. Поставили ёлочку в вагоне – всё как положено. Сели – Лёва Яшин, Нетто, Симонян… Немного попраздновали и решили навестить ребят ватерполистов – сдружились с ними. Их на Играх откровенно обидели – судья прихватил. Мы как чемпионы ехали в первом вагоне, они – в седьмом или восьмом. Весь состав почти надо было пройти. Тронулись в путь. Куда ни заходишь: «О, футболисты! Давай по рюмочке!». Как отказаться? Неудобно. Выпивали понемножку – но в каждом вагоне. Зам руководителя делегации ехал в отдельном купе – тоже к себе зазвал. В общем, до ватерполистов дошли уже тёплыми. А я ещё с собой бутылку красного вина, «777», захватил, на пароходе купленную… — Зачем? — Сам не знаю! Под конец настолько окосел, что раскупорил её и… вылил себе на голову! Физиономия красная, страшная… Больше ничего не помню. Обратно в первый вагон меня несли – за руки, за ноги. По дороге потеряли ботинок – потом, к счастью, нашли (смеётся). Очнулся только на следующий день. Больше ни грамма в рот не брал. — Чем ещё занимали себя в пути? — При пересечении экватора пассажирам выдавался специальный документ. Помню, всех проходящих мимо бассейна на пароходе сбрасывали в воду. Наши ребята так Постникова, зама Романова, искупали. Никто не ругался – все были настроены благодушно. По такому случаю нам вино сухое грузинское презентовали – по бутылке на двоих. — Развлекательные мероприятия проводились? — Всю дорогу ребята резались в карты. Заперлись и никуда не выходили. Только пили – пивко там, спиртное понемножку… Когда пароход пришёл во Владивосток, уборщица мешок бутылок из каюты вытащила. Целый мешок! — Кто был самым заядлым картёжником? — Тищенко играл. Исаев, по-моему. Может быть, Ильин. Тренер на эти шалости сквозь пальцы смотрел – нам уже разрешалось всё, в рамках дозволенного, конечно. Задачу-то выполнили. Пары на том корабле образовывались. Иванов Валентин Козьмич с Лидией Гавриловной в пути познакомился. «Яшин с детства курил» — Яшин уже в те годы сильно курил? — Яшин и Тищенко курили – пожалуй, больше никто. Дымили, естественно, не в раздевалке – по углам, втихаря. Лёве никто не запрещал. С детства курил – как он бросит? — Про Качалина рассказывали: добрейшей души человек. — Не то слово, не то слово! Человек с большой буквы. К нему можно было обратиться по любому вопросу. Гавриил Дмитриевич вообще не повышал голоса. Никогда. Ни одного матерного слова от него не слышал! Самым страшным ругательством в устах Качалина было: «Негодяй». Качалин был для нас не просто тренером – отцом. Столько лет Гавриила Дмитриевича нет, но дня не проходит, чтобы я его не вспомнил. В своё время часто спорили, кто у нас самый выдающийся тренер. Одни называли Бескова, другие – Лобановского. А мы с Симоняном в один голос твердили: Качалин! Чемпион Олимпиады и Европы – кто ещё такими достижениями похвастать может? — Известно, что однажды Качалин давал установку в лесу. — Это было в Ганновере. В гостинице не было холла, где можно было бы командой собраться. А номера маленькие, двухместные – 16 человек не поместится. К тому же Качалин опасался прослушки – всё же такой матч. А может, это психологический ход был с его стороны, чтобы добавить важности моменту. Представитель советского посольства предложил выход из ситуации: недалеко есть лесочек… Поехали, на полянке провели собрание. И победили! В 2006 году посол Германии в России организовал небольшой фуршет по поводу юбилея той игры. Я был, Симонян и Володя Степанов, племянник бывшего футболиста, капитана «Спартака», которому трамваем ступни ног отрезало. — Как это произошло? — Ребята, спартаковцы, отметили победу. Попросили защитника Толю Сеглина провести Володю – немножко выпивший был. А Сеглин не доглядел. Степанов отправился домой один, повис на трамвайной ступеньке. Ноги поехали – и соскользнули под колёса… Он потом тренером стал, со «Спартаком» 19 лет подряд чемпионат Москвы выигрывал. На протезах… — А посольский приём чем кончился? — Посол оказался азартным болельщиком. Сидели, вспоминали игру 1956 года, он всё Фрица Вальтера нахваливал. В те времена выше только Пеле, наверное, котировался. Я послу книгу подарил: «Вы говорили о Вальтере – а тут его фотография есть». «А рядом кто?» — заинтересовался он. «А рядом я!». — Вы персонально с Фрицем играли? — Да. Но забил он не из-под меня. Я исполнял правого полузащитника, Нетто – левого. Вальтер пришёл в его зону, а я на угловом взял восьмого номера. Поменялись игроками. Я потом Игорю выговаривал: «Мы же договорились, ты играешь против моего, а я – против твоего…». Он проворчал что-то в ответ. Ну да ладно, главное – выиграли. «Победа» за победу» — Как в Союзе чемпионов Мельбурна принимали? — Тепло. По школам, по предприятиям возили. Письма приходили. Меня до сих пор в метро узнают, уступают место: «Присаживайтесь, Алексей…». Другой раз мужчина предложил до дома проводить. Поблагодарил его, но отказался: «Спасибо, но я пока ещё сам хожу». Просто удивительно: столько времени прошло – а люди помнят… — Во сколько страна оценила первое футбольное золото? — Выписали по 12 тысяч рублей, но после вычетов – за бездетность, ещё за что-то – на руки получил тысяч 10. Машина стоила 16. Я к тому времени кое-что скопил – всё-таки выигрывал со «Спартаком» чемпионат, был призёром. В общем, на автомобиль хватило. Правда, пришлось немножко переплатить. — Почему? — За какой-то месяц стоимость «Победы» подскочила с 16 до 20 тысяч. Из «сборников» машины приобрели четверо – Нетто, Симонян, Сальников и я. Пришли к Николаю Романову, председателю спорткомитета при Совете министров, попросили посодействовать в приобретении авто вне очереди (раньше в ней по три года стояли). Он тотчас же позвонил министру торговли Павлову: «Тут у меня три олимпийца (Симонян отсутствовал), хотят купить машины. Как бы решить эту проблему?». «Для олимпийцев всё сделаем!» — отозвался Павлов. Через два-три дня получили ордера и поехали на горьковский автозавод. Обратно возвращались уже за рулём. «Старостина оставили, а меня – убрали» — Шансов доиграть до Кубка Европы 1960 года у вас не было? — Нет, там ребята помоложе были. В 1958 году «Спартак» выиграл Кубок и чемпионат, а на следующий сезон резко сдал. Центральный совет общества на своём заседании попросил Николая Старостина доложить о положении дел. На самом деле его вроде бы сместить с поста начальника команды хотели. — А вы тут при чём? — Кто-то сообщил Николаю Петровичу, якобы на его место хотят поставить Парамонова, хотя со мной этот вопрос даже не обсуждался! Старостин резко изменил своё отношение ко мне. Обиделся ужасно! — Что было дальше? — Естественно, он занял защитную позицию. В своём выступлении Старостин прошёлся по ветеранам, подчеркнув, что клуб подбирает молодёжь на места возрастных футболистов – таких, как Сальников, Симонян, Парамонов… В итоге Старостина оставили, а меня – убрали. Николай Петрович и убрал… — Не пытались объясниться? — Бесполезно! Зайдя в наш с Сальниковым и Седовым номер в Тарасовке, Старостин объявил о своём решении. Остальные ветераны – Тищенко, Паршин, Нетто, Дементьев, Исаев – по завершении карьеры получали место в спартаковской школе. Мне не предложили ничего… — И вы ушли? — Да, в учёбу. Мне оставалось полгода до завершения Московского педагогического института. Стал заниматься, готовиться к госэкзаменам. Через неделю пришёл за зарплатой. «Сборники» в «Спартаке» получали 250 рублей, остальные – 160. Смотрю в ведомость, а напротив фамилии Парамонов – 80 рублей. Низший оклад дублирующего состава. Даже в этом отношении Старостин меня ущемил… Помог брат его, Андрей Петрович, в ту пору зам председателя федерации футбола. Звонит однажды: «Алексей, чем занят?». — «Да так, с женой в театры хожу, с дочкой – на фигурное катание, телевизор смотрю…». — «Заходи в федерацию». – «Как-нибудь зайду». – «Что значит «как-нибудь»? Завтра в девять!». На следующий день пришёл – и остался почти на 50 лет… «Бобров загулял – благодаря этому и остался жив…» — Как вы успевали медали в футболе и русском хоккее брать? — А после войны желающих играть мало было – сплошь больные, раненые. Вот иногда хоккеисты и звали меня помочь. Я даже против Якушина играл, звезды того времени. — Успешно? — Меня Степанов, о котором я вам рассказывал, наставлял перед дерби «Динамо» и «Спартака»: «Действуешь против Михея. Твоя задача – не дать ему ни разу бросить по воротам!». У Якушина щелчок был сильнейший. Если мячик плетёный, не дай бог в лоб попадёт – шишка вырастет размером с мяч. Но я задание Степанова выполнил – выключил Якушина. 0:0 сыграли. — Всеволод Бобров умудрился выиграть футбольную и хоккейную Олимпиады. Уникум? — Не знаю, играл бы он так сейчас – всё же хоккей с шайбой намного жёстче стал. Но в любом случае Бобёр талантливый был человек. Очень… — Всеволод Михайлович опоздал на роковой рейс хоккейной команды ВВС 5 января 1950 года… — Не опоздал, а где-то загулял. Его не нашли – благодаря этому и остался жив. А команда разбилась… Видно, судьба такая. «Кто-то наболтал Василию Сталину, будто я – родственник Тарасова» — Вы ведь тоже за ВВС играли – только не футбольный, а хоккейный. — Меня Тарасову сестра его жены порекомендовала, преподавательница одна. Анатолий Владимирович поначалу скептически к её словам отнёсся: что, мол, женщина, в футболе смыслит? И всё-таки сдался под её напором: «Ладно, пусть приезжает». Два месяца ездил, тренировался. На сбор в Польшу летел в четвёртом десятке из 40 человек – уезжал первым запасным… Стартовая игра чемпионата – в Тбилиси. 2 мая 1947 года. Там Пайчадзе, Гогоберидзе – великие! Тарасов сомневался, ставить меня или нет. Не решился. Мы проиграли – 0:1. Следующий матч в Волгограде – Сталинграде тогда. Василий Сталин самолёт выделил… — Гражданский? — Военный. Грузопассажирский, с сидениями вдоль стен. Между ними, помню, валялся брезент, весь пропахший бензином, — вонючий! Я первый раз в жизни самолётом летел – так паршиво себя чувствовал… Всё на часы поглядывал: сколько осталось? — Послевоенный Сталинград представлял собой печальное зрелище? — Кошмарное. Всё разбито, руины. Вокруг стадиона забор – одна доска есть, две выбиты. Тысячи две – две с половиной народу собралось. Тарасов поставил меня центральным нападающим. Погода жуткая: ветер с Волги такой дул, что мяч в воздухе носило то в одну, то в другую сторону. За две минуты до конца тайма бью с носка метров с 30, и мяч залетает в ворота, против ветра! Выходим после перерыва, пропускаем. Потом Юра Тарасов, родной брат Анатолия Владимировича, снова выводит ВВС вперёд. Торпедовцы давай грубить. А минут за 20 до конца на поле побежали зрители… — Столичных бить? — Да! Вспыхнула потасовка. Местные лезут – наши отбиваются. Борис Кулагин, центральный защитник, схватил палку, которая перекладину подпирала, и давай размахивать! Судья это всё в протоколе отразил, нам присудили поражение, и гол мой соответственно аннулировали. Так в следующем матче, с «Зенитом», я два забил! — Солидно. — Жаль, продлилась моя «служба» в ВВС недолго. В конце августа Тарасов поссорился с сыном вождя. Василий немножко поддавал, а Тарасов был тренером серьёзным, самолюбивым, всегда отстаивал свою точку зрения. Где-то возразил Сталину – и поплатился работой. Место Тарасова занял бывший «армеец», служивший в Германии. Да не один приехал – привёз шесть-восемь новых футболистов. Стало быть, надо кого-то отчислять. Убирали людей по возрасту, по состоянию здоровья, по техническим возможностям. Банальная ситуация: новый тренер протаскивает своих людей… — Вас с какой формулировкой вытурили? — Через пару месяцев после отчисления я встретил на «Динамо» начальника команды, майора одного. Поинтересовался: «А меня-то за что выгнали? Играл в основе, забивал…». Первое время даже денег не получал. Оказалось, кто-то наболтал Сталину, будто я – родственник Тарасова. Василий пришёл в ярость: «Родственника Тарасова мне не нужно!». «Вдевятером в однокомнатной… Нормально жили!» — Долго без дела сидели? — Две недели проходит – звонит Озеров, теннисист, актёр, артист художественного театра. «Красный спорт» его фотографии на первой полосе публиковал. Знаменитость! Спрашивает: «Хочешь играть в «Спартаке?». Николай Николаевич входил в комиссию по подбору футболистов. Кто же не хочет?! «Тогда завтра в девять утра приезжай в церковь на Бауманской». В этом помещении «Спартак» располагался. Приезжаю. Кузин, председатель городского совета «Спартак», спрашивает: «Ну что, товарищ Парамонов, какие будут просьбы, требования?». «Никаких, — говорю. – Я просто хочу играть». Он уточнил, как обстоят дела с жильём. «Более-менее, — отвечаю. – Живу в центре Москвы, у библиотеки имени Ленина – 200 метров до Кремля». Сейчас эта улица называется Знаменка, а тогда имя Фрунзе носила. Там мы и занимали 26 квадратных метров – мама, папа, сестра с мужем и ребёнком, вторая сестра с мужем и ребёнком… «И что, все в одной комнате?» — удивился Кузин. «Да нет, — успокоил я его, — есть ещё комнатушка четырёхметровая – бывшая кладовка. Так что у меня всё нормально». — Как девять человек в 30 метрах помещались? — На стулья матрасы клали. Иногда на полу стелили. Нормально жили! «Ладно, будешь играть – с жильём поможем», — обнадёжил Кузин. — Помог? — Помог. В начале 1950 года клуб выделял жилплощадь: семейным – однокомнатные квартиры, холостякам – комнату. Я ещё не был женат, не посмел просить отдельное жильё. Получил комнату – 24 метра в «трёшке». Туда и привёл будущую жену. Когда признался Юле, что постеснялся просить квартиру, она чуть не села от удивления: «Ты отказался от квартиры?!». А они сами с матерью в 13-метровой комнатушке ютились… Голос Алексея Александровича осекается, взгляд замирает на ретро-фото молодой, красивой женщины в книге. — 60 лет мы с Юлией Васильевной прожили. Два месяца назад её не стало… — Из футбольного союза вам звонят, навещают? — В феврале прошлого года прислали табличку на стену: «Алексею Александровичу Парамонову в день 90-летия со дня рождения». — И всё? — Всё. Будто и не было ни Мельбурна, ни полвека в федерации – ничего…