«Слово „папа“ ни разу в жизни не сказала». Великой Ивановой — 80

Сегодня двукратной олимпийской чемпионке Лидии Гавриловне Ивановой, принимавшей участие в 15 Олимпийских играх в качестве спортсменки, судьи и телекомментатора, исполняется 80 лет. Лев Россошик в своей рубрике «В Мемориз» поздравляет юбиляра, а вся редакция «Чемпионата» с удовольствием присоединяется к этим поздравлениям! Жертва по ошибке Думать не думал, гадать не гадал, что когда-нибудь буду писать о Лидии Ивановой (в девичестве Калининой). Тут такая история приключилась. Ровно 10 назад по приглашению одного из спортивных изданий в Москве гостил известный на весь мир футбольный арбитр — колоритный итальянец Пьерлуиджи Коллина. По задумке журналистов именно он должен был вручать приз лучшему отечественному футбольному арбитру под названием «Золотая мантия». И я неким образом был причастен к этому событию: проводил пресс-конференцию, присутствовал на официальных и неофициальных мероприятиях. И везде оказывался в компании четы олимпийских чемпионов — футболиста Валентина Козьмича Иванова и его супруги Лидии Гавриловны. Дело в том, что приз выиграл их сын — судья международной категории Валентин Валентинович Иванов, но именно в это время его срочно вызвали обслуживать некий турнир в Арабских Эмиратах. Так что родители как бы подменяли младшего Иванова, получили за него приз и, естественно, были приглашены на обед, который редакция устраивала в честь Коллины. Тут я ближе познакомился с бывшей гимнасткой, тренером, международным арбитром, а в последнее время (в том числе и в момент знакомства) коллегой по цеху — телекомментатором всех крупнейших гимнастических соревнований, в основном олимпийских, которые транслировало отечественное ТВ. И во время трапезы понял, что вовсе не случайно именно Лидию Гавриловну призвали комментировать раз и навсегда выбранный ей вид спорта: за обедом в центре внимания оказался не уважаемый гость с Апеннин, а двукратная олимпийская чемпионка, которая моментально подхватывала любую поднятую в разговоре тему. Мне было жаль своего коллегу, в то время работавшего в Италии Гошу Кудинова, который остался голодным, потому что вынужден был переводить пространные монологи Ивановой. Встретились мы в следующий раз спустя примерно полгода, кажется, на Олимпийском балу. И тут я поначалу ничего не понял: Лидия Гавриловна налетела на меня, словно коршун, и стала «клевать» в самое темечко — «обливала грязью» с ног до головы, употребляя самые неудобоваримые выражения. Валентин Козьмич пытался было урезонить супругу, объяснить, что она не на того напала, что я здесь ни при чём, но та была неугомонна. Я же в толк взять не мог, что могло произойти за несколько месяцев, что мы не виделись. На всякий случай решил ретироваться, не вступая в спор. Чуть позже, в тот же вечер, Козьмич нашёл меня, чтобы объяснить ситуацию и извиниться за супругу. Оказалось, что кто-то из коллег, пишущих о футболе, за несколько дней до той встречи нелицеприятно отозвался о судействе Иванова-младшего. И мама пошла в атаку, выбрав жертвой меня, никакого отношения к опубликованной заметке не имевшего. Только, наверное, по той причине, что представлял издание, в котором критические замечания про судейство были опубликованы. Мы позже не раз сталкивались случайно на различных мероприятиях, и каждый раз я вынужден был выслушивать от Лидии Гавриловны (Валентина Козьмича, увы, уже не было в живых), хотя и в более мягкой форме, редко употребляемые в русской речи лексические выражения про газету, в которой уже давно не работал. Даже как-то попытался сказать ей об этом. Но жертва была выбрана раз и навсегда, и «палач» слышать ни о чём не хотел. Лишь в последние годы Иванова «снизошла» до того, что даже здоровалась, мило улыбаясь, при этом ни о чём не вспоминая. А тут мы оказались за одним столом на дне рождения великой Ларисы Семёновны Латыниной, позже в одной машине возвращались домой после предновогоднего торжества. Говорили о недавнем Олимпийском бале в Манеже, в ходе которого чествовали победителей и призёров Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро, а заодно отдали дань чемпионам мельбурнской Олимпиады 1956 года: бал проходил 8 декабря — день в день через 60 лет после церемонии закрытия Игр ХVI Олимпиады. — Вы не представляете, Лидия Гавриловна, как приятно было видеть вас, великих, на сцене, а наш гость — греческий журналист Яннис Дарас — не мог поверить, что это живые победители Игр 1956 года. И услышал ответ абсолютно в стиле Ивановой: — Да на кого там было смотреть: один слепой — Лёша Парамонов, другой хромой, на сцену с трудом поднялся — Славка Иванов. Разве что на меня. Но я уже тоже не в лучшей форме. Слава богу, пока ещё живы — это самое главное. И дальше безо всякой паузы. — Но вас, наверное, интересует, как я оказалась в сборной страны и поехала в Австралию? — Слушаю с большим интересом. И Лидия Гавриловна, перескакивая с одного на другое, начала свой рассказ. «Моя стипендия была в два раза больше маминой зарплаты» «В сборной СССР я оказалась неожиданно для самой себя сразу после окончания детской спортивной школы, на то время лучшей в Москве. Уже выигрывала чего-то, в том числе московские соревнования. И в какой-то момент мой личный тренер решил передать меня в „Динамо“ своему коллеге. И вот я прихожу в динамовский зал, а там сборная страны тренируется — Соня Муратова, Галина Минаичева, олимпийская чемпионка Хельсинки-1952, Лорка Латынина… Я как на балконе встала, так дальше двинуться не могу: красота необыкновенная, больше всего ковёр меня потряс — бордового цвета. В спортшколах того времени такого не было. И я начала тренироваться вместе со всеми у замечательного тренера Алексея Ивановича Александрова. Это был 1954 год, а в 1955-м меня уже включили в сборную страны после чемпионата Союза в Ленинграде, где я заняла место в десятке, точно не помню какое. И меня не только пригласили в главную команду, а, что самое приятное, поставили на стипендию — ведь я из очень бедной семьи. Поймите нас, детей войны, вот я слово „Папа!“ ни разу в жизни не произнесла. Да, собственно, вся наша мельбурнская команда — сплошная безотцовщина… Так вот, когда я принесла свою первую стипендию — такие большого размера — не номинала, а именно размера — бумажные ассигнации были — 1200 рублей, а мама получала 500, она поначалу испугалась. Наверняка подумала о чём-то нехорошем — не дай бог, дочка что-то незаконное сотворила. Дело в том, что мои занятия спортом мама никогда не считала серьёзным делом. Так мне долгое время казалось. Но однажды стала свидетелем, как она хвалилась одной из соседок по нашей коммуналке какой-то моей очередной грамотой. Тогда и поняла, что ей не совсем безразлично моё увлечение гимнастикой. Пришлось долго объяснять, убеждать даже, что теперь буду приносить такую же сумму каждый месяц. «Это — Лида, а это – Валя. И всё знакомство» — Перед отъездом в Мельбурн был предолимпийский сбор в Ташкенте. И на том сборе я оказалась самой молодой в элитной компании. Муратова — так та вообще была для меня символом классической гимнастики. Всегда хотела брать с неё пример. К тому же я впервые уехала из дома так надолго и очень скучала по маме, маленькая была — 20 ещё не исполнилось. А почему местом тренировок выбрали Ташкент? Кто-то из мудрых учёных посчитал, что осенний узбекский климат очень похож на австралийскую весну. Сбор в Ташкенте был длиннющий: мы в сентябре заехали, а улетали в Австралию только в ноябре, ближе к началу Игр, открытие которых состоялось 22 ноября. До Ташкента я ни разу в жизни не пробовала виноград. А там каждый день на тренировку и после неё проходили через аллею из виноградников. А ягоды все такие крупные, прозрачные, на солнце сверкающие каким-то особым отливом — руку протяни, сорви и в рот. Нужно было огромную силу воли иметь, чтобы удержаться от соблазна попробовать… Но всё равно ели — и все начали вес набирать, а потом пришлось сгонять. Перед самым вылетом из Ташкента я познакомилась с Валей Ивановым. Футболисты прилетели туда буквально на три дня. На стадионе «Пахтакор» устроили торжественные проводы — большой спортивный праздник. Олимпийцы в нём участие не принимали — мы сидели на трибунах в качестве почётных гостей. Гимнастки оказались рядом с футболистами. И Галя Шамрай, олимпийская чемпионка Хельсинки-1952, она же из Ташкента, жена футболиста Толи Ильина, неожиданно говорит: «Хочешь с мальчиком симпатичным познакомиться?». А я ещё девчонка совсем — с косичками, с бантиками, зашибленная — ничего понять не могу. Я ни да, ни нет сказать не успела, а она уже его похлопала по плечу. Парень повернулся. А Галя говорит: «Это — Лида, а это — Валя». На этом знакомство и закончилось. «Ту-ту» В Мельбурне меня, юную москвичку, которая вообще впервые оказалась за границей, больше всего потрясло разделение Олимпийской деревни на две части: женскую и мужскую. Между ними колючая проволока, солдаты с автоматами. И мужчинам вход на женскую территорию заказан. После этого я была свидетелем 15 Олимпиад в разных ипостасях: на двух в качестве участницы, затем шесть Игр отсудила — была единственным арбитром от огромной страны, причём и в Лос-Анджелесе, где советская команда не выступала, а потом ещё и комментировала. Вот в Рио не поехала, вела репортажи под картинку в Москве. Так вот, более нигде ничего подобного не видела. Мужчины на свободе, а мы, как заключённые, за колючей проволокой. А всё остальное — столовая, рестораны, кафе, клуб — всё находилось на мужской территории. Надо ещё обязательно рассказать про столовую — это моя слабость. Мы с той поры дружим втроём — Лора Латынина, я и Тамара Манина. Скоро повстречаемся на моём юбилее. Втроём на завтраки, обеды и ужины и ходили. Лариска всегда была похитрее, режимила, не позволяла себе ничего лишнего. А вот меня это совершенно не волновало. Так вот, заходишь в столовую и глаза разбегаются: такой выбор блюд, какого мы в жизни не видели. Ну, берёшь поднос, набираешь себе, чего хочешь, постепенно доходишь до десерта. Я этого парнишку, который подавал мороженое, до сих пор помню. И этот юноша спрашивает меня: «Two?» Я машинально в ответ: «Ту-ту». Он и даёт мне две креманки в каждой по два заветных шарика. А в мороженом — вафли, кусочки банана, киви, ананаса, манго… Я тогда названий-то подобных не знала. В Советском Союзе в те времена фруктов таких никто в глаза не видел. Тамара шла за мной. Парнишка на десерте и её спрашивает: «Two-two?» А я вместо подруги отвечаю: «Ту-ту!» И ей обломилось то же самое. Мы забрались в какой-то укромный уголок столовой, чтобы никто нас не увидел. И быстро-быстро слямзили все четыре порции. Идём обратно в свой «концлагерь» и понимаем, что десерт этот даром не пройдёт — надо идти в парную, вес гонять. А тут по пути ещё бочонок стоял с жидким горячим шоколадом, вкус которого нам тоже знаком не был. Ну как было не попробовать! Тем более что всё равно решили идти в баню. Правда, пришлось проявить всё-таки силу воли — налили не по полному стакану… «Калинина, выйти из строя» Знакомство наше с Валей Ивановым, как вы уже знаете, было коротким — на трибуне стадиона «Пахтакор» в Ташкенте. А встретились мы уже в Мельбурне. Валя пригласил меня потанцевать в клуб в интернациональной зоне Олимпийской деревни. По ходу танца обратила внимание, что мой футболист прекрасно чувствует ритм, понимает музыку. Уже гораздо позже узнала, что он на чём-то играл в оркестре. На следующее утро на традиционном построении вдруг слышу свою фамилию: «Калинина, шаг вперёд!» И пошёл наезд по полной: кто разрешил пойти в клуб, ты, мол, сюда приехала танцульками заниматься? А Валя потом рассказывал, что ему то же самое чуть ли не слово в слово и также перед строем выговаривал Владимир Мошкаркин, в то время гостренер, выполнявший на Играх обязанности начальника команды футболистов. «Советские люди белые полотенца на ринг не выбрасывают» В Мельбурне мы мало что видели: из Деревни на тренировку и обратно. Однажды всё-таки решили нас свозить на финальные бои боксёров — начальство решило, что мы слишком засиделись взаперти. Это было страшно! До сих пор не могу забыть бой тяжеловесов. Наш Лев Мухин дрался с американцем (Пит Радемахер. — Прим. «Чемпионата»). И тот нашего просто убивает. А мы сидели в первом ряду — и переживали. Мухин раз упал, потом второй. Всё лицо у парня в крови, а наши секунданты белое полотенце не выбрасывают. Я даже отвернулась от ринга, не могла смотреть на это избиение. А потом мне объяснили: «Советские не сдаются» — никаких белых полотенец быть не могло… Больше нас на соревнования до старта собственного турнира не возили. В самой Деревне было огромное табло, на котором после каждого дня Игр менялись результаты. На первом месте долго-долго значились США — гимнастическая программа начиналась ближе к концу — 3 декабря, а Олимпиада закрывалась 8-го. И в один день мы — гимнасты — как бабахнули сразу 11 золотых! Финалов ни в многоборье, ни на отдельных снарядах не было, в первый день обязательная программа, во второй — произвольная. А потом награждение. Так и получилось, что за один час советский гимн звучал 11 раз, а ещё в активе гимнастов СССР оказалось 6 серебряных и 5 бронзовых медалей. Сколько себя помню, за нас никогда не болели. И на благосклонность судей никогда рассчитывать не приходилось. Только благодаря реальной силе, умению, мастерству нам удавалось побеждать. Надо было постоянно доказывать своё превосходство. И после нашего выступления на той огромной таблице на первом месте вместо трёх букв USA появились четыре — USSR. Когда уезжали, против этих букв значились цифры 37 — 29 — 32, столько у нас было золота, серебра и бронзы. А строчкой ниже у американцев только 32 — 25 — 17. Мы выиграли по всем статьям. «Парадная форма: пиджаки и галстуки… на голое тело» А потом был теплоход «Грузия». И «не повторяется такое никогда», прямо как в известной песне. Пока поднимались по трапам, мне казалось, что верхняя палуба находится где-то на высоте трехэтажного дома. Нет, наверное, побольше. Запомнилось, когда корабль отходил от причала, белые тонкие верёвочки с разноцветными флажками, соединяющие берег и судно, которые создавали праздничный эффект, рвались, и это было неповторимое зрелище… Было невозможно не прослезиться. Наши каюты находились на палубе, а вот футболистов поселили в трюме — без окон с трехъярусными кроватями. Но они не роптали, потому что даже их тренер Гавриил Качалин жил в таких же условиях. Ребята находчивые, они тут же установили контакт с местными поварами, и Боря Татушин чуть ли ни в первый же день притащил целую сумку «Панамерикэн» с… квашенной капустой — мировая закуска. А перед этим они у нас выпросили все корабельные деньги — боны: каждый получил по 300 на душу: «Нам они нужнее, а конфеты мы и так вам купим». Когда пересекали экватор — за пять дней до и пять дней после — на каждом столе ежедневно у нас стояла бутылка вина. Таков был закон моряков. Больше всего запомнился праздник Нептуна. Вадим Синявский по корабельному радио сделал объявление, что все члены спортивной делегации должны явиться на палубу в парадных костюмах. Ребята ушлые — они пришли в пиджаках и галстуках… на голое тело. У Нептуна была серьёзная свита из крепких ребят, борцов скорее всего. Они всех мазали белой краской, а потом кидали в бассейн. А я всё время рядом с ними ходила, вроде как тоже из нептунской свиты, и меня сия участь купания в одежде миновала. Сложности случились с Янисом Круминьшем, который с его ростом 2,18 был самым высоким вообще среди участников баскетбольного турнира. Скромный такой парень, улыбчивый, всё понимал. Мы любили с ним фотографироваться. Причём, в любых позах. Особенно смешно выглядели наши ступни в сравнении с его лапищей. Так вот, попытались ребята Нептуна закинуть в бассейн нашего гиганта — у них ничего не получилось. Тогда они вначале предложили ему самому в бассейн прыгнуть — тот отказался. Тогда свита бога морей призвала на помощь желающих. И им удалось поднять баскетболиста, но тот сложился, как перочинный нож, и в бассейн полетел в таком виде. Нахлебались все свидетели этой сцены, в том числе и непосредственные участники: вода из бассейна от такой массы «вышла из берегов». Это действительно было 20 дней веселья. Вино и водка были всегда, но пьяных я не видела. Даже на девятибалльный шторм в момент празднования дня рождения Лоры Латыниной внимания почти не обращали — все вокруг гуляли, и в этом было наше спасение. «Каждый хотел дотронуться до живого чемпиона» Когда «Грузия» 30 декабря вошла в бухту Золотой Рог, все находившиеся там корабли включили сирены, а экипажи судов выстроились на своих палубах в почётном карауле. Меня же потрясло огромное черное не поймёшь что — издали казалось что чем-то чёрным накрыли все подходы к причалу. А это были всего лишь встречавшие нас морячки в бушлатах. И меня в какой-то момент просто выбросили в эту толпу, когда мы спускались с трапа: первый — и последний — раз летела по воздуху, когда меня ловили мужчины. Каждый из встречавших хотел хотя бы дотронуться до живого чемпиона: телевизоров же тогда не было, всё новости узнавали по радио и из газет, а в глаза никого не видели. Из Владивостока в Москву добирались двумя железнодорожными составами. На паровозе первого из них красовался огромный Герб СССР и цифра 37. Да, мы все были в лёгких габардиновых макинтошах. А в Сибири уже ниже 30 градусов почти везде… Но все были настолько тронуты необычной встречей, что мало кого волновало, что мы из лета попали в нашу суровую русскую зиму. Выехали мы из Владивостока 31 декабря, и первый раз Новый год встретили уже в поезде, совсем недалеко отъехав от столицы Приморья. У нас в купе стояла маленькая ёлочка и торт от поклонников. Чуть позже праздновали 1957-й уже по московскому времени. А Старый новый год встречали в Москве… В первом вагоне ехали футболисты, второй — вагон-ресторан, в третьем расположилась наша команда. Поезда буквально ползли, чтобы даже на маленьких полустанках, где собирались толпы народа, люди могли пообщаться с нами пару-тройку минут. А на больших станциях столпотворение. Нас встречали с цветами — и это зимой, с пирогами, кедровыми ветками, а кто и с самогоном. Больше всего запомнился дед на одном из полустанков — с длинной белой от инея бородой в сосульках. Признался, что полсотни вёрст прошёл по морозу, чтобы взглянуть на живого Льва Яшина. В тамбуре рядом со мной стоял Александр Семёнович Мишаков, тренер Латыниной. Он тут же нашёлся: «Яшина мы сейчас приведём, а пока пообщайтесь с нашей „футболисткой“ — и вытолкнули меня вперёд… Нет, подобное не забывается. Обнимашки, пожелания, подарки… Благо, мы выиграли. А если бы, как сейчас, когда всё проигрываем… Вообще этот переход и переезд из Мельбурна в Москву через Владивосток был для меня судьбоносным. Ну скажите, могли ли даже в те времена молодые люди, да ещё спортсмены из разных видов, провести вместе чуть ли не месяц. Причём, не в отпуске. А мы на корабле не расставались — говорили обо всём, о чём только можно. И в поезде почти все восемь дней вдвоём простояли в проходе. Каждое утро, как по расписанию, Валя стучался к нам в купе и клал яблочко мне на вторую полку. Это было настолько трогательно, что эти яблочки запечатлелись в моей памяти, как фото. По приезду в Москву начались многочисленные встречи и приёмы. Опять-таки было не до свиданий. А потом начались суровые будни — то я на сборах, то Валя в отъезде. И здорово, что он своим главным делом жизни считал футбол. Да и мне нравилась гимнастика, у меня всё было хорошо: соревнования — ещё одна Олимпиада, чемпионаты мира, сборы. Мне почему-то всё легко давалось. И я не готова была по триста раз выполнять одно и то же движение, как Лора. Наверное, во мне уже жила любовь, которая превалировала над спортом. Но Валя сделал мне предложение только через три года — в 1959 году по окончании футбольного сезона… Москва встретила нас переполненной людьми Комсомольской площадью, „прилипшими“ друг к другу грузовиками с опущенными бортами, выполнявшими роль большой импровизированной трибуны и, как положено было в те годы, да и сейчас, приветственными речами». — Ну что, есть ещё вопросы, товарищ корреспондент? А то мы уже приехали. Мне оставалось лишь поблагодарить Лидию Гавриловну за интересный рассказ. А сегодня мы всем «Чемпионатом» поздравляем замечательную спортсменку и коллегу с её юбилеем. Оставайтесь всегда такой же замечательной собеседницей, и дай вам бог ещё долгих лет жизни.