История хоккеиста Брайана Бикелла, больного рассеянным склерозом

Брайан Бикелл – трёхкратный обладатель кубка Стэнли в составе «Чикаго», которому осенью 2016 года поставили диагноз «рассеянный склероз». Он страдал от симптомов этой болезни с 2015 года. Бикелл прошёл курс лечения и вернулся в НХЛ, чтобы уйти несломленным. В колонке на The Players’ Tribune он рассказал о борьбе с болезнью и возвращении в НХЛ. Сейчас у них с женой есть благотворительный фонд, который в числе прочего помогает облегчить жизнь людям с рассеянным склерозом с помощью тренированных собак-помощников. «Я задавал себе один вопрос: почему я так отстойно играю?» «Сомнений не было – что-то было не так. «Чикаго» играл в плей-офф Кубка Стэнли 2015 года. Мы только что проиграли «Анахайму» в пятом матче финала конференции, счёт в серии стал 2-3. После игры в раздевалке не произносили больших речей. Большинство из нас уже раньше были в такой ситуации. Никто себя не жалел. Это был наш третий подряд финал конференции, два года назад мы стали чемпионами. Мы знали, что и как нужно делать. Все были готовы вернуться в Чикаго и добиться права сыграть в седьмом матче. Все, кроме меня. Я сидел на своём месте, в форме и с опущенной головой, и задавал себе тот же вопрос, который задавал после каждого матча последние два месяца: почему я так отстойно играю? Такой вопрос иногда задаёт себе каждый. Быть отстойным – часть нашей жизни. Неважно, насколько ты хорош в своём виде спорта, обязательно кто-то готов сказать тебе, что ты отстой. Я слышал это в Анахайме. «Ты отстой, Бикелл!». Хуже, когда эти люди правы, и ты уже так давно играешь ужасно, что хочешь спросить раздетого по пояс парня за стеклом, который сжимает в обеих руках стаканы пива. «Я знаю, что ужасен, парень без футболки. Но почему?». Мне ещё не было 30, я играл в НХЛ только пять лет. Но по какой-то причине я себя плохо чувствовал, был вялым, на меня ни с того ни с сего накатывала усталость. Я не имел представления, что происходит. Когда эти ощущения появились впервые, к концу регулярного сезона, я списал это на лень. Посчитал, что спад наступил из-за временного психологического провала. Я пообещал прибавить к началу плей-офф. Когда наступил плей-офф, мне по-прежнему было плохо, даже хуже чем раньше. Я начал пропускать тренировки, а затем и игры в первом раунде. Перепробовал всё — поменял питание, режим тренировок, но всё впустую. К финалу конференции я потерял голову. Я не мог понять, что происходит. Пятая игра стала переломной для меня. В начале третьего периода меня впечатали в борт, и я не мог восстановить дыхание даже на скамейке. В итоге я, тяжело дыша и отдуваясь, дошёл до раздевалки и на её пороге потерял сознание, врезавшись лицом в стену. Честно, мне повезло, что я не снял шлем. Первое, что я увидел, когда пришёл в себя, был врач команды, который склонился надо мной с нашатырным спиртом. «Думаю, тебе надо сходить к доктору». Вначале врачи сказали, что это может быть всё что угодно – головокружение, проблемы с жидкостью в ухе или даже остаточные симптомы от инфекции в зубе. Никто не знал точно. Меня осматривали разные специалисты, предлагали временное лечение, но, казалось, ничто не могло помочь мне вернуться к прежней форме. В итоге мы обыграли «Анахайм» в семи матчах, а затем завоевали кубок Стэнли. Наш второй трофей за три года. Я завершил плей-офф с пятью передачами, нулём голов и отвратительным ощущением в теле. Конечно, ты счастлив, когда твоя команда выигрывает кубок, но я просто не мог праздновать слишком долго. Я был сломлен, и, что бы я ни пробовал, моё физическое состояние ухудшалось. Я начал терять контроль над левой рукой и ногой. Они двигались сами по себе, как будто обладали собственным разумом или не отвечали на сигналы моего мозга, когда я пытался сказать им, что делать. Хоккейное сообщество «Чемпионата» в соцсети «ВКонтакте» «Я никогда не буду играть в хоккей? Наша привычная жизнь закончилась?» Я терял контроль над телом, и это было по-настоящему страшно. Страшнее было только то, что никто не мог мне сказать, что происходит. Я получил ответ на этот вопрос только через полтора года. Когда я вышел из медицинского центра и шёл по парковке, особо не думал о своём диагнозе. Просто пытался понять, как лучше сообщить новость моей жене Аманде, чтобы она не заплакала. Я закрыл дверь машины как можно тише, потому что на заднем сиденье спали две наши маленькие дочери. «Что они сказали?» — спросила жена. «МРТ что-то показала?». Мы с женой познакомились, когда мне было 16, я тогда играл в молодёжной команде в Оттаве. (Мне пришлось добиваться её несколько лет, пока она не смягчилась). Думаю, она поняла по моему голосу, что это посещение врача отличалось от тех, что были до этого. Я представил, как говорю ей: «Мне сказали, что у меня рассеянный склероз». Пытался сказать это вслух, но просто не смог. Возможно, мой мозг ещё полностью не переварил это, или я убедил себя, что мы разбудим девочек, если я заговорю. Или я просто не был готов к тому, что Аманда увидит, как я плачу. Или я увижу, как плачет она. Как бы то ни было, я сказал то, что смог: «Можешь пойти поговорить с врачом?». Мы поменялись местами. Аманда вышла из машины и пошла туда одна, а я остался с детьми. Я начал смотреть в зеркало заднего вида на своих мирно спящих девочек. Это был один из худших моментов в моей жизни, но в то же время, странным образом, я бы отдал всё, чтобы этот момент длился вечно. Жена всё ещё шла к зданию, оставалось пару минут до того, как она узнает новости. Дочки по-прежнему крепко спали, не тронутые ужасом этого мира. Их отец был болен, но ещё не болен – ещё хоккеист, ещё здоров, ещё дееспособный, ещё в порядке. Он ещё следил за ними и заботился. Ещё был рядом. Конечно, этот момент не длился вечность. Вот моя жена вышла из здания и направилась к машине. Открыла дверь и села, и никто из нас особо не говорил. Нечего было говорить. Что тут скажешь? Я никогда больше не буду играть в хоккей? Тебе скоро придётся заботиться о троих? Наша привычная жизнь кончилась? Это был невероятно трудный день. Мы старались подбодрить друг друга, но следующая неделя была похожа на паршивые американские горки. «Посмотри, есть лекарство!» За этим следовал миллион вещей: «Побочные эффекты включают в себя прогрессирующую многоочаговую лейкоэнцефалопатию, вирусное поражение мозга, которое может привести к припадкам, нарушениям в психике и коме". Ах. Мы с женой провели много времени, изучая, как прогрессируют симптомы, возможные варианты лечения, читая истории людей, которые живут с этим заболеванием. Это всё больше приводило нас в уныние, эмоции переполняли. Я думал, как однажды проснусь и не смогу ходить или делать простые вещи, не смогу обнять жену, подвезти на машине детей. Нормальная жизнь для меня значила только одно – хоккей И я, и моя жена не хотели, чтобы это был конец. После тяжёлой недели мы постарались сесть, взять себя в руки и выработать план. Мы стали чаще общаться с врачами по поводу возможных вариантов лечения. Мы изучали лекарства и стоимость, жена по несколько раз перепроверяла каждую деталь, чтобы быть уверенной, что мы выбираем лучший план действий. Мы сделали всё что в наших силах, чтобы вернуть жизнь в нормальное русло. А для меня нормальная жизнь значила только одно — хоккей. Я хотел закончить карьеру на своих условиях. Когда я пришёл в НХЛ, то сидел в раздевалке рядом с Марианом Госсой. Он вспомнил, что видел меня семь лет назад, когда играл за «Оттаву», а я был скромным мальчиком на побегушках у сервисменов, который стирал вещи и наполнял бутылки водой в обмен на зачёты в школе. Когда я попал в «Блэкхоукс», Госса любил шутить после матчей: «Знаешь, Брайан, ты всё ещё можешь постирать мою форму, если хочешь». И, честно сказать, после трёх с половиной лет в низших лигах я был готов стирать форму Госсы каждый день, если бы это было нужно, чтобы остаться в «Блэкхоукс». Так сильно я хотел играть за «Чикаго». Я всегда ощущал себя больше чем просто везунчиком, потому что был частью такой побеждающей организации, и у меня было так много невероятных воспоминаний о «Чикаго» за эти годы. Я забил первым броском в первой смене в профессиональной команде. Я выиграл три Кубка Стэнли. С вашего позволения я, как пронафталиненный старик, расскажу одну байку. В финале Западной конференции 2013 года с «Кингз» я в пятом матче порвал боковую коленную связку. Но я хотел продолжать играть, поэтому украл у Госсы один из его вонючих бандажей для колена и никому об этом не сказал. Конечно, бандаж мне не подошёл, так что пришлось примотать его лентой, чтобы он держался. Всё получилось замечательно. Мы в итоге выиграли во втором овертайме и вышли в финал. В финале с «Бостоном» я сравнял счёт, когда до конца основного времени шестого матча оставалась минута 16 секунд. Это чувство я буду помнить до конца жизни. В течение двух месяцев я выиграл второй кубок Стэнли, женился, подписал самый большой контракт в своей жизни с клубом, который любил. Всё-таки жизнь коварна. Никогда ничего нельзя принимать как должное, потому что меньше чем через два года я лежал на спине в Анахайме, не понимая, что происходит, а надо мной склонился наш врач. «Я пообещал вернуться, но не знаю, верил ли в это сам» «Чикаго» хорошо ко мне относился, когда начался сезон-2015/16. Мне давали играть, но я всё ещё был болен и без диагноза, не мог хорошо играть. В тот год я провёл больше матчей за «Рокфорд», чем за «Блэкхоукс». В межсезонье меня обменяли в «Каролину». Когда мне поставили диагноз «рассеянный склероз», я знал, что у меня осталось мало времени. Так что я хотел закончить с хоккеем на своих условиях. Я сообщил о диагнозе команде, а потом сделал официальное заявление. Я сказал, что со временем вернусь. Не знаю, поверил ли мне кто-то, верил ли я сам в это вначале. Партнёры по команде, а также персонал «Чикаго» и «Каролины» оказали мне невероятную поддержку, несмотря на то, что я был в «Харрикейнз» всего несколько месяцев. Поддержка болельщиков тоже была нереальной. Меня вдохновили эти проявления любви после того, как я объявил, что возьму паузу в хоккее, чтобы пройти лечение. Я знал, что вернуться будет невероятно тяжело. На моём пути к восстановлению бывали трудные времена. Два месяца мне была противопоказана любая физическая активность. Я не мог кататься или бегать, к началу третьего месяца моя кожа начала сползать. Я сидел целыми днями и чувствовал себя бесполезным. Я не хотел, чтобы жена и дети видели меня в таком слабом состоянии. Я гнил изнутри, но всё ещё должен был быть мужем и отцом. Были дни, когда я с трудом поднимался с постели, но знал, что должен быть сильным ради семьи. Как бы плохо ни становилось, моя жена всегда верила, что мне станет лучше. Даже когда я сам в этом сомневался, она ни разу не позволила мне думать о том, чтобы бросить всё. Настал момент, когда я не понимал, по своей воле просыпаюсь и встаю или по её. Но шли месяцы, и я начал чувствовать себя немного лучше. Я знал, что однажды надену форму и вновь буду играть. Я должен был это сделать. «Горжусь, что пробился назад, чтобы сыграть в последний раз» Я провёл 11 матчей перед тем, как закончил. Один гол. Четыре минуты штрафа. 9 апреля 2017 был последний матч сезона. Мы играли в Филадельфии, второй матч подряд была ничья после овертайма. В предыдущем матче тренер Питерс извинился передо мной за то, что не вызвал меня на буллиты. Он знал, что это мои последние игры, а наша команда не попадала в плей-офф, и чувствовал себя виноватым. Но вот нам снова предстоят буллиты, второй день кряду. Тренер оглядел скамейку, но в этот раз он остановил взгляд на мне и улыбнулся. «Бикелл. Толчинский. Макгинн. Вперёд». Финальный момент моей карьеры. Когда я начал своё возвращение после того, как объявил о диагнозе, то знал, что не верну прежнюю форму на сто процентов. Я физически не мог быть снова тем игроком, каким был раньше. Я также знал, что другие команды понимали это. Даже если моё тело ещё держалось, я всегда понимал, что ещё один случайный силовой приём может стать для меня концом. Я не мог пойти на такой риск из-за своей семьи. Я пробился назад, чтобы сыграть в последний раз, и всегда буду гордиться этим. Перед тем как исполнить последний бросок, я ещё раз огляделся вокруг и испытал облегчение. Я пробил себе путь назад в НХЛ. Это казалось практически нереальным. «Вспоминайте обо мне как о парне, который завершил карьеру на своих условиях» Я подумал о времени, когда пробивался наверх через молодёжный хоккей. О трёх с половиной годах, которые провёл в низших лигах. О «Чикаго», о своём первом голе в Детройте, о шестом матче с «Бостоном». Вспоминал, как через два года после этого врезался лицом в стену, как думал, что больше никогда не буду играть. Думал о семье и друзьях, о ребятах, с которыми и против которых играл. О любви, которую дарили мне болельщики и персонал в течение всей карьеры. Эти мысли так меня захватили, что я не был уверен, смогу ли проехать по льду и нанести последний бросок. 9 апреля 2017 года я последний раз в жизни надел форму, последний раз перепрыгнул через бортик, это был последний раз, когда фанаты «Филадельфии» задирали меня. «Ты отстой, Бикелл!». Да, это лучшее. Я выехал на лёд и отключился от всего. В следующие пять секунд всё стало таким, каким было раньше. Тем, что я знал всю свою жизнь. Мне даже было всё равно, забил ли я – я снова играл в хоккей, это было раем. «Дзинь» — забил, от штанги в ворота. Мой первый и последний бросок в НХЛ привели к голам. Даже фанаты «Филадельфии» мне аплодировали. Что бы ни ждало меня в будущем, я знаю, что иду в него на высокой ноте – максимально здоровым по сравнению с тем, что было до этого, с потрясающей женой и двумя прекрасными детьми, которые отправляются в это путешествие со мной. Понимаю, что оно будет нелёгким, но я никогда не боялся дополнительной работы. Так что сделайте мне последнее одолжение. Когда будете вспоминать карьеру Брайана Бикелла, я не хочу, чтобы вы думали о парне с рассеянным склерозом. Я хочу, чтобы вы думали о парне, который так сильно любил хоккей, что украл у Госсы вонючий коленный бандаж, чтобы играть с порванными связками. Я хочу, чтобы вы думали о парне, который работал, чтобы играть, не сдавался и был победителем. Думайте обо мне как о человеке, который завершил карьеру на своих условиях, а затем дожил до 40, 50, 60, 70, 80 — так, как катался в свои 20. Кропотливо, день за днём".