Олимпиада-2018. История врача сборной Кореи по биатлону

Олимпийская сборная Кореи по биатлону последние два года говорит по-русски. Касается это не только спортсменов, среди которых бывшие россияне Тимофей Лапшин, Анна Фролина и Екатерина Аввакумова, но и тренеров и специалистов. Ровно половину тренерского штаба составляют наши соотечественники. Врач из Тюмени Сергей Гилёв трудится в корейской сборной уже год, и это первый его сезон в биатлоне, где он оказался благодаря трагедии. Спецкор «Чемпионата» встретился с доктором во время этапа Кубка мира в Антхольце и откровенно поговорил о Корее, его хоккейном прошлом и первом биатлонном опыте. «При каждом ударе шайбы я падал на землю и закрывал голову» — Как вас судьба забросила в Корею? — В апреле мне позвонил русскоговорящий вице-президент корейской федерации биатлона Джонни Ким. Они искали русскоязычного врача и обратились ко мне по рекомендации Виктора Майгурова. В апреле у меня попросили все медицинские документы, резюме для корейского министерства спорта, а в июне пришёл положительный ответ, и я присоединился к команде на втором сборе в Питере. На первом сборе в мае меня не было, так как у меня действовал контракт с хоккейным клубом «Югра». — До этого вы работали исключительно в хоккее или был опыт в других видах спорта? — Нет, я на протяжении 10 лет работал только в хоккейном клубе «Югра» и прошёл вместе с клубом весь путь от первой лиги до двух чемпионств в ВХЛ и перехода в КХЛ. — Что заставило вас поменять хоккей на биатлон? — Это было пять лет назад 5 декабря. Мы играли дома с «Витязем». Я стоял на скамейке, но во время одной из атак шайба попала мне в правый висок. Я потерял сознание. У меня была сломана скуловая кость, а рубец виден до сих пор. Хорошо, что это было в Ханты-Мансийске, потому что меня сразу подняли в операционную и мои коллеги-нейрохирурги очень быстро среагировали и сняли компрессию мозга и спасли мне жизнь. — Долго потом восстанавливались? — Почти год. Я благодарен руководству клуба и руководству КХЛ, что не бросили меня в это тяжёлое время и сделали всё для успешного восстановления. Я реабилитировался без неврологического дефицита, то есть без серьезных осложнений для мозга. — Память и основные функции мозга к вам вернулись быстро? — Память у меня почти не пропадала. Единственное, что я не мог понять, когда пришёл в сознание, где я нахожусь. Я пришёл в сознание уже в реанимации, когда увидел надо мной родных и близких. — После этого ходили на хоккей? — Да, но очень боялся шайбы. Когда меня выписали из больницы, старший брат увёз меня к родителям в деревню. Я очень долго жил там и восстанавливался. Помогали свежий воздух, родные стены, мама и папа. Когда я вернулся в хоккейный клуб, первое время вообще не выходил на ледовую коробку. При каждом ударе шайбы о борт я рефлекторно приседал, а при сильном ударе падал на землю и закрывал голову руками. После этого руководство клуба и тренерский персонал пошли мне навстречу. Я не стоял возле лавки, а стоял в зоне, защищённой стеклом и сеткой, у торцевого борта. «Лапшину таскали велотренажёр по снегу на санях» — У хоккея и биатлона разная специфика. Сложно дался переход? — Я очень близко дружу с лыжником Антоном Гафаровым, и перед Олимпиадой в Сочи я его консультировал. Поэтому представление о работе в циклических видах спорта у меня было. — В чём различие работы врача в хоккее и биатлоне? — В интенсивности. В хоккее гораздо выше травматизация и интенсивность передвижения. Ты приехал на арену, начинается раскатка, и после Игры уехал. Здесь больше разъездов, но ты всё время на месте работаешь. У спортсменов разная специфика передвижений. В хоккее акцент на интенсивность, а в биатлоне — на выносливость. — Расскажите о летней травме Тимофея Лапшина. Как вы так быстро помогли ему востановиться, что он уже в декабре показывал неплохие результаты? — Это громко сказано, что я ему помог восстановиться. В начале мая он дома с ребятами поиграл в футбол. У него что-то хрустнуло в колене, а МРТ показала повреждение связок коленного сустава. Точный диагноз я исходя из врачебной тайны озвучить не могу. Его тут же отвезли в Корею и там прооперировали в одной из клиник, после чего он почти два месяца жил в Корее. С ним рядом был генеральный секретарь — второй человек в Союзе биатлонистов Корее. С ним занимался корейский физиотерапевт. В начале августа он поехал с нами на сбор, и мы уже стали с ним работать. Мы разработали программу восстановления, но в её успехе не только моя заслуга, но и самого Тимофея и массажистов. Лапшин неукоснительно следовал этой программе. Слава богу, у меня есть опыт восстановления спортсменов после таких повреждений, потому что мы с этим каждый сезон сталкивались в хоккее. — Вы провели тогда сбор в Новой Зеландии, чем он запомнился? — Когда мы приехали на снег, чтобы восстановить функцию кардиоресператорной системы Тимофея, мы с массажистом Серёгой Головачёвым каждый раз таскали к стрельбище велотренажёр по снегу. Сначала 500 метров вниз, затем Тимофей крутил его, надевал ортез, потом стрелял. Потом мы снова тащили этот тренажёр 500 метров в гору на санках. — Почему он сначала крутил педали, а потом надевал ортез? — Крутил без ортеза, чтобы ликвидировать гипертрофию мышц, а когда слезал к велосипеда и шёл по снегу на рубеж, надевал его, чтобы не было лишних движений. Так мы занимались с ним три недели, потом много занимались с резинками и делали статическую работу. Всё было направлено на то, чтобы восстановить мышечный баланс задней поверхности бедра. — Как в Корее относятся к русской половине команды? — Мне трудно об этом сказать, потому что в работе я не сталкиваюсь с другими корейскими тренерами. У них клубная система, но я не знаю всех нюансов. Я напрямую общаюсь с русскими ребятами и теми корейскими тренерами, которые работают в олимпийской команде. — У вас контракт до конца олимпийского сезона? — Пока до 31 марта. «Хоккеисты зашивали ухо прямо в раздевалке» — Существует ли в биатлонном мире обмен опытом среди коллег? — Я не очень хорошо знаком с врачами из биатлонного мира, но по ходу этапов Кубка мира мне приходится с ними знакомиться в стартовом городке. В основном общаюсь с русскоговорящими ребятами — нашими, белорусами, украинцами. Хорошо общаюсь с физиотерапевтами сборных Украины и Словакии. Если у меня возникают какие-то вопросы или проблемы, то мне проще позвонить ребятам из хоккейного мира и попросить их о консультации. По специфике некоторые травмы биатлонистов похожи на хоккейные. — Какую самую жуткую травму вы наблюдали? — Был случай, когда хоккеисту коньком разрезало поверхностную мышцу шеи. Однажды в матче со «Слованом» хоккеисту шайбой рассекло ушную раковину. Нам пришлось останавливать кровотечение и зашивать ухо прямо в раздевалке. Но самое ужасное — это попадание мне шайбой в висок. Массажист её потом подобрал, и она хранится у меня дома под колпачком со слепком моей крови. — Когда дома на неё смотрите, ужас не пронизывает? — Нет. Она не пронизывает. Единственное, что после травмы я начал по-другому смотреть на жизнь. — Что изменилось? — Я понял, что умирать не страшно. Страшно за близких родственников, которые бегают вокруг тебя и плачут. Во-вторых, прошлое прошло, будущее ещё не настало, а жить нужно здесь и сейчас. Это чётко красной линией прошло в моём сознании. Также я перестал загадывать и стоить долгосрочные планы. После той игры 5 декабря нас должны были отпустить домой. Я собирался навестить родителей, рассказал богу о своих планах, а он посмеялся. — У вас есть в жизни какие-то ограничения, связанные с последствиями этой травмы? Многим, например, после контузии выпивать нельзя. — Нет. Я благодарен докторам окружной клинической больницы Ханты-Мансийска и тренерам клуба «Югра» за то, что дали мне полностью восстановиться. Единственная проблема, что сейчас реагирую на холод. За день-два до похолодания у меня начинает болеть висок, а всё остальное нормально. Что касается алкоголя, то я и раньше им сильно не увлекался, а сейчас и подавно. Неврологи мне сказали не прекращать двигательную активность, потому час в день я себе уделяю. Также в височной части остались небольшие рубцовые изменения, которые весной и осенью требуют медикаментозную терапию. — За время работы у вас появился интерес к биатлону? Было бы интересно продолжить работу в России? — Мне нравится биатлон. Я очень люблю спорт. Сам пришёл в него через лёгкую атлетику. Когда-то бегал 400 и 800 метров, а после 30 лет перешёл на полумарафоны и марафоны. Однажды пробежал 100 км. Я как болельщик увлекаюсь биатлоном и хоккеем. За футболом мало слежу. Это Лапшин с Прокуниным ярые поклонники футбола и «Спартака», а мы с сервисёром Алексеем Черноусовым болеем за хоккей. Он поклонник «Динамо», а я болею за команды из Восточной конференции. «У Прокунина нет синдрома «я знаю всё» — Помимо «Югры» за кого болеете? — Я переживаю за происходящее сейчас в родном клубе. Болею за «Магнитку», за «Трактор», «Салават Юлаев», «Ак Барс» и «Авангард». У меня дружеские отношения с докторами этих клубов. В этом году также поддерживаю хабаровский «Амур», потому что там врачом работает Андрюха Мартемьянов, с которым в Тюмени у нас дочери ходили в один класс. — На «Западе» у вас есть симпатии? — Более за ЦСКА, потому что там работает тренером Дмитрий Юшкевич и наш бывший тренер вратарей, мой земляк Костя Власов, который защищал ворота ещё нашего тюменского «Рубина». — Кто из хоккейного мира вас больше всех удивляет? — Мне очень импонирует Никита Гусев. Он к нам пришёл из хабаровского «Амура». У него были определённые сложности с восприятием мира, но Юшкевич нашёл к нему подход, и в тот сезон они хорошо заиграли всей тройкой Магогин, Булянский и Гусев. — Что вы подразумеваете под сложностями с восприятием мира? — Тогда он только стоял на начальном пути своей звёздной карьеры и в связи с этим испытывал определённые трудности, но сейчас он совсем другой, что показывает его игра в СКА. Именно Юшкевич его сделал другим человеком. Из других видов спорта выделил бы Евгения Дементьева и Сергея Крянина, с которым мы дружим семьями. Вот у Сергея Михайловича неординарная личность — младший сын Авдей. У него старшая дочь Ульяна — сноубордистка, средний сын — хоккеист, а младший Авдей руководит их тренировочным процессом. — Вас не удивляет, что ребята из сборной Кореи, которые не могли пробиться в сборную России, в этом году нередко обыгрывают россиян, притом что тренирует их наш же специалист Андрей Прокунин? — Наверное, дело в менеджменте, мне трудно об этом судить. Мне с Андреем очень комфортно работается. Я с тренерами часто дискутирую и всегда прошу объяснить, почему они каких-то вещей не знают, а делают вид, что знают. Вы разбираетесь в педагогике, медицине, технических нюансах. Нам, врачам, отвечающим за человеческие жизни с первого курса вбивают в голову: не знаешь — спроси. Не важно, какого статуса профессор, сколько он сделал операций и сколько жизней спас. Если он не знает, всегда спросит даже простого ординатора. У Андрея этого синдрома «я всё знаю» нет. Если он чего-то не знает, всегда спросит. По медицине — у меня, по подготовке лыж — у сервиса. Здесь нет такого, чтобы он принял решение самостоятельно, ни с кем не советовавшись. Он, конечно, следует своему тренерскому направлению, но всегда старается узнавать что-то новое. — Что вам бы хотелось попробовать в этой жизни, чего ещё не пробовали? — Я хочу научиться кататься на сноуборде, но мир меня постоянно от этого отводит. Во-вторых, я хочу, чтобы моя мама прожила как можно дольше. Год назад папа умер у меня на руках, и она осталась одна. Также мне важно, чтобы были здоровы мои дети: старшая дочь Маша и младший сын Тимофей.