Поэты «острого угла»
Поэты Павел Коган (4 июля 1918 - 23 сентября 1942), Джек Алтаузен, Иосиф Уткин, Михаил Кульчицкий были талантливыми и яркими представителями первого постреволюционного поколения советских людей, которое одержало победу в страшной войне и практически все полегло на полях сражений. Как писал в своих воспоминаниях философ Александр Зиновьев: "Мы жили в землянках, но читали Гегеля и Канта, изучали историю и литературу". К этому можно добавить - и безоглядно верили в революцию. В двадцатых-тридцатых годах яростная классовая борьба в СССР сочеталась с просвещением народа. Социальные лифты работали на полную мощность. Народ рвался к культуре и образованию. На великих стройках, в университетских аудиториях выковывалась новая личность советского человека. Этот человек жил не материальными, а духовными интересами. Поэзия была нужна ему как воздух. Молодые поэты - вскоре их назовут "фронтовыми" - остро ощущали, как сгущается, ощетинивается металлом воздух вокруг первого в мире государства рабочих и крестьян, а потому (без иллюзий и надежд) предощущали свою судьбу. "Я с детства не любил овал. Я с детства угол рисовал", - строчки Павла Когана стали программными для многих поэтов его поколения. Они отвергали "овал" классической лирической поэзии, рисовали "угол" поэзии классовой, героической, интернациональной, революционной. "Но мы ещё дойдём до Ганга, но мы ещё умрём в боях. Чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя". Из этого предсказания Павла Когана сбылась, увы, только вторая часть. Молодая советская поэзия, первоначально единая в пафосе революционного преобразования общества и отрицания старого мира, в начале тридцатых годов вступила в стадию идейного размежевания. Точкой несогласия стало отношение к коллективизации и террору, как способу управления страной. Поэты Борис Корнилов (автор легендарной песни: "Нас утро встречает прохладой"), Павел Васильев, Алексей Ганин (это далеко не полный список) были в разные годы расстреляны, как русские фашисты, националисты и "кулацкие прихвостни". Но и к будущим" фронтовым" поэтам, воспевавшим революционное насилие и "земшарную республику советов", у власти, взявшей курс на отказ от мировой революции во имя построения социализма в "отдельно взятой стране", полного доверия не было. В их поэзии, как профиль Троцкого в пионерском костре на этикетке спичечного коробка (известное дело об идеологической диверсии) слышалось эхо теории перманентной революции. Но сталинское руководство уже не рассматривало историческую Россию, как "вязанку хвороста для мирового пожара". Умирать за то, "чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать", больше никто не собирался. Призыв Джека Алтаузена снести памятник "буржуазным лавочникам" Минину и Пожарскому на Красной площади: "Они спасли Россию. А может лучше было не спасать?" утратил актуальность. Как и тема национальной принадлежности "комиссаров в пыльных шлемах". Поэма Багрицкого "Февраль": " Моя иудейская гордость пела, как струна, натянутая до отказа... Чтобы... пращур признал потомка в детине, стоящем подобно башне над летящими фарами и штыками грузовика, потрясшего полночь" (речь видимо идёт о массовой казни) была опубликована с купюрами в 1935 году, как завершающий аккорд в надоевшей власти дискуссии о роли евреев в русской революции. Главную роль в революции и во всем остальном отныне играл один артист - Сталин. Точка. Трудно сказать, как бы сложилась судьба "фронтовых" поэтов в послевоенные времена, когда развернулась борьба с "безродными космополитами, скрывающими свое истинное лицо под псевдонимами". Собственно, и при жизни их печатали весьма сдержанно. У Павла Когана, к примеру, не было опубликовано ни строчки. Любимую многими поколениями советских людей песню на его слова - "Бригантина поднимает паруса" - запели только во время хрущевской оттепели. Но эти поэты навсегда останутся в русской литературе как истинные патриоты социалистического Отечества, апостолы веры в революцию, без колебаний отдавшие жизнь за свои идеалы.
