Глава Роспатента: мы все можем испечь тульский пряник, но мы хотим именно сделанный в Туле

Глава Роспатента Григорий Ивлиев рассказал в интервью ТАСС о цифровизации работы ведомства, росте числа заявок от российских изобретателей и защите региональных брендов. — Начнем с темы, которая активно продвигалась под конец года, — темы региональных брендов. Валентина Матвиенко предложила вам подумать, как можно усовершенствовать существующее законодательство, и сами регионы начали проявлять активность и регистрировать бренды со своими названиями. Что сейчас происходит в этой сфере? — Это был действительно интересный процесс, потому что в прошлом году не просто предложили какие-то изменения законодательства или совершенствование процедуры, а была поставлена четкая задача вычленить из культурной и экономической жизни региона те явления, которые должны быть защищены как наименования места происхождения товара (НМПТ — прим. ТАСС). Советом Федерации и лично Валентиной Ивановной было проведено обсуждение, которое показало, что в регионах часто не ведется практическая работа по выявлению таких явлений, их защите и вовлечению в экономический оборот. Мы также увидели за этот год, что в нашей стране таких продуктов, товаров и явлений, которые нужно защищать, гораздо больше, чем предусмотрено действующим нормативным регулированием. Это и строительные материалы, и драгоценные камни, и природная косметика, и многое другое. Но число заявок на регистрацию НМПТ возросло сразу же, потому что сенаторы активно включились в этот процесс. НМПТ — это очень эффективный инструмент проявления национальных особенностей, того географического места, в котором идет производство. Это очень важно. Мы все можем испечь тульский пряник, но мы хотим именно тульский пряник — сделанный в Туле. Мы знаем, что гжель — это гжель, а если это подделка, то это подделка. — Гжель не запатентована, правильно я понимаю? — Гжель зарегистрирована как НМПТ, производители этой керамики состоят в Ассоциации производителей гжели, где контролируются требования к производству, где сами члены ассоциации могут друг друга проконтролировать, а при не соблюдении условий — и потерять право производить этот продукт. Это очень важно. НМПТ — жесткий механизм. Это абсолютная защита, если так можно сказать. Но есть много явлений, которые не требуют такой всеобъемлющей защиты. Скажем, алтайские медицинские препараты — сырье, естественно, с Алтая, но перерабатываться они могут в других местах. Мы вместе с сенаторами разработали и внесли законопроект, который был принят Госдумой в первом чтении — он предусматривает еще один вид охраны интеллектуальных прав, касающихся местного производства, это географические указания. Для географического указания достаточно того, чтобы один из этапов производства был связан с определенным местом. Этот способ защиты более прост. Мы предполагаем, что его будет предлагать не федеральный орган исполнительной власти, как в случае с НМПТ, а региональное правительство, оно же определит какой орган зафиксирует особые свойства таких товаров. Географические указания очень важный инструмент, его нужно вводить, и я думаю, что в ближайшее время законопроект будет принят и уже с этого года мы начнем регистрацию географических указаний как средства защиты интеллектуальных прав региональных производителей. — Для этого требуются какие-либо изменения и дополнения в законодательстве? — Дополнения выработаны, законопроект есть. Нужно прописать, что географические указания защищаются также, как и другие объекты интеллектуальных прав. Мы прописываем порядок признания и будем их защищать. — Те наименования, которые были зарегистрированы до этого — астраханская вобла, астраханский арбуз, они будут по-другому регулироваться? — Они сейчас регулируются. В отличии от географических указаний, где достаточно показать связь с местом производства и одним из его этапов, в случае с этими товарами все производство происходит в Астрахани. Вобла производится в Астраханской области, но, если ту же рыбу поймать в Саратовской области, то это будет уже другая вобла — она по-другому готовится, там другие климатические условия, она высохнет по-другому. НМПТ есть и остаются, но будут действовать два механизма, которые предоставляют возможность производителю товара самому выбирать, в какой форме защищать свои права. Если он хочет защитить все производство алтайского сыра у себя на Алтае, то НМПТ. Если он хочет в Алтае производить сырье, а дальше обрабатывать его за пределами субъекта — это будет географическое указание. Но оно тоже будет защищено. — Но сейчас у нас географического указания нет в законодательстве? — Сейчас нет. — На каком этапе сейчас находится это предложение? — Второе чтение Госдумы. — То есть нужно просто внести поправки во втором чтении? — Да, правительство готовит поправки для того, чтобы сделать этот механизм более эффективным. Есть опасения определенных товаропроизводителей, что иностранные производители будут иметь преимущество. Мы всех заверяем, что наш механизм вполне защищает именно российского производителя любого товара, попадающего под действие географических указаний. — Я правильно понимаю, что регистрировать географические указания будет проще и легче? — Совершенно верно. Кроме того, таких объектов станет больше. Не надо будет доказывать, что какая-то выпечка единственная и неповторимая. Достаточно того, что продукт производят в конкретной местности. Эта мера нужна для того, чтобы сохранить нашу культуру и особенности, чтобы будущие поколения могли жить в культурной среде, которую создали наши предки и мы. — Вы говорили, что Роспатентом зарегистрировано около 200 региональных брендов. Вы ожидаете роста интереса регионов или они будут ждать, когда примут понятие географического указания? — Мы должны достигнуть показателя 300 НМПТ до 2021 года, но думаем, что 300 регистраций достигнем быстрее установленных сроков. Это непростой процесс, его не нужно делать искусственно, нагнетать что-то, подбирать первое попавшееся явление и делать его защищенным. Нужно брать жизненные процессы. Городецкую роспись нужно брать и поддерживать. Сенаторы от Новгорода взяли крестецкую вышивку и практически возродили производство, потому что привлекли внимание к этой вышивке, внеся ее в число защищаемых НМПТ. Выбор географического указания как способа защиты прав не закрывает дверь к переходу на НМПТ, он возможен. — А крымские устрицы запатентовали или нет? — Не знаю, обращались или нет. В Крыму очень много объектов, которые попадают под наименование места происхождения товаров, и как географические указания. Это вина, продукты из винограда, вода, которая там производится. — Какие еще регионы к вам обращались за консультацией? — Регионы регистрируют товары. У нас сыр "Улейма" зарегистрирован в Ярославле, рязанские сенаторы вывели в свет рязанский леденец, хотя в Рязани достаточно много НМПТ — там есть и кадомский вениз, и скопинская керамика, но они нашли еще. Для Башкирии мы зарегистрировали духовой музыкальный инструмент — курай. — Вы упомянули драгоценные камни. Речь идет о якутских алмазах? — Мы обнаружили эту сферу как существующую для объектов интеллектуальной собственности. Будут ли это якутский алмазы, или колымское золото, или еще что-то — это важно, потому что защита показывает и выход на наш рынок, и рынок других стран. Когда идет территориальная определенность объекта, к нему проявляется больше интереса. Самым показательным НМПТ у нас были луховицкие огурцы. Глава администрации Луховицкого района вышел с инициативой, создал ассоциацию производителей и зарегистрировал у нас НМПТ луховицких огурцов в позапрошлом году. Теперь, когда я захожу на рынок, я уверен, что там под названием Луховицкие огурцы продают действительно луховицкие огурцы, пусть от разных хозяйств района. И я знаю, что если это действительно луховицкий огурец, то там контролируется качество, количество нитратов в норме. У нас такая же ситуация в Оренбурге с пуховым производством. Оренбургские пуховницы создали артель, объединились и тоже получили у нас защиту. — В прошлом году в СМИ и в обществе очень активно обсуждали тему минеральной воды из Ессентуков. Насколько я знаю, вы лишили шесть производителей права упоминать Ессентуки в названии. Что сейчас происходит на этом рынке, продолжаются ли суды и каково участие во всем этом Роспатента? — Минеральная вода как раз попадает под защиту НМПТ и мы защищаем всех производителей. И "Архыз", и "Нарзан", и различные местные воды защищаются таким способом. Производители обращаются в установленное законом министерство, Миздрав в данном случае, получают заключение, и мы им даем это право. Но НМПТ дается только в том случае, когда производители добывают реальную воду и показывают, что она добыта из определенного источника, обладает конкретными свойствами, свойства не теряются. Сложилась ситуация, когда ряд субъектов потеряли те необходимые условия для продолжения деятельности, которые требуются законом. Так сложилось, что по "Нарзану" и "Архызу" всего несколько производителей, а у "Ессентуков" их порядка 40, и они добывали эту воду из одного и того же источника. Субъекты, которые не смогли подтвердить, что они добывают воду с особыми свойствами из конкретной скважины, фактически потеряли право на использование этого знака. Роспатент не инициирует такие процессы, к нам должны прийти заинтересованные лица — Минкавказ, Минприроды или сами производители. Они подают нам возражение против ненадлежащего использования субъектом товарного знака, мы рассматриваем это возражение и либо отказываем, либо лишаем права пользования знаком. По "Нарзану", например, мы отказались лишать права на НМПТ — производители законно используют этот знак. — В прошлом году вы сетовали, что число изобретений в России растет, а число заявок на патенты не увеличивается. Можете привести статистику по патентам и торговым знакам за прошлый год? — У нас есть небольшой рост заявок на изобретения — российские изобретатели подали нам 24 тысячи заявок в 2018 году, в 2017 году их было около 22,5 тысяч. Кроме того, еще около тысячи заявок российские заявители подали в Евразийскую патентную организацию, которая выдает патенты сразу на восемь стран. Мы их учитываем, потому что патент действует и на территории нашей страны. Но мы можем иметь в разы больше этих заявок, изобретений самих у нас больше. Вложений в НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы — прим. ТАСС) гораздо больше, они недостаточно эффективны. Подача патентной заявки в объективно независимую инстанцию — самый высокий, на мой взгляд, критерий эффективности использования НИОКРа. Что касается инструментов защиты интеллектуальной собственности, то медленно, но верно они занимают заслуженное место в новой цифровой экономике. Много было разговоров о цифровом пространстве, ускорении, информационных технологиях и о том, что защита патентами уже не нужна. Однако, самое большое количество патентных заявок в мире касается цифровых технологий, и патентные ведомства знают, как с этим работать. Мы наблюдаем рост числа поданных заявок почти по всем объектам интеллектуальной собственности. И что особенно радует — от отечественных заявителей. В этом году мы получили от них на 5,4% заявок на изобретения больше, чем в прошлом году; на 4,7% больше заявок на товарные знаки. На 10,2% выросло число заявок на регистрацию программ для ЭВМ, баз данных и топологий интегральных микросхем, а число заявок на НМПТ вообще выросло на 67,9% по сравнению с 2017 годом. Мы значительно увеличили число проведенных экспертиз, в среднем более чем на 20%. Эксперты Федерального института промышленной собственности (ФИПС) рассмотрели на 21% больше заявок на регистрацию ТЗ (80, 147 против 66 264), на 23% больше заявок на регистрацию ПрЭВМ, БД и ТИМС (20,003 в 2018 году, 16,256 в 2017), на 24% больше — на ПО (6824 против 5486). На 8% выросло число проведенных экспертиз заявок на регистрацию ПМ (11,334 против 10,509) и на 0,5% — на изобретения (45,405 против 45,217). Мы целенаправленно работали над повышением эффективности экспертизы, потому что люди — изобретатели, бизнесмены, IT-специалисты — ждут возможности защищаться и регистрироваться в комфортной среде. Мы практически на месяц сократили сроки рассмотрения и по патентным заявкам, и по товарным знакам, и уже в декабре мы шли на сроки в шесть месяцев по патентам и на семь месяцев — по товарным знакам. И мы надеемся, что мы на этом рубеже закрепимся. Подача заявок на товарные знаки в 80% случаев происходит в электронном виде. На изобретения меньше, но темп роста очень приличный. — То есть переход к цифровизации все-таки отражается? — Да, и это только одно из направлений взаимодействия с заявителем. Производство ускоряется и удешевляется — у нас 30% льготы на пошлину в случае, если заявка подается в электронном виде. Но цифровизация это не только электронное взаимодействие с заявителем. Пару лет назад мы начали использовать видеоконференции при рассмотрении споров. Из Перми не надо ехать в Москву, чтобы в публичном и гласном процессе перед тремя экспертами отстаивать свою правоту. Достаточно включить скайп, или, если есть, продвинутые системы видеоконференцсвязи, и к ним подключиться. Не все вопросы электронного взаимодействия с заявителем мы решили, мы их решаем, но в цифровых форматах для нас даже не это главное, нам важно, чтобы в цифровом формате работал наш эксперт. Для этого нужно владеть всем информационным потоком. Мы проводим вычисления как в математике, химии, физике, в космонавтике и ядерной физике. Для нас важно, что Роспатент — это ведомство, которое признано как международный поисковый орган. У нас заказывают экспертизы США, Турция и еще 27 государств. Потому что у нас современная информационная система и высокопрофессиональный коллектив. Мы сейчас делаем новую информационную поисковую систему для экспертов на базе отечественного программного оборудования, которая будет лучшей в мире. — Валентина Матвиенко предложила ввести должность омбудсмена по защите прав изобретателей. Как вы относитесь к этому предложению и нужен ли такой с учетом того, что уже существует Роспатент? — Мы считаем, что нужен. Это предложение во многом определено Всероссийским обществом изобретателей и рационализаторов, его новым руководством. Они обращались и к нам, и к Валентине Ивановне. Нужны механизмы взаимодействия с изобретательским и предпринимательским сообществами, сообществом патентных поверенных. У нас есть общественный совет при Роспатенте, но я думаю, что здесь не может быть излишних механизмов. Нужен и общественные совет, и уполномоченные, и другие формы работы непосредственно с объединением предпринимателей. — В ЕС говорили о создании общего рынка медицинских препаратов и том, что теперь меняется методика их обращения и патентования на рынке ЕС. Вы почувствовали изменения в этой сфере? Стали ли к вам больше обращаться за международными патентами? — Мы давно готовы к этому изменению, у нас система отработана. Существует Евразийская патентная организация, одним из учредителей которой является Российская Федерация, и где Роспатент занимает активную позицию. Есть механизм выдачи единого патента на восемь стран, включая пять стран ЕврАзЭС. Мы приняли соответствующий документ и будем регистрировать единый товарный знак для пяти государств. Роспатент также планирует в конце этого года провести дипломатическую конференцию по созданию промышленного образца для восьми евразийских государств. Интеграционные процессы, происходящие в экономике, требуют такой же интеграции в сфере интеллектуальной собственности. В патентной сфере мы готовы, товарные знаки реализуем в этом году, до конца года будет дипломатическая конференция, по которой мы единый промышленный образец примем. Конечно, речь не идет о десятках тысяч патентов, но около четырех тысяч Евразийская патентная организация в год выдает. — Это по всем сферам? — Да, по всем сферам. Это работающий механизм. Европейцы до сих пор не создали единый патент, такой же унитарный, как у нас. У них ещё нет единого патента, который действует на территории Евразии. Конечно, нам было легче — мы к единому евразийскому патенту пришли от советского патента. Беседовала Лана Самарина