Ирина Богачева: "Есть такие награды, которые в сердце всегда"

Партии Графини в "Пиковой даме" Чайковского и Бабуленьки в "Игроке" Прокофьева по-прежнему украшают репертуар солистки Мариинского театра, народной артистки СССР Ирины Богачевой, чей сценический путь стал редким примером творческого долголетия среди мастеров оперного искусства. В субботу, 2 марта, певица встретит в родном городе свою восьмидесятую весну. В канун юбилейной даты профессор Богачева, возглавляющая кафедру сольного пения, принимала экзамены в консерватории и готовилась к выходу в опере "Игрок", требующей от артиста большой физической и эмоциональной отдачи. — Ирина Петровна, каково вам прожить на сцене такую "затратную" роль? — Бабуленька — действительно безумно сложная партия. Я даже не говорю об актерских делах. Она сложна чисто вокально, но я ее люблю, потому что она очень интересна исполнительски. Мне по-человечески нравится эта старуха, которая бывает и доброй, и милой, и в то же время совершенно сумасшедшей... И Графиню в "Пиковой" я тоже обожаю. Понимаете, это не просто старухи. Это женщины, которые пережили грандиозную жизнь и в ней преуспели. И поэтому они имеют право иногда диктовать свои порядки, взгляды. И в то же время они такие разные! — Между прочим, так совпало, что именно в "Пиковой даме" вы 55 лет назад впервые вышли на сцену Кировского (ныне Мариинского) театра, исполнив партию Полины. Вы же были тогда еще студенткой? — Да, мы с моей сокурсницей Леной Образцовой еще на третьем курсе получили приглашения от двух театров — Большого и Кировского. Лена уехала в Москву, куда отправились и еще два наших товарища по курсу — Женя Нестеренко и Володя Атлантов. Ну а я выбрала Кировский... — Почему вы решили остаться в Ленинграде? — В семнадцать лет я вслед за папой потеряла маму. Мы остались втроем: я и две моих младших сестры, которые попали в детский дом. Ну а я училась, помогала сестренкам. И мой профессор Ираида Павловна Левандо посоветовала мне остаться, убедив меня в том, что это действительно мой город. — К счастью, ваша наставница, давшая вам такой мудрый совет, успела поздравить вас с присвоением звания почетного гражданина Санкт-Петербурга. Так что это действительно ваш город. А какие человеческие отношения связывают вас с вашими подопечными? — Мы уже становимся какими-то даже родными, потому что я за них отвечаю, и они тоже отвечают за то, что они сейчас могут и как все это демонстрируют. Так что это всегда взаимно. — Ваш зарубежный театральный дебют состоялся еще в 1969 году в миланском Ла Скала. Какие уроки вы извлекли из вашей двухлетней итальянской стажировки? — Я очень много полезного почерпнула из уроков моего знаменитого педагога Дженнаро Барра, расширила свой итальянский репертуар. Особенно запомнились слова моего профессора: "Понимаешь, дело все в том, что голосов — миллионы, а вот настоящих больших певцов — единицы во всем мире!" И это вовсе не потому, что педагоги плохие, нет. Это соединение педагога с воспитанником, чтобы он вдумчиво все это принял от педагога, и способность педагога в одну секунду, именно в тот момент, когда ученик пошел "не туда", когда он берет звук не дыханием, а глоткой, вот тут быстро его остановить, показать и заставить сделать так, как нужно. Ой, слушайте, это такая сложная профессия! — По вашим наблюдениям, как у нас в России обстоят дела с вокальным резервом? Часто ли вы радуетесь появлению нового таланта? — Таким ярким открытием на нашем международном конкурсе оперных певцов "Санкт-Петербург" оказалась в свое время Альбина Шагимуратова. А потом, когда я была председателем жюри конкурса Чайковского, она и там получила первую премию. Это было настоящее открытие мирового масштаба. Но эта картина все время изменяется. Вдруг родился какой-то тенор, это уже счастье для всего мира, потому что это самый сложный голос. Ну и вообще, это дар абсолютно штучный, как и басы, которые всегда были прерогативой России. Для меня большая радость, когда звездочка появилась у нас в консерватории или на всероссийском смотре, где выступают выпускники-вокалисты из всех консерваторий страны. — Творческое долголетие певца — в чем его секрет? Как сберечь эту способность? — Наверное, Бог дает такую возможность — приобрести эту способность и потом ее сохранять. Всю жизнь только этим и надо заниматься. Я не хочу сказать, что необходимо быть отвлеченным от всего. Надо нормально, полноценно жить, но при этом — все время думать о своей профессии, все время совершенствоваться в звуке, в исполнительстве. — Какие тенденции вызывают у вас тревогу в том, что касается вашей профессии? — Сейчас наблюдается перекос в сторону эстрады, и временами складывается впечатление, что заниматься оперой становится как-то и не то чтобы немодно, но иногда даже и не нужно. Это не может не волновать, потому что речь в данном случае идет о поддержании престижа первой отечественной консерватории, чей авторитет в мире огромен. — Какая из трех десятков партий, исполненных вами на сцене Кировского-Мариинского театра, по-особому запомнилась вам? — Если одна, то, конечно, Кармен. Моя героиня была для меня прежде всего — очарование. На постановку в Кировский приехала югославская бригада. Три месяца мы работали на одном дыхании, каждый день — танцы, сценические, дирижерские репетиции, причем одним составом, потому что они не хотели никаких дублеров. И результат получился потрясающий! Когда после спектакля я выходила из театра, у подъезда стояла толпа народу. Я жила неподалеку от театра, мне надо было просто перейти канал Грибоедова. И все эти люди, не задавая мне никаких вопросов, просто следовали за мной. Они шли из благодарности, что получили такое удовольствие. Дойдя до своей парадной, я говорила им: "Спасибо за то, что вы меня проводили. До свидания, приходите еще". Это было, конечно, незабываемо. Сейчас, к сожалению, артистов после спектакля у подъезда так не встречают. — В вашей профессиональной жизни был один особый экзамен, когда Дмитрий Дмитриевич Шостакович предложил вам подготовить первое исполнение вокального цикла "Шесть стихотворений Марины Цветаевой". Как все это происходило? — Он прислал мне письмо из Прибалтики, где отдыхал и лечился, сообщил, что пишет такой цикл, и предложил мне первой исполнить это сочинение. Письмо это с просьбой ответить ему заканчивалось словами "а зовут меня Дмитрий Дмитриевич". Это было так трогательно! Он был необычайно скромен, как будто бы стеснялся своего невероятного дара. Потом, уже из Москвы он прислал ноты этого цикла, и мы с концертмейстером Софьей Борисовной Вакман стали все это разучивать. Ну а затем мы приехали к Шостаковичу в Москву, чтобы впервые исполнить цикл. Дмитрий Дмитриевич радушно нас принял, напоил чаем. Когда же мы наконец спели ему, он ни слова не сказал и вышел из комнаты. Мы с Соней решили, что это полный провал, что мы не так все поняли в этой музыке. Когда же он наконец вернулся, я на глазах его увидела слезы. Только тогда у меня отлегло от сердца. И Дмитрий Дмитриевич сказал нам: "Вы знаете, я был уверен, что это будет замечательно, но вы так смогли проникнуть во все эти сочинения, что я потрясен". И потом он написал, что два года никто, кроме меня, не имеет права это петь. Мы исполняли цикл во многих странах. Потом он сделал цветаевский цикл для оркестра, и я пела его с Рудольфом Баршаем. И всегда был невероятный успех, потому что Шостакович — это Шостакович. — Можно ли сказать, что это была для вас ни с чем не сравнимая награда? — Да, конечно. Есть такие награды, которые в сердце всегда. — Ваш муж Станислав Гаудасинский — оперный режиссер, дочь Елена — концертмейстер. А ваши внучки не собираются ли продолжить музыкальные традиции семьи? — Ну куда же в музыкальной семье от музыки! Старшая внучка, Ирочка, — будущий режиссер музыкального театра, учится на третьем курсе нашей консерватории. Ну а младшей, Леночке, всего десять месяцев. Но музыку она всегда слушает очень внимательно. Беседовал Олег Сердобольский