Aftenposten (Норвегия): Валерий Берков, который любил Норвегию

Когда в 1958 году Берков охотился на «Ужасного снежного человека» в горах Памира в советской центральной Азии, экспедиции пришлось вернуться домой с пустыми руками без каких-либо твердых доказательств существования чудовища, но зато сам языковед смог порадоваться общению с местным населением на языке тюркской группы — киргизском. Что его туда привело? Когда Берков впервые оказался в Скандинавии в 1966 году, он попал в радиостудию в Рейкьявике, чтобы дать интервью об исландском языке на исландском. Что его туда привело? Ответы на оба этих вопроса связаны с Норвегией. Отца обвинили в шпионаже Все началось еще в раннем детстве, когда пожилая дама в Ленинграде рассказала ему историю о паре норвежцев, которые поднялись на снежную гору. Маленький Валерий тут же влюбился в Норвегию и решил стать альпинистом. Но в Ленинграде гор не было. В 1938 году, когда мальчику было девять лет, во время сталинских чисток его отца посадили в тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Павел Берков был профессором литературы и видным представителем русской интеллигенции. Обвинения в шпионаже были совершенно не обоснованы, и лучше всего их можно проиллюстрировать русским анекдотом: «Напуганный до безумия заяц бежит по лесу. Тут ему встречается белка и спрашивает, отчего такая паника. „Всех верблюдов будут кастрировать", — отвечает заяц. „А ты тут причем?" — интересуется белка. „Попробуй докажи, что ты не верблюд!"» Последняя реплика зайца стала устойчивым выражением в русском языке, которое Берков через 50 лет после ареста отца включил в свой русско-норвежский словарь. Мог погибнуть от голода Берков-старший чудом избежал смертной казни, когда главного прокурора Николая Ежова самого обвинили в шпионаже на Германию. Палача Ежова расстреляли, а дело профессора пересмотрели. Но семью ждали новые опасности — в сентябре 1941 года все могли погибнуть от голода во время немецкой осады города-миллионника Ленинграда. Тогда власти решили эвакуировать на самолете дюжину известных ученых с семьями. Маленькое семейство Берковых оказалось в числе этих счастливцев. Так подросток Валерий оказался в советском Киргизстане на границе с Китаем. Валерий лазил по горам и сидел в библиотеке, где изучал все языки, какие только мог там найти: киргизский, английский, Гёте на немецком, испанский, финский. В то же время, когда он читал о Нансене и Амундсене, он уносился прочь в мечтах. Впервые с норвежским языком он познакомился, прочитав рекламу зубной пасты: «Руаль Амундсен в восторге от стоматола» (Roald Amundsen er begeistret for stomatol). Открыл для себя Ибсена и Гамсуна Когда ему было 14, в Киргизстане он открыл для себя Ибсена и Гамсуна — конечно, в русском переводе. И тогда он решил, что хочет посвятить свою жизнь норвежскому языку. Самое сильное впечатление на него произвело то, что норвежские литературные герои, — как и героические полярники, — свободно управляли собственной жизнью. Вернувшись в Ленинград после войны, Берков выучил все германские языки и поступил в университет на скандинавистику. По заданию легендарного лингвиста Стеблин-Каменского он начал конструировать оригинальные примеры предложений на норвежском языке, которые легко запоминались: «Большой идиот играет с маленьким животным» (En stor idiot leker med et lite dyr). В университете у него также был лектор с родным норвежским языком — Эльвира Полонская. Она оказалась в ловушке сталинского террористического режима после развода с советским мужем. Студенты называли ее фру Кнудсен. Лектор была хорошо начитана, но по-своему интерпретировала норвежскую литературу. Например, она очень критически относилась к тому, что Нора в ибсеновском «Кукольном доме» солгала мужу, что не ела миндальные печенья. Разнообразие норвежского языка Во время учебы Берков не встречался больше ни с одним другим норвежцем. «Иногда я сомневался, существовал ли вообще норвежский язык, или его просто выдумала фру Кнудсен», — сказал он шутливо «Эн-эр-ко» (NRK) в документальном фильме 1994 года. В конце концов Берков обнаружил, что существует множество других вариантов норвежского языка, кроме той столичной версии, на которой говорила фру Кнудсен. С удивлением он познакомился с радикальными попытками ввести в употребление «общенорвежский» (samnorsk), читая издание «Фрихетен» (Friheten), органа Коммунистической партии Норвегии, которое можно было просмотреть под строгим контролем в Государственной библиотеке. В 1966 году, когда он преподавал норвежский язык уже 15 лет, он впервые смог посетить Скандинавию. Берков очень интересовался историей языков, поэтому для него было важно освоить исландский, который сохранил многие черты древненорвежского. Однако короткое пребывание в Норвегии привело к тому, что ему снова запретили выезжать на Запад, так как Берков проявил неосторожность и встретился с несколькими русскими в изгнании. Следующие 20 лет он снова любил норвежский на расстоянии. В этот период он работал над одним из своих основных проектов — Большим русско-норвежским словарем. Благодаря новой политике открытости Михаила Горбачева Берков с 1987 года, наконец, смог относительно свободно ездить в Норвегию. Квартира на Ромсосе Берков наверстал упущенное и стал практически норвежцем. В 1988 году его избрали в Норвежскую академию наук, он стал профессором лексикографии в университете Осло, а с 1996 года — норвежским государственным научным сотрудником. Он купил маленькую квартиру на станции Ромсос в Груруддален. В то же время он продолжал работать и в Санкт-Петербурге, где теперь занимался большим норвежско-русским словарем (то есть переводом словаря 80-х годов в обратном направлении). К этому проекту он привлек норвежцев и россиян, которые жили в Норвегии: «Оркестр играет в Норвегии, а дирижер сидит в Санкт-Петербурге», — объяснил он «Эн-эр-ко». Я сам сидел в задних рядах этого оркестра и так и сяк вертел большие и маленькие слова. Разбирал каждую деталь С моим русским соавтором Раисой Цирковой мы потратили пару лет, чтобы обработать три буквы — D, N и T. Это был изнуряющий труд. Дирижер Берков проверял каждую мелочь, прежде чем весь проект от A до Å наконец был выпущен в 2003 году, включив в себя целых 90 000 словарных статей. Берков опубликовал сотни научных работ и дюжину переводов, но именно словари — невероятно подробные — были работой всей его жизни. Норвежцы, которые изучают русский язык, мечтая о Достоевском в оригинале, далеко не уйдут без его русско-норвежского словаря. И русские, которые хотят прочитать Кнаусгора (Knausgård) на языке оригинала, не менее зависимы от его норвежско-русского словаря. Автобиографические заметки Беркова на норвежском языке никогда не публиковались, но теперь в русском переводе их для осеннего симпозиума Беркова в Санкт-Петербурге представит вдова Светлана Беркова.