Спортивный психолог Кожевникова о карантине и его последствиях

Пребывающим на карантине атлетам как никогда требуется поддержка: вместе с возможностью полноценно тренироваться и выступать на соревнованиях они лишились привычной им жизни. Об этом в интервью RT завила спортивный психолог и призёр двух Олимпиад Елизавета Кожевникова. Специалист также объяснила, почему спортсменам тяжело учиться новому и как решение Мартена Фуркада завершить карьеру могло повлиять на его выступления в последнем сезоне. — Профессия спортивного психолога подразумевает, что специалист подобного профиля должен быть на шаг впереди в любой ситуации, в которой могут оказаться атлеты и их тренеры. В связи с той обстановкой, которая сложилась сейчас в мировом спорте, в чём вы видите самую большую опасность? — Это прежде всего неопределённость. Никто не может сориентироваться, что делать, как долго продлится карантин, на какой срок будут перенесены те или иные соревнования. Всё это вызывает страх, а когда человеку страшно, он регрессирует — начинает действовать быстро, судорожно, автоматично, лишь бы переработать текущий момент, без расчёта на будущее. А надо действовать ровно противоположным образом: успокоиться, замедлиться, включить мозг, начать соображать рационально. В состоянии повышенного стресса кто-то начинает много есть, пить, на кого-то нападает спячка, или же напротив, человек по любому поводу срывается на крик. Очень важно сначала снизить уровень тревоги: сократить количество поступающих новостей, сократить время в социальных сетях. Дальше нужно постараться перефокусироваться, вспомнить о том, что жизнь состоит не только из спорта. Есть близкие и родные люди, есть образование, какие-то другие дела и стратегии. Здесь очень важно планирование, но для того, чтобы начать этот процесс, нужно первым делом задать себе вопрос: «Что я хочу? Остаться в спорте? Тогда я продолжаю тренироваться и использовать те возможности, которые есть, не в зале, так на улице, не на улице, так в квартире. Хочу поехать на следующую Олимпиаду? Тогда беру на себя ответственность за этот выбор, и если он окажется неудачным, по крайней мере, будет не жалко, потому что я сам принял такое решение». Подобные планы позволяют потихоньку переводить свое внимание с тревожного «сейчас» в какие-то рациональные действия, направленные в будущее. — Эти рекомендации применимы, как мне кажется, не только к спорту. — Естественно. Просто если обычному обывателю можно остановиться, и без спешки подумать о том, как стратегически перепланировать собственное будущее, то спортсменам останавливаться совсем нежелательно, потому что все они очень уязвимы эмоционально. Как только люди прерывают тренировочный процесс, они сталкиваются с огромным объемом дискомфорта, который нужно как-то переварить. Проблема ещё и в том, что большинство атлетов и тренеров не очень сведущи в вопросах регулирования и поддержки своего эмоционального аппарата. Они привыкли его поддерживать через постоянную высокую нагрузку, и когда эта нагрузка в привычном объёме исчезает, накатывает волна мощнейших эмоций: страх, злость, растерянность, а переварить их — нет навыка. — И в результате люди просто теряют время? — Такая формулировка здесь не совсем корректна. Что значит терять время, когда вообще не понимаешь, что делать? Просто давайте представим стандартный день человека, который вторую, а то и третью неделю находится на карантине. Он уже переполнен тревогой. Надо вроде бы спокойно продолжать тренироваться, сдавать сессии, заниматься чем-то ещё, а меж тем со всех сторон несётся, что спорт закроют и что тогда? Не думать об этом становится невозможно. Поэтому сейчас важно, во-первых, продолжать тренироваться, а, во-вторых, обязательно подкреплять себя дополнительными техниками выживания. Разучить ту же медитацию, техники релаксации, которые снимают телесное напряжение; обязательно найти поддержку в каких-то прочных, взрослых людях, с которыми ты можешь просто проговаривать свои эмоции и как бы смывать их. Ещё круче, если рядом будет профессионал, способный разложить все страхи по полочкам: ты боишься, потому что это реальная угроза, или ты просто никогда раньше не сталкивался ни с чем подобным? Как только спортсмен начинает понимать, что ничего реально страшного с ним не происходит, всё становится значительно более простым. — Мы как-то говорили с вами о том, что российские спортсмены в большинстве — не слишком самостоятельные люди — Ну да, так оно и есть. Кроме того, всем им страшно браться за что-то новое. Атлеты профессионально заточены именно таким образом: делать то, что хорошо получается, и избегать того, что не получается совсем. Им страшно начинать учиться просто в силу того, что в своём профессиональном мире человек чувствует себя грандиозным и великим, у него всё получается с полпинка, а тут нужно окунуться в совсем новый мир и всё начать с нуля. Поэтому очень много неуверенности. Хотя это очень полезно — получить какой-то новый навык, окунуться в какое-то обучение, показать себе, что ты это можешь. Не говорю уже о том, что это сразу резко снижает состояние тревоги. — Мне кажется, что происходящее может очень сильно изменить привычное положение вещей, ведь те, кого мы привыкли считать лидерами, могут растеряться и уйти на второй план, а кто-то из тех, кого вообще не брали в расчёт, способен сильно прогрессировать как в личностном плане, так и в спортивном, если возьмёт себя в руки, оценит ситуацию и быстро примет решение, как нужно действовать. — То, что сейчас происходит, скорее разделит тренеров, спортсменов, да и управленцев тоже, на две группы: либо я научусь выдерживать вот такие задержки, либо буду их отрицать. Те, кто станет отрицать, с большой вероятностью начнут впадать в депрессию. Им тяжело спуститься с Олимпа и начать смиренно ежедневно возделывать делянку. Для них или всё или ничего. Эти страдания съедают ресурс, и не дают выхода из ситуации. И люди просто ложатся ковриком: «Я ничего не хочу». — Именно это я и называю словами «терять время». — Я понимаю, что вы хотите сказать, но в моём понимании «терять время» — это лежать на кровати и плевать в потолок. Здесь же мы говорим об активации внутреннего «карателя» атлета, который не готов на компромисс и транслирует мысли, не содействующие выживанию: «Я считаю всё бессмысленным, считаю себя уродом, считаю, что не справился, что никто мне не поможет, что спорт вообще стал абсолютно никому не нужен, а на остальные профессии даже и не претендую, и вообще лучше бы улететь на Марс». К этому не надо относиться обвинительно или назидающе, мол, вы теряете время. Своими собственными внутренними ресурсами атлету, попавшему в такое состояние, разобраться крайне трудно, ему с детства в голову вбито, что со всеми своими проблемами он должен справляться сам. Большая часть таких спортсменов и сейчас будет молчать до последнего из страха показаться слабым. А им просто нужна помощь. — Почему вы так уверены в том, что все без исключения спортсмены напуганы? Почему не допускаете, что люди просто радуются тому, что у них образовалось лишних два месяца отдыха? — Во-первых, потому что я сама была точно таким же атлетом, и хорошо помню, сколько внутренней паники вызывали любые внутренние сомнения: «Мы едем на чемпионат мира или не едем? У нас есть деньги на поездку? А если не дай бог, травма?» Понятно, что это — мой личный опыт, но у меня есть основания предполагать, что с большинством спортсменов дело обстоит точно так же. Те же, кто бравирует, утверждая, что им всё равно, на самом деле бессознательно включают отрицающие и диссоциативные механизмы, которые им позволяют защищаться. Это лишь дополнительно свидетельствует о том, что люди внутри переживают стресс в полной мере, делая вид, что спокойны. — И чем моложе человек, тем стресс сильнее? — Скорее, наоборот. — Давайте возьмём простой пример: есть трое уникальных девочек-фигуристок, каждая из которых могла стать в этом сезоне чемпионкой мира. Но соревнования отменили, и теперь вообще непонятно, будет ли в жизни этих девочек ещё один такой чемпионат. — Конкретно в этом случае вы правы. Эти девочки просто вынесены за скобки, потому что они — такой одноразовый продукт, как обойма у винтовки: одну обойму отстреливают, другая вставляется. Подавляющее большинство «нормальных» юниоров, которые не выходят на взрослый уровень раньше 21 года, переживают стресс спокойнее, потому что, во-первых, они ещё в значительной степени находятся под крылом родителей, а, во-вторых, у них в силу юного возраста, нет такого отдалённого взгляда за горизонт: они не думают про семью, про свои стратегии, про то, как им устраиваться и как зарабатывать. Понятие перспективы для этой возрастной категории — это то, что находится в десяти сантиметрах от собственного носа человека. Во всяком случае те юниоры, с которыми я постоянно работаю в биатлоне, очень спокойно ко всему относятся. — Сейчас в условиях карантина вы продолжаете работу с биатлонистами? — Да. — Как это выглядит? — Поскольку сезон у нас прервался, я предложила продолжать еженедельное консультирование в режиме онлайн, как мы это делали по ходу всего сезона, и все, кто работал со мной, это предложение приняли. Видимо, для них это важно. Текущий момент, по моим наблюдениям, все они переживают достаточно здраво. — Вы ведь наверняка следили по ходу сезона за тем, что происходит в сборной России? Вам не кажется, что весь российский биатлон превратился в огромную стрессовую площадку, выжить на которой, мягко говоря, способны единицы? — Любой взрослый спорт так выглядит — является очень стрессовым как в соревновательном виде, так и в административном. Да что спорт: любая большая корпорация, рассчитанная на гонку к прибыли — это точно такая же стрессовая организация. Чем Союз биатлонистов России отличается в этом плане условно от корпорации Coca-Cola, я не знаю. Но не считаю это каким-то аномальным явлением, скорее — рассматриваю как данность. И учу людей правильно с этим работать. Ну а как иначе? Переходить с юниорского уровня на Кубок мира, где скорости значительно выше — это что, не стресс, что ли? — Из того, что в этом сезоне происходило во взрослом биатлоне: какая ситуация была вам наиболее интересна в психологическом плане? — Не скажу навскидку, но из наиболее свежих впечатлений — у меня был большой интерес к Мартену Фуркаду, озвучившему решение завершить карьеру. Было очень любопытно, как эта внутренняя неуверенность отражается на стрельбе. — Неуверенность в чём? — Мартен же не в один день принял решение уйти? Такие вещи зреют в человеке достаточно долго, и это, конечно же, создаёт совсем иной эмоциональный настрой, нежели когда атлет находится на пике своей производительности и выдаёт всё на автомате. Человек, который принял решение уйти, выступает в последний год совсем по-другому. Иначе говоря, Фуркаду было уже трудно поймать потоковое состояние, когда всё получается само собой: бег, стрельба, скорости… — Я почему-то думала, что вы вспомните Александра Логинова. Он ведь после чемпионата мира и связанной с тем периодом травли тоже фактически выразил намерение завершить карьеру. — Я лишь могу предположить, как трудно Саша переживает текущий момент с эмоциональной точки зрения. Не думаю, что он рад этому своему решению, что оно ему подходит. — Верите, что Логинов действительно может уйти? — Понятия не имею. Говорю лишь о том, что такое решение, серьёзное или объявленное на эмоциях, принимается не от хорошей жизни, а из-за того, что человеку плохо и он не чувствует в себе внутренних ресурсов справиться с этим самостоятельно, а снаружи у него такого ресурса нет. — А что значит «ресурс снаружи»? — Поддержка. Осознанное и продуманное решение всегда идёт из так называемой «взрослой» части личности человека. Эмоциональное и спонтанное — из «детской». Атлетам бывает не всегда просто понять, из какой части собственного личности они эти решение принимают. Внешняя поддержка нужна именно затем, чтобы как-то подвести человека к осознанию собственных действий. — Зачем нужна эта дифференциация? — Хороший вопрос. Затем, чтобы тот же Логинов абсолютно обдуманно решил, оставаться ему или уходить. Мне кажется, ему должно быть очень жалко своего труда. Если этот труд вынужден прерваться задолго до своего апогея, до своей окупаемости, это не кажется мне правильным. — А может, для Логинова самое время уйти? Спортсмен ведь крайне редко способен чётко почувствовать границу, за которой он уже не способен показать результат. — Да почему не может-то? Показывать хороший результат долго и стабильно — это навык в современном спорте, и он коррелируется с развитой способностью перерабатывать негативные эмоции. Когда атлет их чувствует? Когда он под большой тренировочной нагрузкой, когда у него не получается достичь результата, когда тело не слушается, когда его критикуют. И какая обычная реакция на эти негативные эмоции? Правильно, избежать ситуации, чтобы перестать чувствовать себя плохо. Но ведь можно и по-другому. Поэтому мы учим спортсмена выдерживать злость во время высокой тренировочной нагрузки, так, чтобы он не сбрасывал нагрузку. Учим независимо от поражений оставаться в задаче, пока не появится определённая степень хорошего автоматизма и требуемая стабильность. Учим переработке дискомфорта: замечать его, считать негативные ощущения нормальными, дышать, расслабляться, фокусироваться — на всё это есть специальные техники. Просто они не очень быстрые, потому что это вопрос создания новых мозговых структур. Последнее, кстати, всегда раздражает тренеров: все хотят видеть быстрый результат от работы психолога. А эмоциональная регуляция, особенно в таком виде, как биатлон, выстраивается долго. Но она выстраивается. Когда у атлета есть эта характеристика, нет никакой необходимости заканчивать карьеру в 28 лет…