Как нападающий «Спартака» Юрий Севидов попал в тюрьму после ДТП

Он подавал большие надежды, но закончил, как Эдуард Стрельцов. История с аварией, которую устроил заслуженный артист России и болельщик «Спартака» Михаил Ефремов, всколыхнула всю страну. А ведь 55 лет назад, летом 1965-го СМИ и простые болельщики точно так же обсуждали «на каждом углу» ДТП с участием нападающего красно-белых Юрия Севидова. Сейчас особенно актуально вспомнить тот случай, сломавший карьеру талантливого бомбардира. Севидов в 20 лет выиграл со «Спартаком» золото и стал лучшим бомбардиром чемпионата СССР. Он сбил на «Форде» известного учёного Москвич Севидов дебютировал в высшем дивизионе чемпионата СССР в 17 лет в составе «Молдовы», которую тогда возглавлял его отец, известный тренер Александр Севидов. Сыграв всего 10 матчей в Кишинёве, юный нападающий вернулся в столицу. Сам Юрий объяснял, как дорос от детской команды до основы «Спартака»: «В 55-м отец поехал Ступино тренировать. Тогда в классе «Б» сплошь столицы представлены были – Ашхабад, Ереван, Баку, Кишинев… И Ступино среди них третье место заняло. Играли, правда, одни москвичи. Там отец и поднялся. А я за мальчиков «Спартака» уже играл. Знаменитый тренер Степанов по прозвищу Болгар, когда-то три мяча баскам забивший, позвал: «Если от отца что-то есть, играть будешь...» В первом же матче я два гола забил и в итоге лучшим бомбардиром стал, а «Спартак» чемпионом Москвы. Славка Старшинов у нас центрфорвардом был. Жили в Ступине, я со стадиона не вылезал. С 14 лет в отцовской команде мастеров тренировался. А как на «сына Сан Саныча» на меня перестали смотреть в 59-м, как только мы в Кишинёв приехали. Тогда меня «Торпедо» приглашало, но за год до этого и Стрельцова посадили, и про команду слава шла: играют, мол, крепко, а поддают ещё крепче. Побоялся меня отец туда отдавать. «Молдову» принял – с собой увез. Первый матч против спартаковского дубля – и мы при полном стадионе 3:0 выиграли, сенсация сумасшедшая! До этого кишинёвские дублеры меньше шести не пропускали… Я два забил. Николай Дементьев спартаковский дубль тренировал: «Юра, за основу не выйдешь? Слава Богу!» Старостин мимо проходил: «Удивлён, Юра, вашей игрой. Поражен. Какие планы? Не хотите у нас играть? Я не прощаюсь...» В следующем матче – хет-трик ростовскому дублю. Ребята сами к отцу пошли: «Сан Саныч, в основе играть некому, а такой парень киснет!» Летим в Донецк, живём в «люксе» с отцом. Он говорит: завтра, мол, за основу играешь. Я задрожал… Вышел на второй тайм, 0:2 проиграли, но я вроде всем приглянулся. Следом две игры с ЦСКА. В Москве – позорище, под каток попали – 0:7. В Кишинёве я врезаюсь в Разинского (вратаря ЦСКА. – Прим.ред), тот мяч выпускает, наши добили –1:0 выиграли… Сезон заканчивается, в межсезонье румынам каким-то кучу голов наколотил, ребята шепчут: «Юра, или в «Спартак», или в «Динамо» – больше никуда...» Накануне московской игры с «Динамо» отец отзывает: «Ты сегодня не играешь». Потом объясняет: пришло приглашение из «Спартака», поэтому в Кишинёв ты не едешь. В Кишинёве скандал был: «Севидов сына продал!» Меня тогда вторым Стрельцовым называли, сравнивали – у Стрельцова рывок помощнее, а Севидов потехничнее… Приезжаю в Тарасовку. Старостин осторожно встретил: «Сегодня основа против дубля, игра принципиальная, основные не всегда выигрывают...» Поставили меня за основу, и порвали мы дублеров мячей на шесть. Игра с «Шахтёром» – а «Спартак» меня заявить не может, Кишинёв воду мутит. На установку не иду, Старостин стучится: «Юра, что сидишь? Вопросы сняли, завтра играешь!» Как я перепугался…» (В интервью для «Спорт-Экспресса») Так начиналась карьера Севидова в «Спартаке». Какое-то время у молодого нападающего ушло на адаптацию к большой команде, а потом он разыгрался и превратился в настоящего бомбардира. В 1962 году помог выиграть красно-белым золотые медали, разделив с 16 голами первое место в списке бомбардиров чемпионата. На следующий сезон отметился ещё 15 забитыми мячами, а команда взяла серебро. Севидов рассказывал: «Карьера сумасшедшая ждала, но слишком резво я впрягся – пах надорвал. Поругались с Симоняном: «Беги!» – «Не могу, больно...» – «А, – отвечает, – звездой стал? Ленишься?» Поехал я в Цхалтубо – ванны принимать. Глухомань. Скука. В 62-м, правда, после этих ванн бесподобно себя чувствовал. В «Спартак» как раз Хусаинов пришёл, Рейнгольд, Логофет, Дикарев постоянно стали играть. Из «стариков» – Маслёнкин да Нетто. Чемпионами стали, я вместе с Маркаровым – лучший бомбардир страны. Потом моё имя из справочников вымарывали, когда на нары сел. В 63-м мы Кубок взяли – и серебро в чемпионате. Причём чемпионами не стали из-за меня. Отец тогда Минск тренировал, а я им пенальти не забил – 0:1 проиграли, и московские динамовцы «Спартак» обошли. Вся Москва гудела: Севидов нарочно, мол, в штангу попал». Юрия действительно ждала большая карьера. Он уже дебютировал в олимпийской сборной СССР, а за этим должно было последовать приглашение в первую сборную. Всё хорошо было и в личной жизни: спартаковец женился на дочери парижского дипломата Галине Маховой. Правда, в последний год перед тем, как случилась трагедия, результативность Севидова несколько снизилась, но кто из молодых не переживает спад? В ходе сезона-1965 у нападающего появился новый напарник – Юрий Сёмин. Они успели немного поиграть вместе, а потом… «Играли в Брянске, утром возвращаемся, идем всей командой в «Сандуны», – вспоминал историю тех дней Севидов. – Великий массажист дядя Володя, бывший чемпион Союза по борьбе, пивший исключительно портвейн, над нами поколдовал. В час дня трое отправляемся в шашлычную – я, Миша Посуэло и Янишевский (нападающие «Спартака», – Прим.ред). Чуть-чуть коньяка пригубили, и отправился я на своём «Форде» домой… Представляете, что такое – «Форд» в 65-м? Их вообще не было, лет через пять только у Кавазашвили появился. После неудачных игр болельщики огрызались: «Вот, молодой, забить не может, а на «Форде»… Через родителей Гали достал, по мидовской линии, когда «Волгу» свою продал. Приезжаю домой, к вечеру ближе поругался с Галей, дверью хлопнул – ушёл. Вспомнил, что Мишка Посуэло отправился к подруге по имени Жанна Браво, жене итальянского атташе в России. Она жила в знаменитой высотке на Котельнической набережной, которая вся в мемориальных досках. И решил я тоже туда отправиться. Еду по набережной, горбатый мостик, где Яуза впадает в Москву-реку, впереди машина. Перед ней перебегает старичок, видит меня и останавливается. Пропускает. Мне через двадцать метров поворачивать под арку, включаю поворотник и… До сих пор не пойму, как этот мужчина у меня на капоте оказался! Может, потому, что никогда пешком не ходил? Оказался он академиком Рябчиковым. Герой соцтруда, трижды лауреат Ленинской премии. Решил в эту субботу проехать до дома на речном трамвае, напротив пристань. Он в том доме и жил, куда я ехал. До сих пор помню, как он у меня с капота сползает, я на встречную полосу выскакиваю, вижу – навстречу поток машин. Еду вперёд, разворачиваюсь во дворике и возвращаюсь. Потом на суде говорили: убежать, мол, хотел… Ещё и огромную скорость насчитали по тормозному пути. Тропические шины, много каучука — вот долгий след и остался! Какая скорость – мне поворачивать вот-вот! Меня освидетельствовали, врач говорит: что это, мол, у вас движения неуверенные? «Так ведь я только что человека сбил, меня трясет всего — чего ж вы хотите?» Рюмка конька, что я днём выпил, за семь часов, наверное, выветрилась? Всё равно написали: «Подразумевается легкое опьянение». Именно так – «подразумевается». Тем же вечером меня отпустили. Логофет домой отвез, с женой плохо стало… А гаишники, кстати, поначалу сказали: получишь полтора года условно и 20 процентов от зарплаты будешь выплачивать. Старики, мол, часто правила нарушают». Трагедия с Рябчиковым случилась из-за ошибки врача. Группа учёных написала письмо с требованием устроить показательный суд над Севидовым Однако всё оказалось не так просто. Пострадала слишком видная фигура, чтобы футболист отделался условным сроком и «20 процентами от зарплаты». При этом, по словам Севидова, он не убил академика Рябчикова, а только нанёс ему серьёзную травму. Всё закончилось плачевно из-за ошибки врача. «Самое главное, его не освидетельствовали – а друг его, профессор, с которым они вечер провели, рассказал, что они по стопочке только-только выпили, – объяснял Юрий. – В соседнем потоке «скорая» ехала – она потерпевшего и подобрала, он в полном сознании был, но отвезла не в «Кремлёвку», а в обычную больницу. Там дежурный хирург на часок отпросился, оставил вместо себя студента. Тот 62-летнему человеку наркоз дал, и сердце не выдержало. Я-то ему только ногу сломал! … Наутро еду в Тарасовку на электричке. Старостин с Симоняном встречают: «Юра, знаем. Команда будет бороться за тебя, а ты должен бороться за команду...» Потом два «воронка» прилетают – знаешь, кого сбил?! Да нет, отвечаю. Когда сбивал, спросить забыл. Полковник, допрашивая, зачитал все регалии академика: «Нехорошая история. Больно уж большой человек». Сначала по линии ГАИ меня вели, потом дело политическим сделали. Приходит какой-то: «Я следователь по особо важным делам...» Дурацкие вопросы – откуда машина? пьёте ли вино? любите ли женщин? Отвечаю – «А вы любите?» Ещё до суда в «Комсомолке» целая полоса про меня: «Севидов — неуч, раскатывает на «Форде», и девушки у него с заграничными именами...» Мне эту статью в камеру тайком передали… Жена академика к матери ходила, денег просила. Мать ответила: суд пройдёт – заплатим. Если нормально будет. Та по академикам пошла, начиная с Келдыша, подписи собирала под письмом – «Требуем примерно наказать убийцу!» Суд громкий был, на всю Москву, на улице тысячи две любопытных стояло. Опытный судья отказался, судил пацан – так отец после приговора ему в лицо партбилет бросил. Тот оробел: «Что вы, Сан Саныч, можете подать кассацию...» Защищал меня Кроник, номер один по транспортным делам: «Юра, готовься, получить «десятку», максимум по этой статье...» – «А вы тогда зачем нужны?» – «Много зацепок, обжалуем...» Был звонок из ЦК судье: «Что вы там с Севидовым возитесь? Если десять лет предел по статье – десять давайте! Со мной потом один сидел, так он спьяну пошутил – грузовик погнал на остановку с людьми, а тормознуть не успел. Двух покалечил, трое погибли. Дали семь лет». Вот то самое открытое письмо группы учёных в редакцию газеты «Правда», про которое говорил Севидов. Его подписали 18 человек: «Наше обращение в советскую печать продиктовано не только острой болью, вызванной нелепой трагической смертью нашего товарища – крупного учёного страны, но и огромной тревогой, порождаемой невольным вопросом: каким образом могло произойти всё это в Советской стране, в центре города Москвы. 18 сентября с.г. возвращавшийся домой член-корреспондент АН СССР Д.И.Рябчиков был сбит около своего дома на Котельнической набережной автомашиной и вскоре скончался. Трагедия произошла на глазах многочисленных свидетелей. Д.И.Рябчиков стоял в момент катастрофе на нейтральной зоне переходной дорожки. В результате удара его тело было отброшено на противоположную движению автомашины сторону улицы, бампер автомашины был сломан, что свидетельствует о бешеной скорости, с которой она мчалась. Самое позорное во всей этой истории то, что автомашина ни на секунду не задержала своё движение. Сбив человека, она также молниеносно скрылась. Может быть, наш рассказ неточен. Следствие ещё не закончено. Но факт остаётся фактом: в центре города Москвы был тяжело ранен крупный советский учёный, а виновник катастрофы предпочёл удрать от ответственности, ни на секунду не задумавшись о том, как важно было бы немедленно прийти на помощь тяжело пострадавшему и предупредить трагический исход происшествия. Справедливость требует отметить, что представители ОРУДа (отдела по регулирования уличного движения, – Прим.ред), медики, сделали всё, что было в их силах, чтобы спасти нашего товарища. Но, тем не менее, Дмитрий Иванович Рябчиков, замечательный советский учёный, один из создателей советской аналитической химии, старый коммунист, человек огромного личного обаяния, погиб в расцвете сил и здоровья. Кто же убийца? Им оказался 23-летний Севидов, московский спортсмен, сидевший за рулём в пьяном виде. Случай на Котельнической набережной 18 сентября из ряда вон выходящий. Он свидетельствует о страшной глубине морального падения человека, оказавшегося подлецом и трусом, фактическим убийцей своего соотечественника. Его дальнейшая личная судьба в данном случае мало интересна. Нужно, чтобы суд над ним был общественно показательным, нужно, чтобы преступник получил по заслугам. Сегодня важно со всей решительностью поднять вопрос о роли морального и духовного воспитания нашей молодёжи. Звание спортсмена обязывает ко многому. Мы часто говорим о том, что спорт воспитывает в людях мужество, смелость, благородство, чувство товарищества. Но для этого необходимо раз и навсегда закрыть вход в спортивные общества субъектам, потерявшим человеческий облик, пьяницам и хулиганам. Трагедия 18 сентября на Котельнической набережной – тяжкий урок для всех нас. Из него должны быть сделаны серьёзные выводы». Любопытно, что друг Севидова, бывший защитник «Спартака» Валерий Рейнгольд, вспоминая судьбу своего товарища, подтвердил, что тот уезжал с места преступления: «Юра испугался. Он был трезвый, почти. Небольшие промилле. Но он сбежал с места, где это случилось. Приехал майор, который проводил предварительное расследование. Родной брат Анатолия Сеглина, великого спартаковского хоккеиста и футболиста. Он отодвинул центральную полосу, короче Юрку спасал. Потом погоны потерял из-за этого. Позвонил Келдыш, президент Академии наук, Брежневу, сказал: «Кто будет топливо для ракет делать? Севидов что ли?» Был процесс, который мог превратиться в судилище. Столько ему наплели. Спас Юру сын Рябчикова. Он выступал, как свидетель и сказал: «Севидов абсолютно не виноват. Отец умер не из-за того, что он его на капот подцепил». Это было для нас страшное испытание. Осудили, как и Стрельцова. Общество было звериное. Юрка ни на грамм не заслужил, чтобы его посадили. Он его еле подцепил» («Советский спорт») Судя по всему, в семье Севидова поначалу вообще не понимали, что происходит. Жена нападающего Галина, которой тогда было 19 лет, вспоминала: «Первые два месяца мы о нем вообще ничего не знали! Его подозревали в шпионаже. Юрик сбил академика, который занимался ракетным топливом. А у моего – иностранный «Форд» (его помог достать мой папа), и в тот день испанец Миша Посуэло зазвал Юру к себе: «Мне девчонки хорошее вино привезли из Италии…» Юра совсем чуть-чуть выпил. Ему через пять минут сказали: «Юр, там наш товарищ у Большого театра стоит. Съездишь за ним?». Только он вернулся – другого в аэропорт надо везти. Он же на машине – вот всех и развозил. В девятом часу вечера появился дома. Я на него обиделась. Он: «Ты мне не веришь?!» – и опять к ним. В это время академик и вышел на Котельническую набережную… Видела и этих девчонок. Их всех вызвали в суд. Юрочку я простила, он мне прямо в суде сказал: «Галя, очень я виноват перед тобой». Севидова могли убить в тюрьме. Его перевели в другой лагерь, а вместо десяти лет он отсидел четыре и вернулся в футбол Как и предупреждал адвокат, суд приговорил Севидова к десяти годам лишения свободы. С него сняли звание мастера спорта. Гибель крупного учёного футболисту, пусть и нерядовому, не простили. Юрий провёл пять месяцев за решёткой в одиночной камере, пока шло расследование. Севидов писал жене в письме из Бутырской тюрьмы: «Дорогая Галинка, здравствуй! Девонька моя, очень по тебе соскучился. Даже начинаю забывать твои милые черты. Кажется, что я просто видел тебя очень давно и во сне. Вообще у меня впечатление, что сижу в тюрьме чёрт знает сколько. Всю жизнь. И из этого проклятого Бутыр-холла никогда уже не выйду. Жду суда как праздника, потому что увижу тебя. Ложусь и встаю с мыслью: «Как там мой Галчонок?». Господь наказал меня только за одну мысль изменить тебе. Не знаю, почему я поехал к этим девкам, вероятно, сошёл с ума. Если можешь, прости меня. Гнетёт постоянное чувство голода. Питание здесь – даст фору Дахау. Ну, ничего, скоро уеду в лагерь, там будет легче» (опубликовано в «Советском спорте») Суд занял всего неделю. В июне 1966 года осуждённого отправили в Кировскую область. В Вятский исправительно-трудовой лагерь (Вятлаг). Севидов рассказывал: «Везли Бог знает сколько до Кирова, тринадцать человек в купе, не продохнуть. Недели две в кировской тюрьме. Жрать нечего, обессилел. Следом в лагерь – от города в посёлок Лесной триста километров, и оттуда километров сорок в тайгу. Смотрю – два барака, офицерский и солдатский. Зона огорожена. Начальник вызывает: «В лес пойдёшь?» — «А у вас спрашивают?» Отвечает: «Срок большой, некоторые с дури бегут» – «Что, есть куда бежать?» – «Под пули...» Тогда, отвечаю, не побегу. Как-то двое рванули в поселок за водкой, так их убили. Бегите ещё, кто хочет… Кстати, в зоне водки было невпроворот. Ящиками. Банщик приторговывал. … Приехал я днём – все на работе. Вечером возвращаются, меня в Ленинскую комнату вызывают. Красная скатерть, водка, закуска. «Юра, мы, болельщики, слышали...» Выпил стакан – и свалился. Выворачивало дико. Наутро майор вызывает: «Встретили? Смотри, алкоголем не увлекайся...» Стал библиотекарем, потом нарядчиком. Как-то топор взял, сучья рубить, так зеки со смеху полегли. Отобрали: «Лучше, Юрок, за костром присматривай, а то ноги себе покалечишь, играть не сможешь». Отец с матерью часто приезжали, жена. Я надеждой жил – скоро 67-й год, 50 лет Советской власти, большая амнистия. Она мне половину срока срезала. Отец тогда подполковничью свою форму надел, приехал – на «химию» меня перевели. Но до этого история была… Опекал меня грузин Заур по прозвищу Зверь. В авторитете. Футбол обожал. Я нарядчик, утром сдаю людей конвою, фамилии называю – и бригады в лес едут. В бригаде обязательно должны быть моторист и тракторист. Подходят вечером парни, украинцы, уже поддавшие: «У Шаболина завтра день рождения, найди ему замену». Ищу – и не нахожу. Захожу в барак: «Извините, надо ему выйти». – «Ладно, выйдет...» Утром зеки выходят в капюшонах, я фамилию называю – конвой забирает. Знал бы, что вместо того другой кто-то вышел! Час спустя начальник прибегает: «Бригада не работает, тракториста нет – ты кого выпустил?!» А я знаю, кого я выпустил? Бегом в барак, а тот пьяный уже. Отвезли его в лес, а потом в штрафной изолятор на неделю заперли. Украинцы, человек шесть, вечером у барака меня ловят, тесак к животу, ватник разрезали, по телу водят: «Заложил, да? Ткнуть? Смотри, не уйдешь...» А я жил с ворами в бараке. Прихожу, рассказываю. «Ты их предупреждал, что надо выйти? Сейчас разберемся!» Приводят этого Шаболина. «Севид тебя предупреждал? Ты его подставил? Снимай штаны… «Тут уж я испугался: «Не надо, зачем...» – «Молчи!» Взяли его за руки-за ноги – и об угол. Сели, покурили полчасика, лепилу позвали. Врача. Тогда шла борьба за власть на зоне – мой покровитель, Заур, против украинцев. Те меня предупредили – власть возьмём, тебя первого под нож. И тут Заура досрочно освобождают! Отцу передаю: «Срочно вытаскивай ...» Отец с матерью на приём к заму Щелокова помчались, мать на колени рухнула – перевели в другой лагерь, в Бобруйске. Почти «пионерский». Шинный завод строили. Потом на «химию», в Гродно». Севидов отсидел четыре года вместо десяти, которые ему дали. После лагеря в Бобруйске был переведён в сентябре 1967-го на вольное поселение в Гродно. Юрий работал на заводе, оборачивал трубы химволокном. Бывало, стеклянные колючки врезались в тело и попадали под кожу, она ужасно чесалась. Его отец попросил перевести сына в футбольную команду при заводе, куда известного нападающего взяли играющим тренером. К Севидову приехала беременная жена, сняли жильё. Наконец, в декабре 1969-го пришла радостная новость – свободен! «Тюрьма, как ни странно, не ожесточила меня, – признавался Севидов. – Наверное, мне попадались там всё больше нормальные и вменяемые люди. Никаких недоразумений не было. Как я уже сказал, мне там даже дали возможность заниматься любимым делом — играть в футбол. Пусть и на тюремном уровне…». Между тем в «Спартаке» забыли о существовании Севидова, словно в команде никогда и было такого форварда. Никто не интересовался судьбой бывшего лучшего бомбардира чемпионата СССР. Как раз в 1969 году красно-белые завоевали золотые медали впервые с 1962-го. «За всё время – ни одного письма из «Спартака», – рассказывал Севидов. – Боялись. Возвращаюсь, встречаю Гилю Хусаинова – мы на одной площадке жили, с ним в Тарасовку еду. Со всеми расцеловался, вышел потренироваться с командой. Свеженький – как пошёл их возюкать! Симонян подлетает: «Юра, к нам, конечно?» – «А куда ж, Никита Палыч?» Хорошо, говорит. Сейчас чемпионат закончится, заявим. Сижу, выигрывают они первое место. Смотрю на Гилю – что слышно? Тот мнется: «Не знаю...» Тут отец «Кайрат» принимает: «Я тебе помог? Помоги мне!». В 27 лет Севидов вернулся в профессиональный футбол. Помог «Кайрату» подняться в элиту, сыграл в высшей лиге в сезоне-1971. Выглядел на футбольном поле неплохо (забил 22 гола в 63 матчах за «Кайрат»), но, конечно, уже не вернулся на уровень кандидата в сборную СССР. Завершил карьеру в 1974 году, поиграв до этого немного за донецкий «Шахтёр» и рязанский «Спартак». По окончании карьеры Севидов тренировал московский ФШМ, «Динамо» из Вологды, «Спартак» из Рязани, «Шинник», махачкалинское «Динамо», был в «Нефтчи» и ещё нескольких командах менее высокого класса. Успешным наставником, как его отец, не стал. «Жалел ли я о том, что с тренерством не вышло? Я когда из тюрьмы освободился, уже ни о чем не жалел. Мои лучшие футбольные годы были позади, особых планов я не строил. Знал только, что в тренеры мне дороги нет. Не пустят – с такой-то судьбой. Я был как отрезанный ломоть. Хотя по натуре максималист. И если бы пустили – уверен, получилось бы», – считал Севидов. Однако он всё равно остался в футболе и стал популярным телекомментатором и журналистом.