«Последние 300 метров прополз за 4 часа. Был на грани между реальностью и сном». Фигурист Рогонов покорил Эльбрус
Алексей Рогонов выигрывал серебро на юниорском чемпионате мира среди юниоров в паре с Анастасией Мартюшевой, заменял Ксению Столбову и Федора Климова на Олимпиаде в Пхенчхане в паре с Кристиной Астаховой, начал новый олимпийский цикл с Алиной Устимкиной. В прошлом сезоне они солировали в европейском шоу Holiday On Ice. В этом планировали выступать в России. Но, как и все фигуристы, замерли в ожидании из-за эпидемии коронавируса. Возникшую паузу Алексей использовал максимально эффективно — исполнил давнюю мечту и отправился в горы. В интервью Sport24 — интересные подробности о восхождении и много фигурного катания. Про экспедицию и восхождение на Эльбрус — Как возникла идея восхождения на Эльбрус?— Эта мысль блуждала в голове давно. Но с моим ритмом жизни казалась какой-то несбыточной мечтой. А тут, раз, и спонтанно решил — еду! И в этом решении самоизоляция, конечно, сыграла не последнюю роль. — Поход в горы такой сложности — это все-таки очень специфичная история. Как вы готовились к этой экспедиции?— Предложение поступило от моего друга за неделю до назначенной даты. Опыта восхождений у меня ноль, а в Сибири, в Ачинске, где я сидел на самоизоляции, гор нет, поэтому я просто начал бегать. Самой большой проблемой было делегировать кому-то свои группы учеников, которых я ежедневно тренирую в онлайне. И как только я нашел себе замену, взял билеты до Минеральных Вод. — Сколько длилась ваша экспедиция? — Наша авантюра — а иначе это и не назовешь — заняла меньше пяти дней. Это крайне мало. Тем, кто тоже задумывается о восхождении, настоятельно рекомендую не торопиться с подъемом. Мы поднимались по северному склону, пешком из Джилы-Су. Первую ночевку сделали на высоте 2500 м, не доходя до поляны Эммануэля, вторую — на 3100 м, чуть ниже долины каменных грибов. Еще две ночи провели в штурмовом лагере на 3750 м. Акклиматизационные выходы совершали по самочувствию. — Самое страшное наверху?— У меня не было ни времени, ни желания читать страшные истории в интернете. Я просто решил, что должен это сделать. Для современного человека, наверное, самое страшное — отсутствие на Эльбрусе интернета. Но я, собственно, за этим и поехал. — Видела у вас в инстаграме рассказ про горную болезнь. Расскажите подробнее, как она проявлялась? И что в итоге помогло с ней ужиться?— Морально я был готов к головокружению, тошноте и всяким физическим недомоганиям, связанным с кислородной недостаточностью. Но к тому, как в итоге проявила себя «горняшка», жизнь меня не готовила. Дыхание и мышцы были в норме — спасибо годам тренировок. Но где-то спустя 7,5 часов восхождения, на высоте 5 300 м начал отключаться мозг. Появилась непреодолимая сонливость и галлюцинации с частичной потерей сознания. Главное, что понял это лишь тогда, когда мы догнали группу опытных альпинистов, которые вышли на гору на час раньше. Они сразу определили, что со мной не так. И, слава богу, не стали убеждать идти обратно. С погодой нам везло на всем протяжении пути, но после 5000 м началась жуткая метель. Тропу заметало за считанные минуты, глаза открыть было практически невозможно, что еще больше усиливало тягу ко сну. По сути, последние 300 метров высоты я полз 4 часа с закрытыми глазами, находясь на грани между реальностью и сном. Все как в тумане. — Я родилась на Кавказе и знаю, что Эльбрус значит для местных. Вам рассказывали какие-нибудь легенды и истории про него? Что впечатлило больше всего?— Рассказывать было некому. Мы шли вдвоем, любуясь красотами. Впечатлений, конечно, масса! Но больше всего запомнился первый глоток ключевой воды из нарзанного источника. Газированная вода, прямо из-под земли! — А какие-нибудь альпинистские страшилки слышали?— Уже на горе мой друг Петр рассказал историю, как он первый раз поднимался на Эльбрус с востока и провалился в трещину, на 15 метров вниз. Сломал два ребра, получил растяжение и сотрясение мозга. Дело было под вечер, поэтому ночевал он в расщелине и только к середине следующего дня ему удалось прорубиться наверх ледорубом. За сутки на том склоне он так никого и не встретил. Но мы-то шли по попсовому маршруту, поэтому я был спокоен. Хотя, уже на спуске, одной ногой тоже ушел по самое не балуйся. — Альпинисты с опытом часто рассказывают про оставшихся и замерзших наверху. Вы не видели такие кладбища на Эльбрусе? — Нет. И я не думаю, что на склоне Восточной вершины, куда мы поднимались, покоятся какие-либо останки. Все-таки это стратовулкан, с относительно пологими склонами — спустить отсюда людей или тела не составит большого труда. Да и вертолеты могут работать на высоте до 6 км. — Вы бы повторили такое приключение?— Конечно! Но уже с более длительной акклиматизацией, чтобы все по уму. В конце концов, на Эльбрусе я еще не добрался до самой высокой в Европе Западной вершины — 5642. Главное — собрать команду единомышленников. Отряд Мстителей, так сказать. — За чем вы пошли в горы на этот раз, чего не хватало в привычной жизни? — Вы, наверное, хотели сказать: в непривычной жизни. Сидеть дома, конечно, тоже иногда полезно, но широкой русской душе все же не хватает простора. Единение с природой — лучшее, что можно ощутить в горах. И отсутствие вай-фая! — Что наполняло вашу жизнь, пока все было на паузе из-за эпидемии коронавируса?— Я впервые за 17 лет провел дома, в Сибири больше, чем четыре дня. Провести время с родными — это главный подарок судьбы. — Эта эпидемия сильно нарушила планы и взгляды на жизнь?— Конечно, планы поменялись кардинально. Сейчас я вообще стараюсь дальше, чем на пару дней, ничего не планировать. Живу здесь и сейчас. Перестал интересоваться новостями еще в марте месяце. Вся особенно важная информация, так или иначе, долетает через интернет. Но я не концентрирую на ней внимание. Душевное спокойствие, забота о близких и собственное саморазвитие — вот, что важно сейчас для каждого из нас. А то, на что мы повлиять не можем, не стоит наших нервов. Про фигурное катание и шоу — После Пхенчхана вы говорили, что вам точно хватит сил еще на четыре года, нашли новую партнершу — Алину Устимкину, но в итоге начали кататься в шоу. Почему?— Сил достаточно. Момент был упущен. Да и, если быть честным, для спортивной карьеры лучшим вариантом было сохранение дуэта Астахова/Рогонов. Но тут повлиять уже никто не мог. Ни тренер, ни федерация. Мы пытались. С Алиной мы готовили спортивные элементы, съездили на сборы в Сочи. Но до полноценной программы так и не дошли. Для успешного камбэка нужно было больше благоприятных факторов. В мире ледовых шоу наша пара была более востребована, чем на профессиональном льду. — То есть возвращаться на соревновательный лед вы не планируете? — Со всей этой историей я уже ничего не загадываю дальше, чем на завтра. Весь мир в подвешенном состоянии, поэтому и сам живу, как воздушный шарик — здесь и сейчас. — Расскажите про Holiday On Ice: в чем принципиальное отличие от российских шоу? — Если коротко: у западного продаккшна просто другой подход к трудоустройству. И публика там совсем другая. В Европе на шоу ходят, в основном, пенсионеры, у нас — семьи с детьми. Зато наши составы всегда усилены чемпионами, там же в финале шоу фигуристов даже не объявляют. — Вы планируете продолжить сотрудничество с ними, когда шоу начнут возвращаться к нормальной жизни?— Не стал подписывать новый контракт. Не потому что там плохо или что-то не понравилось, просто у нас были договоренности с российскими компаниями. Но коронавирус, конечно, внес свой вклад во все, что связано с этим бизнесом. — Вам самому интересен формат шоу? Нет ощущения, что еще не все сказали на соревновательном льду?— Всегда есть что сказать. Но не всегда стоит открывать рот. Думаю, вы понимаете, о чем я. Работа в шоу — это хорошая отдушина для спортсменов, поэтому пока можешь кататься, лучше кататься. — После Сочи-2014 у спортивных пар наметился резкий прогресс с точки зрения техники, многие бросились учить четверные выбросы и подкрутки. А сейчас есть ощущение, что ажиотаж по ультра-си немного утих. Почему?— Элементы ультра-си — это всегда риск, граничащий с травматизмом. На такой риск может пойти только пара с большим опытом. А после Пхенчхана-2018 многие завершили карьеру. Сейчас в мире не та конкуренция, что была при Сочи-2014, но молодые ребята подтягиваются. Я уверен, что в парном катании мы еще увидим четверные. — Лично вы за сложность и риск или за безопасность?— Если пара готова выполнять элемент повышенной сложности, то я за любой прогресс. Все-таки мы говорим о спорте высших достижений. Если не мы, то кто? — Самая опасная ситуация, которая случилась с вами или у вас на глазах?— Когда я еще катался в Перми (а это было очень давно), меня поставили в пару с одной девочкой. В итоге мы с ней прокатались всего один день. Не хочу сейчас рассказывать все подробности той трагедии, но на последней минуте тренировки, когда уже выехала заливочная машина, мы подошли на поклон к тренеру, а девочка решила «закатиться» последний круг одна. В этот момент другой молодой спортсмен решил зайти на свой заключительный прыжок. Мы не видели, что именно произошло — стояли спиной к площадке, но каким-то образом эти двое сошлись в одной точке, да так, что девочку едва откачали врачи. И весь последующий месяц она провела в больнице. Это был действительно ее последний круг. — Как заставить себя и убедить партнершу снова заходить на опасные элементы, если случается срыв? — Не надо заставлять. Нужно понимать, что происходит. Что ты делаешь не так, в чем ошибка и что нужно сделать, чтобы исправить технический недочет. Понимание законов физики, ритма, тайминга и биомеханики элемента придадут уверенности и осознанности в своих действиях. В парном катании этого добиться сложнее, именно поэтому мы и тратим годы тренировок, чтобы добиться контроля и стабильности исполнения. — Во время эпидемии фигуристы надолго остались безо льда. Насколько это критично в целом? И в чем риск именно для парников?— Все в равных условиях. Все теряют форму. Кто-то даже закончит. Для парников самоизоляция протекает еще болезненней. Знаю, что в Европе, хоть и открыли катки раньше, чем в России, но парникам контактировать запрещено. Это, конечно, обидно. У меня, например, никогда не было такого длительного перерыва без доступа к телу, что называется. С другой стороны, до сих пор непонятно, что в принципе будет с сезоном. — Как поживает проект inSkate?— Завтра нашему мобильному исполнится уже 5 лет. Оно функционирует автономно и доступно для скачивания. Мы периодически загружаем туда новые мастер-классы, их там уже порядка 200. Сейчас мы немного переключились на онлайн-тренировки спортсменов. Наняли целый штат специалистов. Занимаемся каждый день, без выходных. Провожу сборы inSkate Camp в Казани. Запустили еще два новых приложения inSkate — по хореографии и хоккею. Мой коллега Алексей Моторин занимается этим. Работа кипит. — Читала, что, когда только начинали заниматься фигурным катанием, у вас были очень необычные условия для тренировок. Расскажите про тот период. И что помогло не бросить спорт, в котором в регионе по большому счету не было перспектив?— Да, я до 15-ти лет катался на улице. В Сибири. Одному богу известно, почему я не бросил и как вообще выбрался оттуда. Спасибо моему первому тренеру Петрову Геннадию Андреевичу. Сейчас он главный тренер Красноярского края. — У вас и у самого есть тренерский опыт. Вам это интересно? Никогда не думали заняться постановочной работой — у вас всегда были необычные программы.— Все наши постановки — заслуга Сергей Комолова. И стоит отдать должное: из парников он никому, кроме нас, программы не ставил. Сам же я редко занимаюсь постановками. Для меня это очень вдумчивый процесс, не поточный. Тренирую я лет с 19-ти, это неотъемлемая часть моей жизни. Мне интересно искать новые методы, упражнения и делиться опытом со спортсменами и другими тренерами. — Какое-то время вы работали с Алексеем Железняковым, одним из хореографов группы Этери Тутберидзе. С самой Тутберидзе пересекались? Как думаете, в чем ее секрет?— Да, мы с Алексеем проводили совместные сборы, а вот с Этери посотрудничать не довелось. Да и когда? Она же «многодетная мать». У нее своих хлопот хватает. Ничего, кроме уважения, к ней не испытываю. Она продвигает наш спорт вперед. Подпишитесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене
