История олимпийской победы Анатолия Алябьева – почему он не мог сделать последний выстрел?
Спортсмен не мог сделать последний выстрел – не хватало сил спустить курок. И всё из-за неожиданных слов друга. Одной из самых ярких гонок в истории отечественного биатлона получилась «индивидуалка» на 20 км на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. Тогда за победу бились советский биатлонист Анатолий Алябьев и представитель ГДР Франк Ульрих. Всё решил последний выстрел Алябьева, перед которым ему пришлось буквально станцевать вприсядку. «Русский биатлонист пытался пронести в деревню боевые патроны» Алябьев перед Олимпиадой считался лидером сборной СССР. Он гарантировал себе место во всех трёх гонках олимпийской программы в Лейк-Плэсиде. Советская команда приехала в США за три недели до старта, чтобы пройти акклиматизацию. Предварительно со спортсменами была проведена политическая работа, на которой их предупредили о возможных провокациях. И несколько неприятных инцидентов случились. «На церемонии открытия какой-то человек забрался на вышку и с помощью рупора орал: «Русские свиньи, прочь домой – ваше место на помойке». Были оскорбительные плакаты, где американский ковбой пинает русского медведя. Журналисты американские пытались раздуть громкую историю из недосмотра моего друга Александра Ушакова – он ездил на три Олимпиады и не пробежал ни одной гонки. Так вот, на некоторых винтовках на цевье у некоторых наших ребят были выжжены фамилии. После одной из тренировок Ушаков забыл вытащить из магазина на прикладе две запасных обоймы, приехал в деревню и отдал винтовку охранникам. А там обоймы с патронами. На следующий день в газетах на первой странице фотография Саши с винтовкой и заголовком, что русский биатлонист пытался пронести в олимпийскую деревню боевые патроны. СМИ сработали тогда мгновенно, на фото видна была и выжженая фамилия «Ушаков». Каким-то образом эта история продолжения не получила», – рассказал «Чемпионату» Алябьев. «На контрольной привёз Ульриху минуту, а в гонке начал отставать» В Лейк-Плэсиде спортсменов заселили в деревню, переоборудованную из тюрьмы для несовершеннолетних. По словам Алябьева, этой «тюрьме» смело можно было присвоить три звезды, а ресторан с отличной едой там работал круглосуточно. «Единственное, что было неудобно, это несколько кордонов охраны. И до нашего стадиона было далековато. Но тренеры снимали домик рядом с ареной, и перед гонками мы ночевали именно там. Нужно сказать, что за несколько до старта индивидуальной гонки прошла общая контрольная тренировка. Больше сотни спортсменов из всех сборных бежали 16 км, кажется. Так вот, я на этой тренировке чувствовал себя великолепно, стал вторым с одним промахом и привёз минуту главному фавориту Франку Ульриху из команды ГДР. Но чем ближе была гонка, тем отчётливее я понимал, что форма немного уходит. Это видели и тренеры. Александр Васильевич Привалов, чтобы в гонке не нервировать спортсменов, строжайше всем запретил сообщать ситуацию со стрельбой. А стреляли мы по мишеням, а не по установкам, так что не знали точно, как проходили рубежи», – продолжил Алябьев. Тренеры, находившиеся на трассе, действительно не говорили Алябьеву, Владимиру Аликину и Владимиру Барнашову о том, как они отстреляли. Но по отсечкам вели чётко. «Я пробежал всего километр, а тренеры сообщают, что уже минус 10 секунд от Ульриха. К первому рубежу уже минус 20 было, я тогда подумал – вот это он фигачит! Но и у самого не было того состояния, что на контрольной. Зато стрелял спокойно и уверенно, не волновался. Да, ходом отставание росло, после третьего рубежа уступал более полутора минут. Мог прибавить? Мог. Но побоялся, потому что тогда мог и намазать – мама не горюй. Решил бежать тем же темпом», – вспомнил о тех событиях советский биатлонист. «Толян, если ноль стрельнёшь, точно в призах!» Но последний рубеж стал самым сложным в карьере Алябьева. И всё из-за крика его друга Ушакова. «Метров за 800 до рубежа был подъём небольшой и мостик. Стоявший там Саша Ушаков мне крикнул: «Толян, если ноль стрельнешь, точно призёр, а то и чемпион!» Я вроде и не придал этому значения, но на самом рубеже непосредственно перед стрельбой закралась мысль: похоже, неплохо стреляю, Сашка-то просто так кричать не стал бы. Делаю за 30 секунд четыре выстрела, а обычно на рубеж 45 секунд тратил. Но перед последним выстрелом у меня нога затряслась. Я винтовку вниз опустил, чтобы напряжение сбросить. Опять изготовился, а выжать курок не могу! У нас натяжение спускового крючка всего-то 200 граммов было, а не 500, как сейчас, но я не могу сделать выстрел. Надо стрелять, а я не могу – боюсь! Про себя думал только об одном – не смазать, не дёрнуть. Снова винтовку откладываю, начинаю приседания делать. После трёх приседаний дрожь чуть унял, опять на изготовку – ствол гуляет, время идёт. Переборол себя, выстрелил и чувствую, что попал. 42 секунды на этот выстрел потратил! Винтовку за спину, побежал, а на выходе со стадиона Анатолий Васильевич Акентьев мне прокричал: «Толя, всё по нулям, по нулям, но всего 28 секунд Ульриху везёшь!» – рассказал Алябьев. Советский биатлонист упирался изо всех сил, но немец был быстрее. Итоговое преимущество Алябьева составило всего 11 секунд, хотя по ходу гонки, как выяснилось уже потом, было и более двух минут. Это была победа. «Ни разу – ни до, ни после этого – у меня таких проблем с последним выстрелом не было. Александра Васильевич Привалов после гонки распёк Ушакова по полной программе. А я у Сашки спросил – ну зачем ты мне сказал, ведь было же указание главного тренера. Тот в ответ лишь плечами пожал – твои железные нервы разве расшатаешь? Но как-то расшатал. 99 процентов людей, знакомых с ситуацией, утверждали, что друг поступил не по-товарищески, просто позавидовал и хотел сбить. Я же в это не верил. Но больше мы на эту тему за 40 лет не говорили никогда», – признался Алябьев. «Свои призовые расхреначил об огромного лося» Сразу после утверждения результатов гонки Алябьеву присвоили звание заслуженного мастера спорта с вручением удостоверения. Интересно, что он получил его раньше, чем удостоверение мастера-международника, которое ему не могли вручить около двух лет. Затем была бронза в спринте и золото в эстафете, после которой биатлонная команда дружно рванула на хоккей, чтобы увидеть сенсационное поражение сборной СССР от сборной США. За выступление в Лейк-Плэсиде Алябьев заработал полторы тысячи долларов. После обмена валюты и вычета подоходного налога у него осталось 7565 рублей. «Я продал за 5000 свой «жигуль», ещё 3000 занял у своего личного тренера Валентина Николаевича Пшеницына, собрал нужную сумму и купил «Волгу». Правда, не сразу это было. Олимпиада закончилась в феврале, а за «Волгой» я поехал тогда ещё в Горький в конце декабря 1980 года. Машину через ЦСКА приобретал – руководство посодействовало, просто приехал, она уже подготовлена была. Погнал домой – а ведь зима, местами гололёд, про шипы тогда и речи не было. Под Москвой я свои олимпийские призовые расхреначил об огромного лося. Он выскочил неожиданно на дорогу, я по тормозам, занос и… Сохатый помял мне машину капитально и сам сильно поранился. Лось в лес похромал, а я с трудом сначала до Москвы доехал, там мне чуть-чуть авто подлатали, чтобы до Ленинграда доехать. Знакомые ребята из автоклуба, которые проводили гонки как раз на «Волгах», всё восстановили. Прослужила она мне верой и правдой десять лет, и продал я её в отличном состоянии», – рассказал двукратный олимпийский чемпион. А вот в звании лейтенанта Алябьева не повысили. Вернее, сделали это спустя почти год, присвоив старлея. Хотя в Лейк-Плэсиде говорили о погонах капитана, но по возвращении в СССР все дружно забыли оформить необходимые документы. Олимпиада для Алябьева получилась незабываемой во всех смыслах.
