Помощник главы оргкомитета "Олимпиада-80": в ЦК были люди, ненавидевшие Игры

До встречи с Игнатием Трофимовичем я работал секретарем комитета комсомола в Ленинградском электротехническом институте связи им. М.А. Бонч-Бруевича, позже — в международном отделе ЦК комсомола. В 1971 году я занимался организацией Фестиваля дружбы советской и чехословацкой молодежи в Чехословакии. В моей жизни был такой эпизод: однажды по возвращении из отпуска мне пришлось выйти на работу практически сразу после прилета, а в отпуске я отпустил бороду. Появившись на заключительном вечере Всемирной встречи девушек в Кремлевском Дворце съездов, я попался на глаза первому секретарю ЦК ВЛКСМ, который невзлюбил меня за эту бороду. И как это ни странно сейчас слышать, отчасти благодаря этому в 1976 году мне пришлось завершить работу в комсомоле.

Знакомая секретарша, пожилая женщина, зная, что я планирую найти новую работу, посоветовала мне попытать счастья в оргкомитете "Олимпиада-80", где уже работали некоторые сотрудники ЦК комсомола. "Хорошая зарплата, спокойная работа, — говорила она. — Ничего, что это всего на пять-шесть лет, за это время ты найдешь себе хорошую работу". Так из инженеров-радиотехников я попал в спорт.

"Какая головная боль эти ваши Олимпийские игры"

Моя работа в оргкомитете "Олимпиада-80" была связана с национальными Олимпийскими комитетами — в частности, с африканскими. Я летал в Нигерию, Камерун, Танзанию и Эфиопию и помню, как однажды в аэропорту мне стало худо — я сделал два вздоха и захрипел, проблемы с легкими у меня были с юности. Наутро я проснулся с температурой и не вышел на работу. Однако в этот день меня вызвали, чтобы я поработал в качестве переводчика и сопровождающего лорда Килланина, президента Международного олимпийского комитета (МОК).

Мы встретили его в аэропорту, а на следующий день в Кремле состоялась встреча Килланина и Моник Берлю, директора МОК, с главой правительства Алексеем Косыгиным. В Кремле к нам присоединился посол Испании в Советском Союзе Хуан Антонио Самаранч, который стал послом в расчете на то, что в Москве вскоре состоится сессия МОК, на которой будет переизбираться Килланин и будет возможность предложить свою кандидатуру. Во время этой памятной встречи Косыгин заявил: "Если бы мы знали, какая головная боль эти ваши Олимпийские игры, мы бы ни за что не стали их проводить".

Игры и политика

Сложилось так, что я стал сопровождающим в командировках и переводчиком Игнатия Трофимовича Новикова в конце 1976 года. Позднее, когда мы возвращались на самолете из Вашингтона, он сделал мне предложение официально стать его помощником. "Для меня это будет большая честь", — честно ответил я.

Официально помощником я стал в 1979 году. Я был непрофессиональным переводчиком, и мой руководитель это явно ценил. Профессиональные переводчики сидят на переговорах с каменными лицами: никаких жестов, никаких интонаций, не дай бог им улыбнуться или засмеяться. А я получил инженерный диплом, а еще раньше, в школе, хотел стать артистом. Эта страсть к актерству сохранилась у меня на всю жизнь. Когда переводил Килланина, я наблюдал за ним и делал то же, что и он. Он улыбается — и я. Он рассмеялся — я тоже. Когда переговоры закончились, я услышал, что мою работу одобрили.

Игнатий Трофимович Новиков создал отличный коллектив и в этой команде — особую атмосферу. Для всех было очевидно, что ему безумно интересна работа в оргкомитете. Когда мы летели в самолете, ему было жаль терять время — он все время предлагал обсудить тот или иной рабочий вопрос. Как только стало известно, что СССР ввел войска в Афганистан, Игнатий Трофимович позвонил в ЦК партии и сказал: "Это же удар по Олимпийским играм!" И услышал ответ: "Для нас сохранить Афганистан в том виде, в каком он должен быть, существенно важнее, чем ваши Олимпийские игры". В аппарате были люди, которые ненавидели предстоящие Игры за то, что откроются двери в страну, приедет много иностранцев и советские люди получат возможность контактировать с ними, увидят, как люди одеваются, как они выглядят, как себя ведут. [Секретарь ЦК КПСС Михаил] Суслов, например, демонстративно уехал в отпуск, а когда Олимпиада закончилась и он вернулся — стал пристрастно изучать списки на награждение и редактировать их.

Бойкот

27 декабря 1979 года наши войска вошли в Афганистан. Президент США Джимми Картер в это время начал свою кампанию по переизбранию и очень неудачно для нас ляпнул, что "СССР еще и Олимпийские игры собирается проводить — нужно немедленно отменить Игры или перенести их в другую страну". И наутро вся пресса это подхватила. Картер понял, что это его шанс, и продолжил развивать эту идею.

Игнатия Новикова с самого начала очень воодушевляла идея Игр в Москве, он искренне болел за них, и это было очевидно для всех членов Международного олимпийского комитета. Перед началом сессии МОК в Лейк-Плэсиде, где американцы выступили с предложением отменить Олимпиаду в СССР, Новиков в режиме нон-стоп проводил переговоры, а я переводил, записывал, приглашал следующих участников. Члены нашей делегации изредка выходили к озеру, чтобы переключиться, дышали свежим воздухом. А Новиков себе прогулок по озеру позволить не мог.

У нас были очень хорошие отношения с членами МОК для Соединенных Штатов Америки (так согласно олимпийской терминологии называются представители стран — прим. ТАСС). Мы с ними неоднократно пытались переговорить, но у них на лицах было написано "простите, но мы обязаны это сделать". Руководство страны заставляло их требовать бойкота или отмены Олимпийских игр в Москве. Когда началась сессия МОК, американцы внесли свое предложение. Игнат Трофимович выступил на сессии — я его переводил. После того как мы ушли, Килланин объявил обсуждение вопроса. И первым встал член МОК для Пакистана. Это была колоритная личность! Он всегда одевался в национальные одежды — в шальвары и кацавейки. Он встал и сказал: "Коллеги, вступая в Международный олимпийский комитет, каждый из нас давал клятву. И сегодня пришел тот день, когда мы должны эту клятву сдержать". Американцы попытались повторить свое требование — отменить или перенести Олимпийские игры. Килланин поставил вопрос на голосование, и все единогласно проголосовали за сохранение Игр в Москве. Это была победа.

О спорт, ты — мир!

Для оргкомитета "Олимпиада-80" 1980 год был очень напряженным. В апреле состоялось заседание исполкома Международного олимпийского комитета с признанными МОК международными спортивными организациями. Настало 19 мая — последний день, когда можно было подать заявку на участие в Олимпийских играх. К сожалению, под давлением американцев сначала немцы, потом японцы, за ними китайцы и много других олимпийских комитетов отказались от участия в Играх в Москве... 14 мая первыми из европейцев о своем участии объявили французы — и началось! Англичане сказали: мы от правительства не зависим — мы едем. И там были блестящие победы, англичане очень хорошо выступили. Когда они вернулись на родину, победу праздновала вся страна, даже английской королеве пришлось принять у себя победителей. В Олимпийских играх в СССР участвовала 81 страна мира. Для сравнения: на тот момент были признаны 143 или 144 страны. Одна африканская страна, кстати, спортсменов не прислала, но дала указание, чтобы в параде под флагами своего государства прошли посол и сотрудники посольства.

Открылись Игры вечером 19 июля в Лужниках. Когда нам с Новиковым надо было выезжать на стадион, я зашел за ним и застал его сгорбленного, совершенно убитого. "Игнатий Трофимович, что случилось?" — спросил я. "Случилось самое плохое: мне позвонил председатель Госкомгидромета и сообщил, что как раз во время открытия над Москвой будет гроза. Я распорядился раздать членам МОК пластиковые плащи". Я попытался его утешить: "Игнат Трофимович, жизнь есть жизнь, ничего не сделаешь. Нам пора ехать".

"Пусть начнут все сначала!"

Когда мы ехали в машине по улице Горького, увидели толпы людей, которые ждали, как от Моссовета понесут олимпийский огонь, — народ только что друг у друга на головах не стоял. У нас улучшилось настроение — мы поняли, что все ждут открытия Олимпиады...

И даже если на стадион не попасть, то хоть так прикоснуться к столь глобальному событию. А билеты как распространялись — это надо было видеть! Я для своей дочери с большим трудом достал билет на открытие. Когда время подошло к четырем часам, тучи на небе разошлись и выглянуло солнце. За несколько секунд до начала я услышал за спиной какое-то шуршание. Поворачиваюсь — там сидит [Марат] Грамов (заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК — прим. ТАСС), который начинает снимать свой болоньевый плащ. Я ему шепчу: "Марат Владимирович, не смейте снимать болонью. Снимете плащ — пойдет дождь!" До конца своих дней Марат вспоминал этот плащ и то, как он мокрый от пота сидел во время церемонии... Все было организовано прекрасно. Ранее мы видели открытие в Лейк-Плэсиде, но там было видно, что люди экономят. А у нас все было, во-первых, по-русски красиво — и эти народные танцы, и великолепная спортивная часть, в которой приняли участие 20 тыс. человек. Помню, что, когда все закончилось, начался дождь. Я шел по улице и нес в руках плащ.

Самаранч был избран на сессии МОК президентом и стал им после окончания церемонии закрытия. Когда на поле вышел Килланин и выступил с речью, ему устроили такую овацию! Народ встал, все аплодировали. Килланин вернулся в ложу пунцовый от волнения. Он был такой счастливый! А потом зазвучала песня "На трибунах становится тише... До свиданья, наш ласковый Миша...".

Это было волнующее зрелище — многие зрители плакали. Мне нужно было переводить, а слезы застилали глаза. Когда прозвучали последние аккорды, я услышал из ложи голос Косыгина: "Неужели это конец? Игнатий Трофимович, дай команду — пусть начнут все сначала!"

Высшая награда

После Олимпиады я должен был получить орден Ленина, Новиков — Героя Социалистического Труда. Это была заслуженная награда — сотни людей были свидетелями того, как он трудился сутками, вкладывая в дело и душу, и сердце. Это была бы его вторая звезда Героя — первую Игнату Трофимовичу вручили за строительство Кременчугской ГЭС в 1961 году.

В итоге благодаря Суслову мне дали орден Трудового Красного Знамени, руководителя оргкомитета тоже отблагодарили сдержанно. Новикова вызвал к себе Леонид Брежнев — его земляк и одноклассник. Когда-то они сидели за одной партой, и Леонид Ильич всю жизнь называл Игната Трофимовича Женей. Так повелось с начальной школы — они сами об этом договорились, поскольку в классе, если не ошибаюсь, было три Игната. "Женя, прости, вернулся Суслов и устроил такой тарарам, — сказал Брежнев. — У тебя будет орден Октябрьской Революции". Когда Игнатий Трофимович рассказывал мне об этом, он с гордостью произнес: "Я ему на это ответил — Леонид Ильич, для коммуниста это высшая и самая дорогая награда!" И я точно знаю, что он не делал вид, он так искренне считал. Это был очень искренний человек.

Его роль в подготовке Игр неоспорима. Он постоянно проявлял необыкновенный интерес, стараясь творчески подходить к решению задач и постоянно придумывая что-то новое. Я уверен, что если бы это было в его силах — Игнатий Трофимович сделал бы так, чтобы солнце светило ярче. И кстати, посмотрите, сколько лет прослужили олимпийские объекты! Помню, как в последний момент мы сдали спорткомплекс "Олимпийский". Сейчас это здание уже разрушили, но сколько лет он прослужил спорту, и все самые интересные зарубежные артисты всегда выступали на гастролях именно там.

Новые времена

Когда мы вышли на работу после окончания Олимпиады, Игнатий Трофимович вызвал меня к себе и попросил написать книгу воспоминаний об этом событии. Я взял магнитофон на работе, поехал на дачу и дня три надиктовывал текст. А Новиков записал на диктофон свою биографию для этого издания. У Игнатия Трофимовича была очень интересная жизнь: он родился в простой семье, отучился в школе, пошел простым рабочим на завод, получил специальность, затем поступил в строительный институт. И кем только не работал! После войны, когда Леонид Брежнев начал собирать вокруг себя единомышленников, Новиков стал сначала заместителем министра по строительству, а потом и министром. В начале 1960-х он начал работать представителем Госстроя, потом зампредом Совмина.

Я написал книгу об Олимпиаде. Новикову она нравилась — знаю, что он читал фрагменты рукописи своим гостям и всем было интересно. Книгу отдали в печать, но редакторская группа работала не слишком оперативно, и это издание запоздало. А события тем временем развивались стремительно: умер Брежнев, Игнатия Трофимовича сняли с должностей, отправили на пенсию и обязали покинуть государственную дачу. Так он стал обычным пенсионером, проживающим в скромной двухкомнатной квартире. Новиков болезненно перенес отставку.

Я сидел в своем кабинете в Совете министров, когда раздался стук в дверь и вошел Игнатий Трофимович. "Александр Александрович, вы позволите мне воспользоваться вертушкой?" — "Конечно, пожалуйста".

И я вышел на время его разговора. Возвращаюсь — он сидит грустный. "Столько проблем сразу свалилось..." — признался мой бывший руководитель.

Когда к власти пришел Михаил Горбачев, я был в недоумении. Как-то я переводил его выступление и вдруг понял, что перевести его речь синхронно на английский не смогу. Такое бывает часто, но я терпеть не могу, когда за человека надо додумывать и, переводя, договаривать то, что человек предполагал, но не озвучил. Я сразу понял, что добром это не кончится.

"Очень хочется жить!"

В последний раз я видел Игнатия Трофимовича, когда ему исполнилось 85 лет. Мы вдвоем сидели на его кухне — выпили, закусили, поговорили, повспоминали. Вдруг звонок в дверь — входит Николай Байбаков, экс-председатель Госплана. Я встал, попрощался. Юбиляр вышел меня проводить, и последнее, что я услышал от Новикова: "Александр Александрович, как жить хочется! Очень хочется жить..."

На следующий год, когда я ему позвонил, чтобы поздравить с 86-летием, мне сказали, что приезжать не стоит — Игнатий Трофимович уже никого не узнает. Вскоре он умер.

Олимпийский след

В год 101-летия со дня рождения Игнатия Трофимовича Новикова на фасаде дома, где он жил, в переулке Хользунова, 10, была установлена мемориальная доска с символом Москвы-80.

Я работал в Госдуме, когда ко мне записался на прием зять Новикова, муж его средней дочери, Валентин Двинин. Он рассказал о том, что родственникам никак не удается добиться размещения памятной доски на доме, где жил Игнатий Трофимович. Они написали в мэрию и получили ответ, что Москва не должна превращаться в кладбище — "в городе слишком много мемориальных досок". Я написал письмо Юрию Лужкову, и мы втроем его подписали — член МОК России [Виталий] Смирнов, президент Олимпийского комитета России [Леонид] Тягачев и я, вице-президент Европейских олимпийских комитетов, член Государственной думы, заместитель председателя комитета по международным делам. Доску заказали и установили, я лично провел официальную часть на церемонии открытия этой доски. Рад, что мне удалось что-то сделать для сохранения памяти об Игнатии Трофимовиче Новикове. По крайней мере, моя совесть чиста.

Записал Дмитрий Волин ​​​​​​