Интервью со звездой паралимпийского спорта в России Акжаной Абдикаримовой — об отстранении, допинге, жизни инвалидов

Сильное интервью с Акжаной Абдикаримовой о пропущенных Паралимпиадах, политике и жизни инвалидов в нашей стране.

Вряд ли вы знаете что-то про Акжану Абдикаримову, даже если внимательно следите за российским спортом. А ведь Акжана – титулованная лыжница, биатлонистка и легкоатлет, именитый член сборной России, претендент на медали главных международных стартов. Паралимпийских стартов.

«Чемпионат» поговорил с Акжаной и поразился силе её характера и стойкости духа. Спортсменка ответила на все вопросы, в том числе и сложные.

Поговорили и о многолетнем отстранении от Паралимпиад, и о резонансном видео с пением гимна России, о том, не загнётся ли паралимпийский спорт в нашей стране из-за изоляции, и банально – о жизни людей с ограниченными возможностями в нашей стране, о быте – одежде, машине, ремонте.

Прочитайте полностью. Скорее всего, не пожалеете.

«Есть люди, думающие, что им всё принесут»

– Акжана, давайте не со спортивного, а сразу с глобального вопроса зайдём. Постоянно идут разговоры о том, что надо делать более доступную среду. А реально что-то вообще меняется в лучшую сторону в городах? – Вы знаете, да. Мне уже немало лет, я давно в спорте. После того как у нас в стране прошли Олимпийские игры в Сочи или чемпионат мира по футболу, действительно поменялось многое. После Игр в Сочи у нас в стране поменялось само отношение к людям с инвалидностью. До этого дети показывали на меня пальцем и говорили, мол, смотри, инвалид. А теперь в нас видят не просто инвалидов, а спортсменов, людей, которые пытаются изменить что-то.

Хотя вообще я считаю, что любые изменения надо начинать с себя. Мне кажется, что нам никто ничего не должен, поэтому здорово, что делают.

– Не сложно ли с таким отношением к ситуации жить? – Безусловно, у государства есть обязательства, есть законы. Но я говорю о том, что есть люди с инвалидностью, которые уверены, что они ничего не должны делать, а им всё принесут. И мы должны развиваться, и общество. На мой взгляд, ситуация улучшается, и с доступной средой, и с отношением.

– Год назад вы писали, что вас не пустили тренироваться в спортивный клуб из-за того, что у вас колёса коляски грязные. Часто такое случается? – Это был удивительный случай. Такое нечасто происходит, слава богу.

– Спорт для людей с инвалидностью – это единственный социальный лифт или можно заниматься чем-то, кроме спорта и всё равно пробиться? – Конечно, можно. Ещё раз скажу, что ситуация меняется. 12 лет назад, когда я окончила институт и пыталась найти работу по специальности, это было довольно сложно. Люди были немного шокированы таким работником. А сейчас вокруг меня множество примеров ребят и девчонок, которые занимаются и социальными проектами, и бизнесом. Знаю, что есть и какие-то государственные программы. Так что спорт – это не единственный способ.

– Зато, наверное, довольно быстрый? – Всё относительно. Я начала заниматься спортом в 2010 году, а первую яркую победу я одержала в 2016-м на чемпионате Европы. Не скажу, что быстро (улыбается). Но можно и быстрее, всё зависит от множества факторов.

«Паралимпийский спорт не загнётся — точно!»

– Из-за санкций у атлетов с ограниченными возможностями есть проблемы со специализированным инвентарём или одеждой для спорта? – Если говорить о биатлоне и лыжных гонках, то прямо конкурировать с мировыми брендами пока сложно, если мы про одежду говорим или про бобы. Но, конечно, у нас есть чем их заменить, чтобы соревноваться.

Если говорить о лёгкой атлетике, то мы пока не понимаем масштаб того, что придётся менять. Коляски, конечно, производились не у нас – это всё придётся как-то менять. Поэтому, мне кажется, сейчас нам надо уделить большое внимание проектам, которые позволят всё это замещать.

– Может быть, для людей с ограниченными возможностями будет сделано какое-то послабление с точки зрения покупки зарубежного инвентаря? – Может быть. Но пока мы не можем оценить полностью масштабы ситуации. Надо разбираться, смотреть, чего не хватает, и работать, замещать.

– То есть, если говорить грубо, паралимпийский спорт в России не загнётся, но нужно время, чтобы сделать качественный отечественный инвентарь? – Не загнёмся – точно. Но нас ждут большие трудности – это факт. У нас боевой дух высокий, мы на чём только не ездили, и выигрывали. Прорвёмся!

– Что вы имеете в виду под большими трудностями? – Отсутствие международных стартов. Когда ты не соревнуешься, сложно адекватно оценивать, на каком ты уровне. Вопросы мотивации опять же. С 2016 года эта ерунда происходит. С 2016 года я в этом! Сложно будет, что уж.

– Кто-то из иностранных чиновников хоть раз говорил вам, спортсменам, мол, вы здесь ни при чём, виновата страна, а вы заложники ситуации? – Изначально это была странная, совершенно непонятная история. Всё началось ещё с Олимпиады 2016 года в Рио-де-Жанейро. Мы должны были лететь в Бразилию, уже стоял чартер. С тех пор уже в который раз всё происходит. Но никто из иностранных чиновников мне ничего подобного не говорил.

– А российские чиновники что-то говорили? Приносили извинения? – Извинений, если честно, я не помню. Но то, что нас поддерживали, – это факт. Были и альтернативные соревнования, и работа проводилась по тому, чтобы мы вернулись на Паралимпиаду. Я не чувствовала себя брошенной.

– То есть просто по-человечески никто перед вами не извинился? – Я не слышала такого. Но мы же вместе во всём этом варимся. Почему они должны перед нами извиняться, если в целом на ситуацию смотреть?

«О своих плохо не говорят. Потом будем разбираться»

– Вся эта история с отстранением российского спорта – политическая? – 100 процентов. Даже 200. Все 300. Я могу рассуждать только о том, о чём хорошо знаю. В нашей команде не было даже намёка на какой-то допинг. К нам допинг-офицеры ходили как к себе на работу. Ни у кого из иностранных спортсменов, с кем я общаюсь, не берут пробы в таком количестве. Конечно, мы не маленькие дети, понимаем, что проблема допинга есть во всём мире. Но мы же видим разницу: за границей попавшийся спортсмен то поцеловался с кем-то, то помаду не ту намазал, и ему всё сходит с рук. А у нас в команде ни одного случая, но мы всё равно никуда не едем, потому что у нас якобы вся страна в допинге. О чём можно говорить? Безусловно, это политическая история.

– Вы сказали, что общаетесь со спортсменами за рубежом. Как они реагируют на то, что российских спортсменов никуда не пускают? И изменилось ли это отношение после событий, начавшихся в феврале 2022 года? – Вы знаете, с кем я дружила до всего этого – с теми я и продолжила общение. От них была поддержка, когда мы на Паралимпиады не приезжали, и сейчас общение нормальное. Они же понимают, что мы не виноваты в сложившейся ситуации. А вот среди тех, с кем мы и раньше не общались, были люди, которые задавали странные вопросы. Но я считаю, что все мы имеем право на свою точку зрения. Аполитичность, нежелание вмешиваться во все эти дела – это тоже точка зрения. Вот я её и придерживаюсь – не вмешиваюсь.

– А как же тот момент, что в России спорт поддерживается государством и многие спортсмены – это люди из армии и силовых структур? – Это достаточно щепетильная тема. Я несколько месяцев назад видела интервью актёра Сергея Бодрова, он там сказал, что в подобных ситуациях о своих плохо не говорят. Потом будем разбираться. Вот и моё отношение к ситуации такое же. Россия – моя страна, другой у меня нет.

«Хочется просто послать всех в одно место»

– Как нам выходить из этого тупика в спорте? Нужно ли идти на попятную, просить международные федерации нас вернуть, мириться с ними? – А мы с ними и не ругались (смеётся). Я долго думала над этим вопросом. Как человек, который отстранён с 2016 года, я хочу просто послать всех… в одно место. Я всё на себе, на своей шкуре испытала, помню, как мы три дня добирались в Пекин, а нас потом отстранили. После этого хочется от всего этого самим отстраниться и сказать, мол, идите на фиг, мы сами разберёмся. Но потом ты смотришь на молодых спортсменов, видишь, как у них горят глаза, вспоминаешь, что главное для спортсмена – выйти на старт, выяснить в честной борьбе, кто сильнее, и подняться на пьедестал почёта. И я понимаю, что это большая проблема. У меня-то всё это было: и международные старты, и большие турниры, а они ничего этого даже не видели. Вот ради них надо бороться за право выступать. Хотя я лично уже плюнула бы на всё.

– Ещё один острый вопрос – смена гражданства. Кто-то говорит, что это выход для спортсменов, а кто-то – что предательство. Какая позиция вам ближе? – Я в своё время так не сделала и не знаю никого из своей команды, кто бы так сделал. Но, повторюсь, желание каждого спортсмена – встать на пьедестал и победить. Если понятно, что это в обозримом будущем будет невозможно, а человек считает, что он создан именно для этого, то я не смогу сказать, что это предательство. Все мы люди, и каждый принимает решение сам. Но я так не сделала, и все, кого я знаю, так не делают и не собираются.

– То есть вы не будете осуждать, если кто-то так сделает? – Нет, не буду. Я видела много примеров, когда люди, меняя гражданство, реализовывали себя. А кто-то встречал свою любовь в другой стране, кому-то не давали шанса из-за очень высокого уровня конкуренции. Все мы люди, у нас всего одна жизнь. И зачем вообще кого-то за что-то осуждать?

– В паралимпийском спорте вообще российские спортсмены часто меняют гражданство, или это, скорее, исключение из правил? – Я знаю пару человек, но после перехода ничего о них не слышала. Так что это, скорее, исключение. А вот к нам часто переходят, да.

«Мою гонку бегут, а я сижу с бутербродами»

– Акжана, а о чём мечтает спортсмен, который уже шесть лет понимает, что не может выступить на самом крутом мировом старте, не может побороться за медаль Паралимпиады? Грубо говоря, зачем вам сейчас спорт? – Я не буду вас обманывать, сейчас мотивации сильно поубавилось. Есть какие-то другие мысли, другие горизонты, которых хотелось бы достичь. Но вообще я просто люблю спорт, мне кайфово, мне нравится тренироваться с лучшими и становиться лучше, чем я была вчера. Наверное, все ребята могут про себя так сказать. Мы любим спорт, и наша любовь взаимна.

Но, конечно, всё это время мы мечтали вернуться. Мы очень сильно верили в то, что выступим на Паралимпиаде в Пекине. И после всего того, что там случилось, было очень сложно себя собирать. Тем более сейчас, когда непонятно, что будет дальше. Сейчас просто тренируемся в своё удовольствие. Жизнь-то продолжается. Глядишь, и вырулим однажды куда-нибудь.

– Недопуск в Пекин был самым болезненным? Всё-таки уже приехали туда, приготовились выходить на старт, а вам в глаза говорят, что вы не выступите. – Подождите, это важный момент. Не в глаза! У нас на месте был весь штаб Паралимпийского комитета, и они все, как и мы, узнали обо всём из новостей. Нас даже не позвали, чтобы сказать это кому-то лично.

– В такой ситуации президент Международного паралимпийского комитета должен был прийти к спортсменам и сказать прямо – вы не выступаете. – Ничего подобного не было. Мы узнали обо всём из новостей. Потом в тех же новостях увидели себя на видео, поющих гимн (улыбается).

– Вы участвовали в тех событиях с флагом и гимном? – Непосредственно. Парень из нашей команды включил на колонке гимн, а мы повыползали из своих комнат, зарёванные, и просто пели. Это была какая-то разрядка. Нам шесть лет доказывали, что мы никто, что мы без роду и племени, что ни флага, ни гимна у нас нет. А тут просто прорвало. Поставили мелодию на повтор и пели-пели-пели. Это была какая-то наша терапия. Это ни в коем случае не было актом протеста. Мы просто находили в этом себя, потому что в последние годы мы просто потерялись.

– Кто-то из спортсменов других стран подходил к вам? – Да, были такие. Немного, два-три человека. Но говорили, мол, ребята, без вас это будут не Игры, потому что у вас сильнейшая команда. Понятно, что им бы хотелось соревноваться с лучшими. А лучших не допустили.

– С какими мыслями вы засыпали в ту ночь? – Учитывая, что мы добирались до Пекина трое суток и была серьёзная смена часовых поясов, вырубило мгновенно. А утром, помню, сижу на завтраке, а все столпились вокруг телевизора. Я думаю – что происходит-то? А потом дошло: гонку мою там бегут, а я тут сижу с яйцами и бутербродами (улыбается).

Так что, конечно, это всё остро чувствовалось. Гораздо острее, чем, например, в 2016 году, когда мы просто не поехали. Тогда было просто недоумение. А какие-то серьёзные эмоции, нервные срывы накрывали намного позже.

«Без турниров мы не останемся»

– Российские паралимпийцы остались без международных турниров. А как у нас дела с внутренними стартами – вообще беда или всё терпимо? – Соревнований вообще мало. Но благо у нас есть Ирина Александровна, и мы без турниров не останемся. Ещё в 2016-м, когда нас впервые отстранили, по её инициативе был создан Кубок духа – мы выступали на целой серии гонок за сезон. В этом году он тоже планируется, плюс будет Кубок России.

– А с призовыми как дела обстоят? – На международных соревнованиях они были, на российских – не было.

– Как получилось, что вы стали представителем благотворительного фонда «Мы выступаем как один», созданного Никитой Мазепиным? – Из нашей команды были приглашены я и Алексей Быченок, потом мы подтянули Юлию Михееву. Я влюблена, конечно, в этот фонд, это очень классная история, беспрецедентная для нашей страны, да и для мира, наверное, потому что я ничего подобного не слышала. Речь ведь не о том, чтобы спортсменов снарядить и куда-то отправить – такие фонды-то, конечно, есть. Речь о том, что спортсменам делать после завершения карьеры.

Когда мы познакомились с Никитой, он мне сказал ровно то, что я тоже чувствовала. Говорит: «Я проснулся утром и подумал, а что я буду делать завтра, послезавтра и вообще». И это крайне актуально для меня сейчас. Я люблю спорт, я его понимаю, но он ведь такой – сегодня тебя любит, а завтра выплюнул. Вот и встаёт вопрос, что делать дальше, когда не хватает здоровья.

То, что здесь помогают не какие-то функционеры, а люди, которые сами через всё это прошли, которые понимают, о чём речь, очень ценно. Мне очень нравится, как всё это происходит: я посещала психолога, работаю над дополнительным образованием – это то, что мне сейчас нужно.

– С практической точки зрения фонд чем занимается? – Он работает по четырём направлениям: психологическая помощь, юридическая помощь, помощь в трудоустройстве и помощь в получении основного или дополнительного образования. Человек же, когда в подростковом возрасте сосредотачивается на спорте, как правило, этим жертвует. И психологическая помощь очень важна. В нашей стране, в нашей культуре этим пренебрегают, но это очень ценно, на самом деле. Бывает, что реально есть какие-то вещи, которые нужно проработать с психологом.

«Может быть, я захочу ещё потерпеть»

– Акжана, у вас есть образование в сфере политического пиара, маркетинга и рекламы, также есть спортивное образование. При этом вы какое-то время работали в сфере IT. Кем вы себя видите в будущем? – Я подала документы в Российский международный олимпийский университет, потому что в любом случае я себя вижу в спорте. Я много лет в нём, кое-что понимаю, есть мысли, как сделать его лучше. Мне бы хотелось остаться в нём. Тем более сейчас появилась Gromova Team Junior, и мне бы очень хотелось помогать им и тренеру развивать наш спорт.

– Именно в плане менеджмента, не тренерская деятельность? – Я не могу ничего загадывать. Как пойдёт – так пойдёт. В любом случае я считаю, что всегда надо делать только то, что тебе нравится.

– А не было мысли стать пиар-менеджером, советником какого-нибудь депутата, чтобы они умели говорить и делать правильные вещи? – Частенько бывает такое (смеётся). Порой слышишь какое-то заявление – и сразу рука-лицо. Думаешь, а пиарщики-то где? Но я не знаю, готова ли я к работе в этой сфере. Я получала образование 12 лет назад и не знаю, что сейчас происходит в этой индустрии, что там нового и интересного.

– А есть сейчас мысли о выступлении на следующей Паралимпиаде? – Не могу сказать, что готова идти в новый олимпийский цикл. Хотя я ещё перед Сочи думала: «Так, терплю до Сочи – и всё!» Потом как-то так закрутилось, что в 2016 году мы отобрались в Рио с очень хорошими результатами. Потом был Пхёнчхан. Загадывать вообще очень сложно. Может быть, я в этом сезоне пойму, что я жук-невывожук (улыбается), а может быть, захочу потерпеть ещё год. Посмотрим, как оно пойдёт. Тем более что сейчас никто не может сказать, будет ли этот олимпийский цикл для России.

«Адаптивная одежда с модой не стыкуется»

– Есть ли у вас какие-то бизнес-идеи? Не так давно вы говорили, что хотели бы шить одежду для людей с ограниченными возможностями. – Да, мне это было интересно, потому что есть у нас определённые проблемы с адаптивной одеждой. Но это не про бизнес, а про желание что-то изменить к лучшему, облегчить жизнь своих друзей. Это некая социальная история, которая у меня в голове по-прежнему есть. Надеюсь, получится её реализовать.

– А сложно ли в России одеваться людям с ограниченными возможностями? – Есть обычная одежда, которая подшивается, есть специализированная одежда, здесь же всё очень индивидуально. Есть разные прикольные проекты, одежда, обувь, которую не надо застёгивать или зашнуровывать.

Но с модой этой никогда не стыкуется. Либо это удобно и адаптивно, либо красиво, но неудобно. Се ля ви, как говорится. Но у меня были мысли в этом направлении, надо подумать. Тут же всё индивидуально. Если бы все инвалиды были одинаковыми, то было бы очень удобно – сделали бы лекала и просто шили (смеётся). Но это не так. Хотя при желании – нет ничего невозможного.

– Пару лет назад вы рассказывали, что стали лицом компании «Рено» и вам выделили специальный автомобиль… – Он не был специальным. Это был обычный автомобиль, на который я сама установила ручное управление. Они представили это так, но в целом даже за границей есть считаные компании, которые выпускают уже готовые варианты. Здесь как и с одеждой: нужен индивидуальный подход, потому что у кого-то рука справа, у кого-то слева, кому-то нужны педали, кому-то – нет.

– А вам оставили этот автомобиль? – Нет. Они мне предложили его купить по вполне рыночной цене. Но зачем мне это? По такой цене я могу позволить себе купить другую машину (улыбается). Но замечу, что все договорённости по контракту они выполнили. Надеюсь, что я тоже. После чего я оставила им машину, и мы расстались.

– Какая у вас сейчас машина, если не секрет? – Большая «Вольво». XC70.

– Тоже с кастомно установленными органами управления? – Да. Конкретно мне устанавливал дядя в гараже. У него, кажется, дочка не ходит и её муж. Он сначала для них сделал, а потом сарафанное радио всем разнесло, и теперь он многим делает, и делает это очень хорошо. Была раньше шведская контора, которая специально приезжала, но это было дико дорого и не слишком удобно. Нужно было какое-то специальное оборудование, постоянное техобслуживание. А тут он поставил, и всё.

«Я буду делать всё, что она скажет»

– Акжана, вы рассказывали, что хотели бы встретиться с поваром Джейми Оливером. Ваша мечта сбылась? – Нет, пока не сбылась. Зато я виделась с президентами и пила с ними чай.

– А как вы вообще к кулинарным шоу относитесь? – Не знаю, к сожалению или к счастью, я не смотрю телевизор. Но кулинария – это моя страсть. Я очень люблю готовить. Мы как раз совместно с Ириной Александровной думали и рисовали, как сделать мне новую кухню. И там наконец-то всё удобно: можно видеть, что ты варишь и паришь.

– Ирина Александровна Громова сравнима по харизматичности с Ириной Александровной Винер, как думаете? – Я не хочу никого обидеть, но наша – лучшая (смеётся). Это наша вторая мама. У нас большая, смешная такая семья. Кажется, в «Стражах галактики» было, когда герои поспорили о чём-то, дерутся. «Ну что вы дерётесь, вы же друзья!» А в ответ: «Мы не друзья, мы – семья!» Вот так и у нас всё.

– А вы помните, как познакомились с Ириной Александровной? – Конечно. Я приехала к ней на дачу, а она открыла дверь и широко улыбнулась. Кто её знает, то прекрасно понимает, какие чувства ты испытываешь, когда она улыбается. И в этот самый момент у меня промелькнула мысль: мне совершенно неважно, чем она занимается, я буду делать всё, что она скажет. Если бы она занималась перетягиванием каната – я бы пошла туда. Если бы она ловила пришельцев – я бы занималась этим вместе с ней.

Это было какое-то чувство, когда ты нашёл своего наставника. Очень интересное чувство, которое я никогда прежде не испытывала.

– Это была самая крутая встреча в вашей жизни? – Одна из самых крутых, однозначно.

– От кого ещё исходит сопоставимая энергетика? – Ни от кого, она уникальная. То, что ты испытываешь рядом с ней, ни с чем не сравнимо. Это моё личное ощущение такое.

– Мы сегодня про президента вспоминали. Там что-то другое? – Президент – это тоже величина. Но тут что-то своё, родное.

«Губерниев? Человечище, одним словом»

– Паралимпийцы на сборах часто пересекаются с обычными спортсменами? – Не так уж часто. Но мы дружим. Много лет назад у нас был в Отепя общий сбор, там мы познакомились с Сашей Панжинским. Он давно завершил карьеру, но мы дружим, можем приехать друг к другу на тренировки. Серёжа Устюгов всегда с нами здороваться подходит. Наши ребята с ними вообще в футбол играют: Лёша Быченок обычно на воротах. Так что мы не закрыты, общаемся.

– Губерниев часто говорит о паралимпийцах. Вы знакомы с ним? – Конечно. Он всех нас знает поимённо!

– Он самый лучший комментатор в России? – Безусловно!

– А чем он так привлекает людей? – Он живёт этим, ему всё это интересно. Приятно, когда человек проявляет профессиональный подход. Дмитрий знает всё: не только результаты, но и матерей, друзей, вообще всё. Это очень круто. Это профессионализм.

– От него тоже исходит особая энергетика? – Да, он сумасшедший, конечно (улыбается). Бывает, что мы пересекаемся где-то в самолёте на десятом перелёте, и там он не такой яркий, как на сцене, но он всегда уделит внимание, спросит, как дела. Человечище, одним словом.