Керлингист Крушельницкий: участие в Олимпийских играх загубило карьеру

Двукратный чемпион мира по керлингу Александр Крушельницкий в интервью ТАСС рассказал о непростых годах дисквалификации, возвращении в спорт и супруге, которая на прошлой неделе впервые с Олимпиады 2018 года сыграла с ним в официальном матче.

Александр Крушельницкий и Анастасия Брызгалова были звездами Олимпийских игр 2018 года. Во время турнира в допинг-пробе Крушельницкого таинственным образом обнаружили скандально известный мельдоний. Он лишил супружескую пару спорстменов олимпийской бронзы и уверенности в будущем на следующие четыре года.

— Вы недавно стали чемпионом России в составе мужской команды Санкт-Петербурга и параллельно выступаете в дабл-миксте. Продолжите совмещать?

— Чем больше керлинга, тем лучше. Меня все знают только как человека, который играл с Анастасией Брызгаловой, но до этого определенный этап своей карьеры я провел в классическом керлинге — на молодежном уровне мы выиграли два Кубка России. Уже потом в мою жизнь пришел дабл-микст, и я стал уделять ему больше внимания.

В итоге график стал настолько плотным, что на выступление в командных мужских соревнованиях уже сил не хватало. На чемпионат России можно было бы приезжать и без особой подготовки, но это бы не принесло результатов. Сейчас международных стартов нет, времени много, так что в России можно успевать выступать везде.

— Если вернемся, в пользу чего сделаете выбор?

— Смотря с кем играть в дабл-миксте, это довольно щепетильный вид керлинга — нужно сойтись характерами. Бросков там меньше, поэтому цена ошибки возрастает. В этом году вместе с напарницей Верой Тюляковой мы вышли в Высшую лигу по дабл-миксту, но она приостановила карьеру, поэтому сейчас я в поиске. Пока не знаю, с кем буду играть.

— Анастасия не горит желанием?

— Пока удачной оказалась только эта попытка заманить ее. Но если никого не найду, то ей просто придется согласиться.

— Ее мнение не учитывается?

— Она и сама понимает, что придется.

— Почему важно оставаться в дабл-миксте, если хорошо получается в команде?

— В сборную ты можешь попасть только по результатам соревнований, а их у нас сейчас не так много — в году всего два чемпионата России. Если ты играешь только за мужскую команду, то не попадешь в сборную, даже если занял третье место, — нужно быть в двойке. Поэтому лучше выступать везде, чтобы был шанс попасть в национальную команду.

— Это важно с точки зрения зарплаты?

— С точки зрения зарплаты в сборной и выездов на международные турниры. Чтобы точно попасть на такие соревнования, лучше быть в сборной.

— Других вариантов зарабатывать в керлинге нет?

— В России нет, потому что мы пока на низком уровне с точки зрения массовости и медиа.

— Приходится где-то еще подрабатывать?

— Если тебе уже достаточно лет и ты не на родительском обеспечении, то да.

— Как чемпиону мира вам выплачивается стипендия?

— Нет, меня сразу убрали со всех зарплат после дисквалификации.

— Вы впервые после этой истории сейчас сыграли с Анастасией. Воспоминания не накрывали?

— Нет, словно и не было этих лет, пока все хорошо — флешбэков никаких не было. Поскольку турнир скоротечный, то мы просто пытались приспособиться ко льду, к местным условиям. Плюс надо учитывать, что Анастасия три года вообще не выходила на лед.

— Вообще?

— Да. Только как тренер, камни она не кидала. Я этого не делал четыре года.

— Серьезно?

— Если не считать корпоративы для любителей, которые я вел. Только так, тренироваться вообще не хотелось.

— Тяжело, когда вспоминаете о событиях пятилетней давности?

— Первые два года было очень тяжело. Сейчас, когда заходит об этом речь, то воспоминания еще бередят душу, но в целом я принял ситуацию, осознал, что переживать об этом уже нет смысла.

Очень жаль, что все это произошло на пике моей карьеры. Я долго жалел об упущенных возможностях, да и сейчас понимаю, что было бы, если бы не та Олимпиада. Лучше бы мы на нее вообще не поехали.

— Даже такие мысли были?

— До Игр у меня была зарплата, стабильность, а потом случилось так — и делай что хочешь. Мне даже нельзя было контактировать с другими спортсменами, посещать турниры. Все, что я мог, — тренироваться один на льду. У меня отняли все, чем ты занимался большую часть жизни и чем зарабатывал. Еще сложнее, что это произошло внезапно.

— К психологу не обращались?

— Нет, обошлось без этого. Спасали корпоративы плюс больше проводил времени с семьей.

— Сейчас какие у вас версии случившегося?

— Все те же. Не знаю как, но кому-то удалось мне подсыпать его. За два года до Олимпиады я в этом вопросе был очень педантичен — даже к нашим бутылкам с водой относился как к младенцам. Мы и зубы чистили одной пастой, голову мыли шампунем одной фирмы.

— Вы знали, что мельдоний на тот момент уже был запрещен, слышали же наверняка о событиях 2016 года?

— Конечно, мы даже смеялись, что его продолжали тогда рекламировать по телевизору. Люди, которые это сделали, понимали, что мы двукратные чемпионы мира, что мы возглавляли мировой рейтинг. Плюс на Олимпиаде нас так распиарили. Да и две пробы у меня взяли с промежутком семь часов уже в самом конце, словно ждали, когда подкинуть.

— Есть конкретные люди, которых вы подозреваете?

— Нет. Вся сборная проходила проверку на полиграфе в Следственном комитете, лично я проходил процедуру два раза. Надеюсь, что за этим стоят не наши.

— В чью сторону больше склоняетесь?

— Больше склоняюсь в сторону того, что не наши.

— Где могли подсыпать?

— В Олимпийской деревне. В квартиру, где мы жили по пять человек, забегали волонтеры, и у них был доступ ко всем комнатам. Но даже там я не пил из открытой бутылки с водой, если на время оставлял ее без присмотра. Может, это произошло в столовой, может, в другом месте. Сложно сказать.

— Мельдоний довольно специфический препарат для Южной Кореи, его должны были специально привезти туда.

— Не думаю, что это сложно, особенно если это заказ.

— Могут за этим стоять спецслужбы какой-либо из стран?

— Вполне возможно. Я очень сильно надеюсь, что причастные к этому люди сполна понесут за это наказание.

— Какая доза была обнаружена?

— Минимальная. В СМИ были разные заголовки, кто-то писал о лошадиных дозах, но на самом деле она была очень маленькой. Создатель милдроната на суде сказал, что препарат очень быстро распадается в организме после приема. Если доза 1000 мг, то через день будет уже 500 мг. По результатам анализа было видно, что он только-только оказался в организме. Максимум — неделя.

За два года до Олимпиады мы сдали очень много проб, если грубо говорить, то пасли нас очень хорошо. Причем в основном по линии Всемирного антидопингового агентства (WADA).

— Генпрокуратура тоже открывала дело. Есть итоги проверки?

— Нет, ничего не нашли. Я дал показания, выдвинул версии. Сказали, что будут искать. На этом все.

— Когда сейчас на Олимпиаде в Пекине Камила Валиева попала в допинговую историю, у вас не возникло ощущение, что это тоже может быть спланированной акцией?

— Я так сразу и подумал. Ситуация странная, тогда промелькнула мысль о том, что ничего не закончилось — все продолжается.

— То есть верите в теорию заговора против российских спортсменов?

— Я сам стал жертвой всего этого, так что как никто другой в это верю. Другого объяснения у меня нет.

— Как складывалась ваша жизнь после отстранения?

— Вел корпоративы в торговом центре в Санкт-Петербурге. Там было две дорожки для керлинга, которые заказывали для того, чтобы отметить день рождения или по другому поводу. Я объяснял правила, формировал команды, учил играть. В этом и заключалась работа.

— В деньгах сильно потеряли?

— Да, конечно. Корпоративы активно проходили год, после с каждым годом интерес к ним падал. Уже со второго года стало сложно.

— Насколько тяжело живется дисквалифицированному спортсмену?

— Все, что я мог четыре года, — это тренироваться одному на дорожке, энтузиазма это мне явно не добавляло. Всего остального ты лишен: выездов, зарплаты, возможности получить эту зарплату, турниров, сборов. Ты лишился всего, чем ты жил.

— Сейчас можно все это вернуть, поехать на тот же чемпионат мира, если вновь будете показывать высокие результаты.

— Я не могу рассчитывать даже на чемпионат мира. Если даже мы вернемся на мировую арену, то можно придумать правило, по которому спортсмен с допинговой историей больше не может принимать участия в турнире.

— Это же противоречит Олимпийской хартии.

— Сейчас много что ей противоречит, таков нынешний мир. Поэтому так далеко я не загадываю. 

— Что думаете по поводу критериев допуска российских спортсменов, предложенных сейчас Международным олимпийским комитетом?

— Я в нейтральном статусе больше бы не поехал. До сих пор жалею, что поехал, потому что эта поездка сгубила мне карьеру. Думаю, можно сделать что-то свое, как это было в советские годы. Прогибаться дальше лично я не готов. Если раньше Олимпиада была целью всей жизни, то сейчас я понимаю, что с нами поступают просто издевательски, продвигая свою риторику.

— Если ехать, то только под флагом страны?

— Да лучше вообще не ехать. Как я и сказал, можно создать что-то свое.

— Но с иностранцами же играть интереснее.

— Безусловно. Керлеры — не политики, со временем, думаю, все будет нормально, но все равно не хочется, чтобы на тебя смотрели как на врага.

— Морально готовы возвращаться на международную арену?

— Готов и жду. Вопрос лишь в том, позволят ли вернуться.