Веснина о спаде в российском женском теннисе: «Раньше все сокрушались, почему нет ребят. Наверное, это циклично, такая отместка»
– В начале прошлого года Мария Шарапова говорила, что сыграет три выставочных турнира в России: в Сочи, Питере и Москве. В Сочи вроде как собиралась играть с вами. Насколько это достоверная информация и планируется ли такое в будущем?
– На самом деле разговаривали с Машей и ее агентом, у них были мысли о проведении таких красивых трех матчей в России, и, наверное, Мария хотела попрощаться таким образом с теннисом, но коронавирус и вообще вся эта ситуация, конечно, поменяла [планы]. Надеюсь, что мы еще сыграем. Мне кажется, это великолепная идея. Давайте будем честными, было бы круто, если бы Маша сыграла в Москве, например, с Еленой Дементьевой, с Анастасией Мыскиной, с Дарьей Касаткиной, с кем-то из молодых. В Сочи со мной, в Санкт-Петербурге – со Светой Кузнецовой. В России, мне кажется, не было похожих показательных матчей никогда, с таким уровнем игроков.
– Почему в российском женском теннисе сейчас такой спад?
– Честно говоря, я не знаю. У нас всегда был женский теннис на таком высоком уровне, и все сокрушались, почему нет ребят. Наверное, это циклично, такая отместка: вы просили ребят – получайте ребят. У нас Даня Медведев, Андрей Рублев, Карен Хачанов, за которых мы болеем, на каждой неделе они доходят до полуфиналов, финалов и выигрывают титулы. А у девушек произошел спад: смена поколений, травмы, не справляются в психологическом плане, наверное, какие-то слишком высокие ожидания от своих выступлений. Из-за этого, может быть, не получается – больше думают, чем играют.
– То есть сейчас скорее стоит ждать всплеска от Полины Кудерметовой, когда она перейдет во взрослый тур, чем от Александровой, которая играет уже давно?
– Нет, я бы так не сказала, потому что теннис очень повзрослел. Даша Касаткина заявила о себе еще в 18 лет, сейчас она находится в нелучшем своем состоянии, она это знает, но может выстрелить. У нее уже будет такой багаж опыта, что, пока она продолжает играть турниры, проигрывает – это тоже опыт, – у нее может щелкнуть в один момент, и она вернется к 27 годам на тот уровень, а может, даже и выше. Почему нет? Это самый расцвет сил, ты же не какой-то ветеран. Хотя в туре многие говорили мне в 28 лет, что я уже ветеран, но я, глядя на других теннисисток, которым было под 40, считала, что я еще в самом расцвете сил, как Карлсон.
В женском теннисе к 30 годам девчонки очень часто начинают раскрываться. Ты себя лучше понимаешь, понимаешь свое тело, мозгами лучше оцениваешь свои поражения, потому что в 18-19 лет поражение – это конец света. В 28-29 – это расстройство, но тут же идет анализ, уже знаешь, что сделала неправильно. Осознаешь это, и, выходя на следующий день на корт, работаешь конкретно. Конечно, тренер тебя ведет, но ты сама знаешь, чего тебе не хватило. В 18-19 лет очень часто не отдаешь себе отчет. Ты играешь, у тебя вроде как все получается, ты одаренная, талантливая теннисистка, в физическом плане очень сильная, но несколько проигрышей, неудачные полсезона – и очень часто теннисистка пугается, закрывается, в голове роятся какие-то мысли, потому что все идет от головы, от психологии.
В женском теннисе вообще половина психологии, и очень часто теннисистки – не только наши, все – смотрят на своих сверстниц. «Она уже выиграла турнир «Большого шлема», она уже была в финале, она уже в десятке, а я все 22-я». А на самом деле очень круто, что ты стоишь 22-й, и у каждой разная судьба: ты можешь выиграть «Шлем» в 19 и уйти в небытие, а можешь – в 25, но до этого у тебя будет несколько четвертьфиналов, полуфиналов и так далее. Ты будешь уже сложившимся, стабильным игроком. Но когда тебе 19, сложно рассуждать о том, что будет в 25, игроку это кажется пропастью. «Я буду старая, в 26 лет выйду замуж, рожу ребенка и уйду из тенниса», – так говорили все мы, когда начинали играть.
Легенды нашего тенниса описывают типичного русского: жесткий, бесстрашный, не ценит успех
