Большое интервью с президентом ФТР Шамилем Тарпищевым: о теннисном прошлом СССР, успехах Медведева и проблемах федерации

Главный фанат тенниса в России — о прошлом, настоящем и будущем спорта.

Шамилю Тарпищеву — 75! Из них 60 лет он посвятил теннису: играл, тренировал, руководил. Через его руки прошли 17 поколений игроков, под его началом российские теннисисты стали одними из лучших в мире: брали первые «Шлемы» и становились олимпийскими чемпионами. До юбилея мы расспросили главного фаната тенниса в России, каким этот спорт был в СССР, вручали ли игрокам призовые и заключали ли спонсорские контракты.

В эксклюзивном интервью «Чемпионату» именинник также рассказал, почему Марат Сафин так рано закончил с теннисом, чего не хватило Николаю Давыденко для победы на ТБШ и ждут ли Даниила Медведева новые «Шлемы». А ещё — о психотипах в теннисе и своём будущем.

«Карацев самый скрытный. Проще понимать тех, у кого подвижная нервная система»

— Шамиль Анвярович, вы возглавляете теннис в стране уже почти 50 лет. Какой его период, какое поколение находите самым интересным? И я не только о российском. — Все поколения интересны, когда они молодые. Потому что у каждого спортсмена свой индивидуальный портрет. В силу того, что я много занимался психологией в своё время, естественно, по упорному матчу или тренировке можно нарисовать портрет человека — для меня всегда это было интересно. В каждом поколении можно говорить о персоналии, они все разные люди.

— Чей портрет для вас до сих пор загадка? — Аслан Карацев. Он скрытный сам в себе, до него достучаться тяжело.

— Чей очевиднее, более читаемый? — У кого подвижная нервная система. Кто находится в зоне от холерика до меланхолика. Тогда проявления его качеств на виду — всё время идёт какая-то смена. В то же время более прогнозируемые те игроки, кто играет как бы в роли агрессора — идёт вперёд к сетке, атакует. Они более читаемы, чем те, кто ближе к флегматику — в другой психологической зоне.

— Рублёв — тот самый агрессор? — Таких много. Они все разные: Хачанов, Рублёв, Медведев. У каждого есть своя доминанта, которая движет ими и которая при определённом развитии становится главенствующей.

Например, если по психотипу человек — агрессор, то зачем весь мир его начинает тренировать с задней линии? Значит, поставить игру с лёта, не обводя — потому что ребёнок не будет с лёта играть, если его свечками закидывать на тренировках, будет всё время назад бежать. Только потом — с задней линии. Научившись играть на задней, он полезет к сетке и будет атакующим, потому что умеет играть с лёта — это близко его характеру. Иначе в детстве маловероятно, что он пойдёт к сетке, потому что на задней играет лучше, чем с лёта. И каждый психотип должен уметь играть в свой теннис — тогда это приведёт к тому результату, что будет соотноситься с его доминантой и возможностями. Тогда ты раскрываешь игрока. А в любой академии начинают с задней линии.

— Но Федерер же пошёл к сетке после 30, никогда особо там не играя. — Федерером с 16 лет занимались пять человек, а у нас один тренер на 15 детей. Ведь если игрока сформировать до 18 лет, то он будет только расти, а у нас подготовка до 14 лет — потому что до 18 уже нет возможностей. Частным клубам по России этого не надо — у них бизнес. А муниципальных и государственных кортов, где бы это можно было воплотить, — нет. Это обедняет теннис.

«После развала СССР в России было 23 корта – о каком развитии речь?»

— Мы привыкли думать, что теннис начался с 1990-х — с первых побед Кафельникова, потом и Сафина на ТБШ. Но это ведь не так? — Современный теннис всё-таки с Андрея Чеснокова начался: первый выиграл турниры АТР, в полуфинале «Ролан Гаррос» был — прорыв нашего тенниса в современную эпоху. Теннис же реально начался с первых результатов СССР — финал Уимблдона Ольги Морозовой в 1974-м и Александра Метревели в 1972-м. Средний уровень советского тенниса — исторически так сложилось — был очень высок, ведь с начала 1970-х не было такого бурного развития мирового тенниса. И в этот период — до 1972-1973-го — 100-й игрок Советского Союза был первым среди всех топовых игроков мира.

— Как раз в 1960-1970-х и началась раскрутка тенниса — появилось IMG. Но волну советских игроков и игроков нулевых они упустили. — Советы были закрытой страной для тенниса. В Союзе приоритет отдавался олимпийским дисциплинам. Теннис до 1924-го был олимпийским видом, потом таковым стал только с Сеула-1988. Естественно, он финансировался в СССР по остаточному принципу. Если взять период развала Советского Союза — теннис аккумулировался в центральных городах. И после развала ушло 15 союзных республик с этими центральными городами. Оказалось, что в России к этому времени было всего 23 корта. И вопрос: «О каком развитии говорить?» Была точечная работа в силу того, что других шансов выжить не было.

— Теннисный тур уже жил без советских игроков в 1970-1980-х по политическим причинам. Как это повлияло на развитие тенниса глобально и локально — на СССР? — В то время такого тенниса и не было, сейчас — влияет: если нас нет, это другой турнир. Потому что если бы мы в Кубке Дэвиса играли, то три года подряд считались бы фаворитами. Потому что три игрока в топ-20 — больше вариантов выиграть, чем проиграть.

— Как ведущему агентству мира удалось подписать двух самых влиятельных и медийных теннисисток России — Курникову и Шарапову? — В переговорах и я участвовал, но подписанию не препятствовал. А зачем? У меня, например, в 1973 году был контракт — играл сам в форме итальянского модельера Сержио Таккини. Никаких проблем. Согласования были, да, но запретов не было. Мы тогда уже играли. Результаты 1976-го стали более показательны — мы в командных соревнованиях были в элите. В 1980-м вообще за Кубок Федерации цеплялись, играли достойно, были всегда в финальных стадиях соревнований. Теннис пошёл, подписывали многих, и в этом проблем не было. Просто до этого мы были никому не нужны.

— А вы видели в них тот потенциал, за который так ухватилось агентство? — Естественно. Считаю, то, что мы научились точечно работать в те времена — нет-нет, это и сегодня помогает. Мы же всегда исходили из индивидуального портрета — если ребёнок не идёт к тренеру, меняй тренера. Ребёнок же не виноват, что тренер не нашёл с ним контакта. Поэтому у нас процесс индивидуальной подготовки пошёл быстрее, чем на Западе. Нельзя сказать, что в России много кортов. У нас точечная работа, так как талантливых игроков до 14 лет очень много. Если мы оставляем их здесь и не определяем в разные академии, то 12-летним негде играть. У нас ведь не так много кортов по России, как в других странах мира. Хотя любителей на постоянной основе — больше 100 тысяч человек, а участвуют в наших внутренних соревнованиях порядка 7000.

«Метревели после США привёз «Мустанг», а призовые мы отдавали государству»

— А какие контракты были у вас, как у восьмого в стране, и что вообще предлагали лидерам тура? — Я был даже четвёртым-пятым в рейтинге СССР, когда заканчивал карьеру в 25 лет. С 1 января по 1 августа в 1973 году не было ни одного поражения. Но так как играть не давали, я завершил. Потому что была борьба с апартеидом, ни с кем нельзя было играть: ни с ЮАР, ни с Родезией. И это, естественно, тормозило развитие — во многих турнирах мы просто не участвовали. Поэтому и в рейтинге стояли низко. А из-за того, что мы не играли, и контракты были только у одного-двух человек. Естественно, с производителями формы. Денежных контрактов в те времена не было. Призовые дозированно давали. Метревели выиграл один турнир в США и привёз «Форд Мустанг-2». Такие вещи были, а прямых контрактов — нет.

— А что вы приобрели на первые призовые? — Ничего. Мы все деньги сдавали.

— Насколько знаю, в федерацию, которая отправляла их на помощь юниорам? — В федерацию никогда ничего не отдавали. Передавали в Госкомспорт. Другого выбора и не было, такой порядок у государства. Оно тебя кормит, создаёт условия, а ты возвращаешься и отдаёшь деньги.

— Тогда же стали появляться игроки нового типа — на кого влияла западная культура. Про Звереву и Чеснокова говорили, что они индивидуалисты и не хотели отдавать призовые. Тяжело было находить контакт: бунта, разногласий не было? — Это вообще наше достояние: за 50 лет, как я главный тренер сборной, ни одного видимого конфликта не было. Были тёрки, но конфликтов — никогда.

— Вы были настолько коммуникабельны? — Когда в 25 лет стал тренером, то вообще один работал в теннисной системе. Это сейчас 16 тренеров на ставках, каждый отвечает за свой возраст. Тогда три года в одиночку. Да, потом появился Анатолий Лепёшин (тренер Кафельникова. — Прим. «Чемпионата»). Никогда не было массовости — кортов нет. Их нет — нет и массовости.

— И вы играли без тренера всю карьеру. Как такое возможно? — В те времена их было много. В каждой союзной республике были тренеры: хорошие школы в Эстонии, Беларуси, на Украине. Но когда мы остались одни, как и во всех сейчас бывших союзных республиках, пришла проблема — тренеров стало меньше. Но преподавание на государственном уровне было всегда: в вузах кафедры тенниса были — в Москве, в Санкт-Петербурге, в Малаховке в Подмосковье. Было преподавание на государственном уровне. Тогда это многое дало — тренеров ежегодно на потоке выпускали. Поэтому в те времена и был сильный теннис. Просто материально-техническая база резко отставала. Её не стало, когда развалился Союз.

«Сафин – художник, Давыденко не хватало выносливости»

— Можете сравнить Медведева, Рублёва, Хачанова с прошлыми поколениями: на кого с точки зрения игры и психологии похожи сегодняшние топы? — Конечно, они на кого-то похожи. Если взять психологический портрет игроков, то они попадают в ту или иную зону. Я бы вообще сделал шесть разных систем подготовки, исходя из внутреннего состояния спортсмена. Тогда эффект от работы будет больше – индивидуализация подготовки должна быть более ранней. По внутреннему содержанию люди разные, но есть приблизительная одинаковость. Ими надо заниматься в одном коридоре. При мне прошло 14 поколений теннисистов, естественно, много аналогичных портретов.

Сравнить по игре невозможно. Потому что раньше играли деревянными ракетками, сейчас — композитными. Скорость полёта мяча по сравнению с деревянными увеличилась на 22%. Требования к организму, как и нагрузки на корте, увеличились — многие из тех, что тогда играли, не выдержали бы их сейчас. Считаю, что теннис вообще противоречит логике спортивных тренировок — должно быть два-три пика, а профессиональный теннисист играет до 35 недель соревнований, и 25 из которых должен быть в форме. А ещё учитывая травматизм — при таких неадекватных нагрузках многие молодые ломаются, они не доживают до профессионализма.

— Сафин из-за этого же закончил так рано? — Он художник внутри. Если бы он пахал, как Федерер, может быть, и вместо Федерера шесть лет подряд был первым. Но он другой по натуре своей — творец. Поэтому много импровизировал, отсюда много ошибался. Не было, наверное, 100-процентной концентрации, надо было сделать так, чтобы его не лихорадило.

— Чего не хватило Николаю Давыденко для больших побед? — Очень был быстрый, но не выносливый. Поэтому в трëхсетовых матчах выигрывал и пять лет подряд в пятёрке был, но не брал ни одного «Шлема», так как там пятисетовый формат. Это предполагает другую функциональную подготовку и выносливость. А это воспитывается только до 16 лет. Пропустил этот период — и всё.

А быстрота воспитывается только до 12 лет. Если ты ребёнка перегружаешь, то он быстрым не будет, а небыстрый в теннис не играет. Это тонкая вещь, которую тренер должен знать. Ведь у детей ещё не видно усталости на тренировках, чуть посидел — и вроде такой же. А у них усталость копится: 70% в школах — перетренированные. А это чревато тем, что они быстрыми не будут. И если это продолжать, какие потери в раннем возрасте для спорта и тенниса… Потому что он здоров, всё в порядке, но бегает небыстро. И для тенниса уже не годится.

— Поэтому удивительно, как Даня при таком росте быстр. — При росте 198 см он очень быстр — это сказка. Не были упущены в детстве те вещи, которые сейчас могли нарушить тренировочный процесс.

— Способен ли он взять второй «Шлем»? В чëм для этого ему надо прибавить? — Прибавить? Нехорошо критиковать игроков. Зачем кому-то знать слабости. Конечно, он способен. Просто надо разучивать тактику быстрого нападения.

— Многие говорят про минусы приёма за задней, но у него же сложный замах. Поэтому Даниил не принимает ближе. — Технически так он и изначально играл. Дело же не в замахе, а в точке удара — где ты бьёшь. При всех рычагах Медведева, точка удара впереди себя, он успевает это делать. Соответственно, ломать что-то нет смысла. Если ты за жизнь сделал миллион ударов, что-то менять – значит сделать 10 миллионов ударов. Может пагубно сказаться. При своём росте он успевает играть впереди себя.

— Почему сейчас штормит Касаткину? Мартинес сказал, она стала больше уделять внимание внешнему. — Даша — умный игрок, наверное, одна из умнейших в туре. Однако чем медленнее теннис, тем легче ей. За счёт головы она может переиграть любую. Но проигрывает из-за скоростных возможностей — первая подача под 120 км/ч. Это как? И проблемы в быстроте передвижения. Это недостатки, которые надо было устранять в детстве. И виноваты в этом в основном тренеры.

«Бюджет ФТР — $ 10-15 млн в год, а у Америки только один «Шлем» даёт $ 120 млн»

— Общаетесь с игроками лично или через менеджеров? — Я через менеджеров вообще не работаю: через личных тренеров или по телефону сам. Особенно в пандемию или сейчас. Тогда был лишён возможности передвижения и времени ни на что не хватало, а сейчас никуда и не долетишь: есть вопросы с визами, самолётами. Но эта нагрузка в основном на Игоре Куницыне и Игоре Андрееве, кто работает с женскими и мужскими командами. Я же провожу сборы по направлениям с 13 до 18 лет. В марте полетим в Турцию на трёхнедельный сбор на грунте, а осенью нас ждёт подготовительный сбор под Арменией в среднегорье. Там под нас с помощью наших партнёров построили 10 грунтовых кортов.

Сейчас около года общаюсь с детьми от 13 до 15 лет. Ведущие подростки находятся все вместе — много играют внутрироссийских соревнований, календарь у них обеспечен. Когда они много играли на выезде, подготовка опиралась на то, что все рвались за результатом. Теперь же выстраиваем программу, которая позволяет более готовыми делать спортсменов по всем аспектам — они здесь и имеют полновесный календарь. Никуда теперь не надо рваться.

По своему возрасту всё имеет Иван Юткин из Саранска, в 15 лет он поехал на турнир на Мальдивы. Савелий Рыбкин — чемпион Европы, Настя Смирнова обыгрывает 18-летних, как и Анна Пушкарёва. Это поколение — 15-летние и 18-летние — сейчас здесь, они больше фундаментально готовы на выходе.

— Вот это резервы. — Эта плеяда началась с Кубка Дэвиса в 2015 году, который проводился во Владивостоке. Там мы играли против испанцев. А тенниса в городе не было — отдельные корты и тренеры: Игорь Куницын, например, оттуда. Первый день играли на «Фетисов Арене» с Испанией, поставил молодёжь: Рублёва, Хачанова, Донского, Кравчука. Проигрывая 0-2, выиграли 3-2 — единственное поражение Испании со счёта 2-0 за всю историю. Самое интересное было до матчей. На день позже тогда приехал Томми Робредо и провёл интенсивную тренировку. Тогда я ребятам и сказал, что это наш клиент в последний игровой день, потому что неправильно тренируется — интенсивная нагрузка, неадекватная его возможностям и в таком часовом поясе. Он перетренировался за два дня. И при счёте 0-2 я выставил против Робредо Донского. Испанец тогда был в топ-20, Евгений — за сотней. И Женя его обыграл.

— То есть главная проблема — не люди. — Никто не строит корты — теннис дорогостоящий вид спорта, его окупаемость начинается не менее чем с шести кортов. Но строят от двух до четырёх — они никогда не окупятся.

— Для этого и нужны спонсоры? — Финансирования недостаточно во всех видах спорта. Бюджеты в разные годы — в зависимости от того, кто к нам пришёл — на организацию соревнований, командировки — максимум $ 10-15 млн в год, а у Америки только один «Шлем» даёт $ 120 млн. Это же турнир федерации. Почему в России нет крупных теннисных турниров? Потому что они не окупаются вообще. У нас в десятки раз меньше суммы, но при этом мы в элите и даём результат. Если бы можно было наши знания дать в регионы, центры были бы оснащены как надо, то можно было бы своими результатами весь мир похоронить — 583 турнира в прошлом году взяли, в этом — уже 61.

«Ощущения, что незаменим, — нет, хотя жалею, что не пошёл в футбол»

— Вы в теннисе больше полувека. Когда поймёте, что хватит, пора? — Я закончил в командных соревнованиях: там уже не появляюсь. Со мной было выиграно семь турниров: три Кубка Дэвиса и четыре Кубка Федерации. Я — №1 в мире по этим показателям, а по другим параметрам попадаю в Книгу рекордов Гиннесса. Сейчас работа-то у меня очень интересная. Знаний хватает, но со мной с этими детьми работает состав тренеров. Сегодня семь тренеров поедут на сборы в турецкий Бодрум. Технические и тактические задачи выполняем. Уже реально давно созрели те люди, которые будут иметь те знания, чтобы работать полноценными тренерами на Кубке Дэвиса и Кубке Федерации. Вице-президент Евгений Кафельников, бывшие игроки, недавно закончившие карьеру.

— Но есть ли ощущение «а кто, если не я»? — Такого ощущения нет. Всегда есть люди, которых можно научить и которые будут лучше тебя. Этим я и пытаюсь заниматься.

— Есть ли что-то, о чём после ухода, а он когда-нибудь наступит, будете сожалеть? — Всё время жалею, что не пошёл в футбол — мой любимый вид спорта.

— И кем бы вы сейчас себя в нём видели? — Наверное, был бы уже на футбольной пенсии. В жизни происходило всё против моей воли: куда я не хотел — туда и попадал.

— Но всегда это чем-то удачным заканчивалось. — Я прожил на сегодня интересную, содержательную жизнь. Когда хобби и работа совпадают, конечно, я счастлив. Потому что у меня нет усталости: могу работать круглые сутки, мотаясь по всему миру. Ради чего? Ради того, чтобы мы были лучше и лучше.