Интервью с хореографом Никитой Михайловым: как создаются программы, работа с Колядой, Кондратюком и Самоделкиной
Постановки Никиты отлично дебютировали на Олимпиаде. И хотя «Список Шиндлера» Коляды до Пекина не доехал, программы Кондратюка покорили мир.
До недавнего времени имя Никиты Михайлова было неизвестно рядовому болельщику фигурного катания, однако молодому хореографу удалось заявить о себе, поставив несколько выдающихся программ топовым фигуристам. Творческий тандем специалиста с учениками Светланы Соколовской и Алексея Мишина принёс свои плоды. И хотя в Пекине мы так и не увидели эффектный «Список Шиндлера» Михаила Коляды, олимпийские программы Марка Кондратюка запомнятся фанатам на долгие годы.
Радует, что Михайлов не собирается останавливаться на достигнутом. Никита пробует себя в новых жанрах, работает со спортивными парами и размышляет о том, как не превратить создание программ в конвейер. О том, как проходит процесс постановки программ, почему спортсменам стоит давать свободу для импровизации, и о деталях работы с Кондратюком, Колядой и Самоделкиной — читайте в эксклюзивном интервью «Чемпионату».
«У Морфеуса была своя характерная линия движений, подходящая Самарину»
— Расскажите, почему вы решили стать хореографом. Есть ли у вас желание привнести что-то кардинально новое в фигурное катание? — Желание стать хореографом появилось под конец спортивной карьеры: последние две программы я ставил себе сам с моим другом Сергеем Комоловым, и дальше хотелось двигаться в этом направлении. Конечно, хочется привнести что-то новое, всё время в поиске новых идей, образов, каких-то находок. — Вы сами придумываете сюжеты для постановок или к вам приходят с уже готовыми идеями? — По-разному. Чаще я предлагаю, чтобы было проще работать, плюс нахожу что-то необычное в музыке, но есть спортсмены, которые приходят и говорят: «Мы хотим вот это». — Программы по известным сюжетам или абстрактные программы: что лучше заходит? — На самом деле, всё диктует музыка, но по образу легче, потому что ты понимаешь, как спортсмену донести, что и как должно выглядеть, потому что он тоже опирается на визуализацию этого персонажа, на его характер, манеру — это всё облегчает задачу. Но когда у ребёнка классное тело и он может хорошо двигаться, то абстракции работают лучше, чем образ, потому что можно найти что-то необычное, что-то, что вызовет интерес у людей, движения и пластика тела будут привлекательны. — Как создавались ваши лучшие образные программы — «Матрица» Александра Самарина и «Список Шиндлера» Михаила Коляды? — С Самариным мы выбрали Морфеуса, потому что, в основном, когда берут «Матрицу», катают либо Нео, либо Тринити, а Морфеуса никто не катал из того, что я помню или видел. Мы пошли по этому пути, так как у Морфеуса была своя характерная линия движений, запоминающаяся и подходящая Саше.
Что касается «Списка Шиндлера», то он подошёл по химии, внутренней наполненности, это была очень интересная история, поскольку я сделал нестандартное начало, включив «отпечатки» фильма, ну и сама музыка — это классика. — Есть ли музыка, темы, которые вообще не подходят для фигурного катания? — Жёсткий металл, техно, что-то андерграундное. Это не ляжет никогда.
— Как понять, подойдёт та или иная тема фигуристу или нет? — Это визуальное восприятие хореографа — то, как ты видишь человека, его данные, знаешь, что он может откатать. Если спортсмен зажатый, то много плавных движений ему не подходит. Ему подбираешь что-то быстрое, энергичное, резкое. Тот, кто более лиричен, у кого длинные руки, хорошие линии, ему будет тяжелее катать быструю музыку, поэтому он будет выигрышнее смотреться в других композициях. Всё решает опыт: понимаешь, что и кому подходит по физиологии.
«Профессиональный багаж фигуриста даёт больше граней для работы»
— Идея есть. Что дальше? — Идёт подбор музыки, хотя иногда сначала находится композиция — либо музыка происходит из идеи, либо наоборот. Далее она компонуется, при сведении ты понимаешь, что это будет — короткая или произвольная программа. Затем уже выход на лёд. — Как создаётся рисунок программы? Какие нюансы нужно учесть? — Всё базируется на технической подготовленности спортсмена, смотря какие прыжки он делает, как он их тренирует, потому что у каждого прыжка есть свой заход, по направлению элементы различаются, опираясь на это, ты и выстраиваешь последовательность, а затем появляется сам рисунок. — В случае если в течение сезона фигурист набирает форму и в его арсенале появляется новый элемент, как быстро происходит перестройка программы? — В течение занятия. Это происходит регулярно, программа в течение сезона всегда подвергается каким-то изменениям и подходит к ключевым стартам уже в другом виде. — Каковы сроки постановки короткой и произвольной программ? — Так как процесс постановки и изменений достаточно частый и длительный, иногда и весь сезон идёт, конкретных сроков нет. Но если говорить о каркасе постановки, то это от 4 до 10 часов.
— При работе с фигуристами вы отталкиваетесь от их способностей. Опыт спортсмена — это привилегия? — Профессиональный багаж в таких случаях больше — как в техническом, так и в артистическом плане. Это даёт больше граней для работы. — Некоторые атлеты не отличаются выносливостью, или у них слишком высокая техническая база. Как удачно вплести в хореографический рисунок места для отдыха или, как сказала бы Светлана Соколовская, места, где можно попить водички? — Всё зависит от спортсмена, но, условно, ему нужно собраться на три-четыре элемента, затем нужно выдохнуть. Есть понимание, что идёт работа, потом перерыв, затем снова работа — всё строится такими блоками. Драматургически это обыгрывается просто: мы так режем, компонуем и подбираем музыку, чтобы это было оправданно.
«Хочется больше современного, но рано или поздно возвращаюсь к классике»
— Музыка — основа основ. Её наверняка подбирают особенно тщательно. Как происходит у вас? Где черпаете вдохновение? — Вдохновение для поиска музыки не нужно, необходимы лишь время и источники. Стандартные музыкальные площадки, где я трачу очень много часов на прослушивание разных композиций. В течение года я занимаюсь этим постоянно. Официально: я — меломан! (смеётся) — Отдаете предпочтение классике или современным композициям? Вы нередко используете аранжировки — почему не исходник? — Хочется больше современного и интересного использовать, но рано или поздно возвращаюсь к классике, потому что она всегда будет с нами. При этом в неё можно много чего добавить, все хотят оригинальности. Здесь и помогают аранжировки. Если хочешь чего-то оригинального, нужно работать с основой. Если кто-то находит хороший кавер, это очень ценится. — У вас родился мощный тандем с композитором Алексеем Галинским. Можете рассказать, как это произошло? — Мы познакомились, когда работали на ледовых шоу. Он был композитором спектакля «Принцесса Анастасия» для государственного театра Санкт-Петербурга. Тогда произошли наше первое общение и знакомство. Дальше мы отработали вместе на нескольких ледовых проектах, и я понял, что это тот самый человек, с которым можно работать. Мне повезло, что у него на тот момент уже был большой опыт работы в ледовой сфере, он понимал всё с полуслова, и ему не надо было объяснять банальные вещи. — Как происходила постановка короткой программы Елизаветы Туктамышевой в сотрудничестве с Алексеем? — Музыку выбрал Алексей Николаевич [Мишин], я её скомпоновал, но в ней не было сильной части на дорожку, которая была нам очень нужна. Собственно, здесь Алексей [Галинский] нас и выручил. Он добавил, наиграл, и получилась очень классная композиция. Поначалу мы вообще хотели от неё отказаться, но в итоге всё срослось.
«У меня были попытки сделать Кондратюку программу в образе художника»
— Импровизация от фигуристов — как относитесь к ней? Марк Кондратюк, например, часто этим пользуется — это помогает или мешает? — Марку это помогает. Он импровизирует в тех кусках, где он может себе это позволить. Всё-таки есть какая-то основная канва, которая нерушима. Но какие-то моментики он от себя добавляет, делает он это для того, чтобы ему было удобно выполнить остальную программу, так что в этом плане я отношусь к импровизации положительно. Он это умеет делать — невероятно важный аспект, которым владеют не все. Иногда люди импровизируют, выбрасывая что-то, а он просто заменяет. — То есть для импровизации нужна особая пластика и фигурист должен уметь думать в полёте? — Да, он должен не разрушить всю идейность нашей программы, чтобы эта импровизация была органична. — Можете привести примеры таких спортсменов? — Из импровизаторов могу назвать Андрея Лутая, это было ещё во времена, когда мы катались у Алексея Николаевича. Из нынешних ребят выделяется Илья Яблоков. Он может что-то эдакое сделать (улыбается).
— Использовали как-то творчество Марка в соревновательных программах или в показательных номерах? — Пока нет. У меня были попытки сделать ему короткую программу в образе художника, но на данный момент эта постановка осталась ждать своего часа.
— Как уложить сюжет постановки в три-четыре минуты? — Опытом, методом проб и ошибок. Нужно правильно подавать музыку. — Как соблюсти баланс между техникой и красотой, историей? — Единственный ответ — это попасть на правильного спортсмена. Эти примеры мы все отлично знаем и у американцев, и у японцев, и у россиян. Нэйтан Чен, Юдзуру Ханю, у нас — это Марк.
— Должны ли короткая и произвольная программы быть кардинально разными? Что лучше подходит для короткой, что для произвольной? — Не должны, но тренеры часто пытаются это делать. Это развивает спортсмена, когда он пробует разное, потому что бывают случаи, когда фигуриста оставляют в комфортной музыке, когда же он подрастает, ему ничего не подберёшь, а он ведь устал от определённого стиля. Для короткой берут более быстрые мелодии, потому что на произвольные энергичные композиции никто не может, да и не хочет ставить. Это ритм, который нужно выдерживать при сложном контенте. — Именно это произошло с Алёной Косторной в её «Временах года» под Антонио Вивальди? — Говоря об этом, нужно не забывать, что, вероятно, тренеры попали не в лучший её сезон, не в лучшую форму. На самом деле, у Вивальди тоже есть перебивки, места, где можно подышать. Но задумка Даниила Глейхенгауза была другой. Он выбрал то, что ей идёт, что она может делать. И я бы не сказал, что там всё быстрое, были ритмичные части, где и хореография, и катание ускорялись, но далеко не вся программа была такой.
«Из-за того, что поменяли «Список Шиндлера» Коляды, обидно не было»
— Почему иногда приходится менять программы по ходу сезона? — Не попали, иногда сам спортсмен говорит, что не чувствует. — Знали ли заранее, что Михаил Коляда будет экспериментировать в олимпийский сезон с произвольной? Не было обидно, что в Пекин могла отправиться постановка «Белый ворон», а не «Список Шиндлера»? — Ну она же не отправилась — ни та, ни другая (смеётся). То, что будут экспериментировать, никто не знал. То, что поменяли, нет, обидно не было. Потому что действительно бывает, что не попали, что спортсмен не всё делает. Выбор Алексея Николаевича абсолютно грамотный. — В случае с Колядой — это прямое непопадание в образ? Или всё-таки тренерский штаб Мишина был намерен «придержать» «Белого ворона», чтобы постановка не приелась зрителям и судьям? — Если честно, этот момент мы не обсуждали, но это вполне нормально. «Белый ворон» начал играть новыми красками после того, как Миша сделал паузу.
— Бывает, что у двух известных фигуристов в один год постановки под одну музыку. Как быть в такой ситуации? — Чаще оставляют, особенно на начальном этапе, смотрят, затем каждый для себя решает. То же самое было у нас с Мишей, когда мы Шиндлера поставили. Когда я спросил его об этом, он ответил: «У нас с Джейсоном [Брауном] разные дороги. У него своя, у меня своя». Тут важно отношение спортсмена. Если это ему очень идёт и он это комфортно катает, то, значит, надо просто делать максимум, лучше, чем кто-либо другой. — В чём было принципиальное отличие «Списка Шиндлера» Коляды от постановки Джейсона Брауна? — В постановке Джейсона Брауна нет в принципе никакой истории. Он изображает эмоциональную составляющую, которая выражена в трагедии еврейского народа. Мы с Михаилом же катали именно Оскара Шиндлера. Начало мы специально сделали с небольшой ремаркой на конец фильма, где спасённые им люди подарили ему кольцо, на котором было написано: «Спасший одну жизнь спасает целый мир». Мы начинали с этого момента, где ему дарили кольцо, он его надевал, и мы переносились в прошлое, вспоминали его историю, а в конце он снимал аксессуар, получалась закольцованная история. — Стоит ли рисковать фигуристам в олимпийский сезон? Или лучше обратиться к «золотому фонду»? — Это всё очень субъективно, потому что что-то новое может быть абсолютно сильнее, чем «золотой фонд». Если находите что-то лучше, то оставляете, если нет, то классика в помощь, особенно если она подходит.
«Правила в фигурном катании не сковывают, но менять всегда что-то надо»
— Существующие в фигурном катании правила для постановок сковывают? Может, что-то стоит изменить? — Нет, они не сковывают, но менять всегда что-то надо. В нашем виде спорта это неизбежно. Это и запускает прогресс. Сейчас ограничения не пугают, вот раньше, когда нельзя было брать музыку со словами, тогда было сложно. Мы искали инструментальную музыку, брали минусы песен, но порой они звучали слабее, чем композиция со словами.
— Изменения грядут в танцах на льду — добавятся так называемые прыжки с помощью ассистирующего партнёра. Как это повлияет на хореографию? — Эти прыжки другие, ничего кардинально не поменяется, я думаю. — Вы говорили, что этот вид фигурного катания один из самых сложных. Почему? — Потому что с точки зрения хореографии танцоры отрабатывают всю программу, у них нет каких-то разбегов, как у одиночников, когда они набирают скорость. У них даже когда разбег — это полное погружение в музыку. Поставить такую программу — это значительно дольше, нужно найти идеальное попадание для двоих. — Вы работаете и со спортивными парами. Каковы нюансы парных постановок? — Здесь только хорошие нюансы для меня. Я не испытываю каких-то проблем в этом виде — для меня, наоборот, это только раскрытие более интересных образов, потому что спортсменов двое, соответственно, опциональный выбор больше. Другой горизонт — то, что нельзя сделать в одиночном.
«Самоделкина очень яркая, светлая, лучезарная, от неё остаются лишь положительные эмоции»
— Ваши программы вышли на высокий уровень, Марк Кондратюк показал их на Олимпийских играх. Какие цели теперь ставите перед собой? — Чтобы программ было больше.
— А сейчас недостаточно? — Нет. Этого никогда не может быть достаточно (улыбается). В этом плане до постановки программ я невероятно голоден. — Есть информация, что вы будете постановщиком для Николая Колесникова, это правда? Удалось ли уже поработать с ним? — Да, мы уже поработали вместе. — Были ли у него проблемы с тем, чтобы адаптироваться под новый стиль, отличный от работ Даниила Глейхенгауза в «Хрустальном»? — Нет, он очень талантливый одиночник, в силу своей молодости и упорства он очень быстро всё это впитывает. Его тело рабочее, так что это был классный опыт и для меня тоже. Сейчас мы будем это показывать, оттачивать. — Вы работаете с Софьей Самоделкиной. Какие впечатления? — Софа — очень яркая, светлая, лучезарная, от неё остаются лишь положительные эмоции. Она также комфортна в работе. Мы поставили ей короткую, сейчас в поисках музыки для произвольной. Если описывать её одним словом — солнечная.
— Как хореографу избежать конвейера? — Тут дело в том, сколько у тебя времени есть на работу. Когда есть какие-то рамки, естественно, результат не порадует. А чтобы не повторяться, я предпочитаю разные направления, разные виды. Это дело практики: если ты занимаешься танцами, чем-то ещё, то тебя не будет захлёстывать, ты смотришь на того или иного ребёнка по-разному. Оцениваешь хореографию и не ставишь одно и то же разным людям. Когда ты работаешь на противоположностях плюс сам подпитываешься физически танцами, то в этом есть смысл. — Помогает ли вам то, что вы сотрудничаете с разными школами? — Сто процентов. Это, в принципе, моя глобальная установка: чем больше я работаю с разными людьми, чем больше я ставлю, тем я сильнее. Когда ты ставишь — ты что-то придумываешь. Когда придумываешь, то идёшь к чему-то новому. Тут априори не может быть повторений.
