Хореограф группы Мишина Елизавета Навиславская – о работе с Туктамышевой, Семененко, Колядой

О ней Лиза говорила на контрольных прокатах, а ещё её заслуга – прогресс Евгения Семененко.

Пластика? Выразительность? В фанатской среде бытует мнение, что в группе Мишина основной упор идёт на технику, ведь Алексей Николаевич – признанный мастер этого дела. Но так ли на самом деле или это заблуждение?

В последний месяц ученики группы Мишина – и сам Алексей Николаевич – начали рассказывать о работе со специалистом из Академии танца Бориса Эйфмана Елизаветой Навиславской. Она является педагогом по пластической выразительности и актёрскому мастерству и возглавляет соответствующее отделение, а также активно работает со спортсменами – гимнастками, синхронистками, танцорами и фигуристами. Погружение Елизаветы Туктамышевой в новую произвольную «Одиночество» и чарующие руки Евгения Семененко – это в том числе её огромная заслуга. А работает она с фигуристами «Звёздного льда» уже не первый год. Мы встретились с Елизаветой накануне контрольных прокатов сборной России в Москве и поговорили о том, как создавались и правились олимпийские программы учеников Алексея Мишина, что они приготовили для нового сезона и нужно ли фигуристам сейчас становиться артистами на льду.

«Мишин сказал: «Елизавета, делайте. Как вы видите, так и делайте»

– Как долго вы сотрудничаете с фигуристами Алексея Мишина? – Наверное, чуть больше трёх лет. Алексею Николаевичу тогда нужно было подредактировать «еврейскую» программу для Лизы Туктамышевой. И он обратился за советом к своему давнему другу, выдающегося педагогу по танцу из театральной академии на Моховой Юрию Харитоновичу Василькову (его ученики – Козловский, Боярская, Раппопорт, Пореченков, Хабенский). Юрий Харитонович, будучи и моим учителем тоже, знал, что я активно занималась еврейскими танцами на тот момент – и посоветовал Мишину меня. Мы начали работать и сделали с Лизой очень, по-моему, хорошую программу. – Каким было ваше первое впечатление о нём? – Алексей Николаевич поразил меня. Он оказался удивительно открытым, добрым человеком. Но главное, что знаменитый спортсмен, талантливый, известный тренер отнёсся ко мне с каким-то редким, подкупающим доверием. Он сказал: «Елизавета, делайте. Как вы видите, так и делайте». А как я могла видеть, если не очень понимала технологию, которая внутри тела фигуриста? Сейчас уже попроще с этим, но в начале было забавно (смеётся). В общем, мы начали работать с Лизой. По-моему, мы нашли общий язык и в прошлом сезоне продолжили сотрудничество – уже целиком сделали её «восточную» программу, поработали чуть-чуть с Мишей [Колядой] и достаточно много с Женей [Семененко]. То есть сделали пластику, позы – выразительность их программ на олимпийский сезон. Вот так как-то я там и прижилась. – Алексей Николаевич в одном из интервью назвал вас частью своей команды. – О, как почётно. Надо ему сказать спасибо! К моменту нашего знакомства с командой Алексея Николаевича я давно работала с художественной гимнастикой, синхронным плаванием и думала: «Почему с фигурным катанием всё никак? Я же знаю, где есть «вторая оценка». Это же я люблю больше всего, всё детство смотрела, родители тоже смотрели». И когда вдруг получилось поработать с фигуристами, да ещё и на таком уровне – это просто счастье какое-то!

– Занятия обычно проходят только в зале или же вы правите хореографию программ прямо на катке? – Мы занимаемся и там, и там. Кому-то удобнее в зале, кому-то – сразу на льду. С Женей обычно начинаем в зале, можем много напридумывать, миллион вариантов – очень красиво, а когда он выходит на лёд, я понимаю, что не осталось ничего. Потому что он стал делать ноги — это уже своя технология, ему нужны руки для того, чтобы себе помогать – и мы начинаем всё подстраивать.

С Лизой бывает по-разному: и в зале мы работали, и на льду. С ней везде очень удобно. Ей можно предложить: «У меня есть безумная идея! Попробуй это сделать». И она каким-то образом это подстраивает. Сейчас ещё много работаю с Матвеем [Ветлугиным], с ним только на льду. Он удивительно быстро всё берёт. С юниорами много работаю на льду, они тоже большие молодцы. – Ваш основной профиль работы – пластическая выразительность. Как вам кажется, это обязательная вещь для фигуриста? – Был момент, когда я спросила у Татьяны Николаевны Мишиной: «Я посмотрела прокаты юниоров, и всё, что я делаю – они этого не делают. Может, сейчас это не нужно в фигурном катании?». Я выросла на том поколении, когда катались Плющенко, Бережная/Сихарулидзе, Петрова/Тихонов – и это были супервыразительные люди на льду. Ягудин, у которого программа – это целый спектакль! И она мне ответила: «То, что ты делаешь – это же хорошо? Значит, это нужно». Та программа, которую мы сейчас с Лизой сделали, очень театрализованная. Лиза мне говорит: «Ничего себе, у нас есть две разные подачи, будто два разных человека катают». Там есть история внутри, это целый большой спектакль внутри фигурного катания. Не знаю, как это воспримут судьи, но предполагаю, как воспримут зрители, потому что сама зритель. Слышу отзывы, вижу, что пишут, хвалят именно то, что стало по-другому, стало музыкальнее, стало выразительнее. И слава Богу, значит, я полезна хотя бы немножко.

«Туктамышева настолько погружена в материал, что выглядит крайне убедительно»

– «Восточную» программу Елизаветы для олимпийского сезона ставил Никита Михайлов – шаги, распределение элементов, вся «ледовая» часть. А каким образом выстраивалась работа – это были «руки», верхняя часть? – У меня очень забавно строится работа. По принципу: какая тебе нужна рука впереди? Правая. Вперёд, давай, а сейчас мы придумаем форму этой правой руки. Конечно, я предлагаю какие-то моменты, кардинально меняющие основу движения, но не затрагивающие саму основу программы. Делаю всё, чтобы эта программа выглядела стилистически целостно, совпадала с музыкой. Если вижу, что есть какой-то немузыкальный момент, то начинаю «приставать» к фигуристу и предлагать – давай это куда-то сместим. Всё, что мы делали с Лизой – это только верх. В ноги мне даже лезть страшно, потому что не владею коньком так, чтобы об этом серьёзно говорить. – Вы вживую видели показ этой программы на чемпионате России в Санкт-Петербурге. Лизе удалось полностью передать то, что вы придумали в совместных поисках? – Я немного боюсь смотреть вживую, слишком волнуюсь. Но им всем говорю – буду «кричать в телевизор», слушайте. Когда пришла на чемпионат России, не стала говорить Лизе, потому что не знала, как она отреагирует на это. Написала ей уже после. Она Императрица в полном смысле этого слова, то, как её встречал тогда зал – это было просто невероятно! Мы пришли с мужем и знали «правила игры» – надо купить игрушку. Я понимаю, что эти игрушки – это признание, как артисту дарят цветы. Написала Лизе: «Там есть небольшой «золотой» мишка, это от меня». (Смеётся.) Мне хотелось как-то её поддержать, но потом поняла, что рядом со всеми теми игрушками, которые кинули, мой «золотой» мишка – это так наивно…

– В интервью о новой программе «Одиночество» Лиза отметила, что вы показываете, как эмоции можно передать движениями. Какие эмоции вы закладывали в эту постановку? Что хотите этим спектаклем донести до зрителя? – Это очень опасный вопрос. Надо спрашивать у того, кто будет смотреть. Закладываю я одно, по-другому это чувствует Лиза — и это нормальная ситуация, а третье читает зритель. Главное – чувствует зритель или не чувствует. Искусство всегда рождает эмоции. Если мы добьёмся того, что фигурное катание станет во многом видом искусства, а не спорта, будет очень хорошо.

– Алексей Николаевич упоминал, что в новом сезоне будет New Tuktik. В чëм, как вам кажется, Лиза стала новой? – Думаю, здесь Алексей Николаевич говорил и про чисто спортивные достижения. Лиза растёт, взрослеет и становится глубже. Не знаю, какой она была до меня в работе. Но сейчас она работает как большой артист или спортсмен. Для этой программы я ей скидывала видео, а также фильм «Танцующая в темноте», от которого родился творческий импульс. Сейчас она настолько погружена в этот материал, что, конечно, выглядит крайне убедительно. Как артист, который попадает в обстоятельства, начинает их чувствовать и увлекает за собой зрителя, так и Лиза создаёт в этой программе особую атмосферу. Для меня она в этой программе сделала глубокий шаг в глубину понимания образа. Иногда я немножко боюсь, что вешаю на них больше, чем им нужно для фигурного катания, но с другой стороны… У меня был опыт работы со сборной России по синхронному плаванию, и я спрашивала тренера Гану Максимову: «Как они должны чувствовать? Какой уровень ощущений?». Это же синхронное плавание, ты вниз головой, в воде, без воздуха. Она мне говорит – стопроцентный уровень, как у драматических артистов. Если там это возможно, то и на льду возможно. Мне кажется, Лиза по своему пониманию, принятию материала движется как раз в эту сторону – к стопроцентному драматическому переживанию программы. – Если сравнивать работу с синхронистками и с фигуристами – с кем было сложнее? – Со всеми легко и приятно работать. У меня также очень много гимнасток, танцовщиков всех направлений – и бальники, и современная хореография, артисты драматического театра, балет – вообще моя история. Могу сказать одно – та программа, которая придумана в Академии танца Бориса Эйфмана – «пластическая выразительность» – она стопроцентно работает везде, где требуется выразительное движение. Я проверила это за десять лет работы в академии на очень большом количестве людей – детях, взрослых, профессиональных спортсменах, артистах – и у всех наблюдался прогресс с точки зрения выразительности. Кому-то требуются индивидуальные уроки, кому-то — групповые. В фигурном катании же я сразу начала работать индивидуально, общеразвивающие группы мы проводили всего несколько раз. В группе особенно чувствуется, что народ сначала приходит в состояние ужаса, думают, что же это такое, что значит «дирижируй руками», «дирижируй ногами». А на самом деле это просто развитие воображения. Кардинальные отличия? Для меня – нет, отличие только в том, насколько быстро за мной идут. Лиза пошла сразу. – Быстро нашли общий язык? – Ну мы ещё и две Лизы (смеётся). Так что быстро.

«Спросила у Семененко, читал ли он «Мастера и Маргариту» – он стал цитировать»

– С Женей Семененко вы активно работали над олимпийскими программами. Как выстраивалась ваша совместная работа? – Женя очень умный. Конечно, внутри взбалмошный, бунтарский, как нормальный 19-летний мальчик, но старается всегда быстро зацепить то, что я хочу. Не в плане конкретных мелочей, а общее направление движения. Первое, что я ему говорила: «Женя, «доставай» руки». Был немного поджатый верх – сейчас уже меньше, меня это радует, он молодец. Всё время было: «Женя, лопатка», «Женя, плечо», «Достань руку из сустава» – мы серьёзно и много работали над руками. А он же учится на медика и говорит: «Тут не вытаскивается, я знаю, как устроен сустав». Я ему: «Женя, это у вас в медицине не вытаскивается, в хореографии всё вытаскивается, вперёд!» Перед отъездом в Москву он пришёл и похвастался, что у него была фотосессия: «Мне сказали, что у меня очень красивые руки!» Мы очень много времени проводили в зале. В прошлом году больше, в этом – одна травма, вторая травма… Конечно, фигуристы из-за сложной техники немного замыливают то, что прошу я. Всё-таки если ты не прыгнул – то не прыгнул, а если руку не доделал, то только я потом скажу: «Ай-яй-яй». Женя старательный, ему сначала было тяжело запоминать телом, но сейчас он всё хватает, чудесно это фиксирует. – Есть такое мнение, что мальчики делают упор на технику и неохотно уделяют время хореографии. Как вам кажется, это миф или вы действительно с таким сталкивались? – Не стоит так вопрос. Стоит вопрос – должно быть хорошо. Все понимают, что это процесс, это часть работы. Они же всё время работают с Татьяной Николаевной Прокофьевой параллельно с техническими задачами, им привычно работать с хореографом. Был момент, когда Женя мне сказал: «Блин, зачем это тут делать?». Я ему: «Потому что зритель – тоже человек, ты катаешься не только для судей». Но это было один раз — и то в шутку почти. У каждого из них есть свои цели, и они понимают, что для их достижения неплохо бы не только прыгать.

– В олимпийском сезоне Женя по-настоящему раскрылся по части выразительности. – Женя очень выразительный. Он меня покорил, когда мы только стали работать над «Мастером и Маргаритой» – спросила его, читал ли он роман, а он стал мне его цитировать. Поскольку у меня актёрское образование и я хорошо знаю роман, то понимала, что он очень близко к тексту всё рассказывает. Он хорошо чувствует музыку, его цеплял Корнелюк, ему это всё нравилось, в особенности те части, где Воланд. Мне кажется, Женя внутри – это куда-то в сторону Воланда, а не в сторону писателя.

– До конца удалось воплотить образ Воланда, как вам кажется? – Когда он катал на Олимпиаде, я увидела эту финальную позу, когда все эмоции вышли наружу – и это был абсолютно Воланд. Он так это почувствовал. То, что он сейчас делает – k-pop, то, что ему нравится – это тоже его стихия, ему удобно в этом движении. Получается очень любопытно. – А над k-pop программой вы тоже работали вместе? Женя сам приносил какие-то движения, референсы? – Я вам больше скажу – он почти всё сам и поставил. Единственное, я немного всё это подчищала и причёсывала, доводила движения до нужной амплитуды. Он практически сам всё сделал, потому что он это любит, насмотрелся этой хореографии. Его отпусти на лёд – мне кажется, он это и будет танцевать. – К началу сезона Алексей Николаевич обещал обновлённое «Адажио», что нового появилось в постановке? – Давайте дождёмся, пока Женя где-то его откатает. Очень часто бывает, что сделали с фигуристом программу, потом он приходит и говорит: «Мне поменяли заход». Это нормально, им нужно что-то менять в программе – и снова начинается работа. Сложно сказать, что поменялось с весны, потому что мы столько работали… Понятно, что есть опорные точки, но это очень живой организм!.. Бывает, Лиза катает-катает, потом приходит и говорит: «Вот здесь мне неудобно». И мы опять что-то меняем. Подстраивать-то всё равно надо под них, но при этом оставлять выразительность. – Вне льда Женя производит впечатление очень позитивного и доброго человека, но в той же программе «Мастер и Маргарита» он очень органично смотрелся в образе «справедливого зла»… – Я работаю в театральной академии, сейчас – на курсе Льва Абрамовича Додина. Он говорит: «Всё всегда через себя и из себя». Поэтому говорить о том, что это был не его чертёнок… Это его чертёнок. И то, что он действительно милый, обаятельный и очень открытый – это тоже правда. В нас всех есть всё, вопрос только в том, как это «достать». Мне кажется, Жене нужно давать материал, который его развивает. Вот у него сейчас Альбинони – тоже для него шаг вперёд. Алексей Николаевич это первый сказал: «Мне очень нравится, что он сопли по льду не размазывает». Очень хорошо, что это не какая-то сопливая романтика и не «пострадаль», а волевой человек, который борется с обстоятельствами. Жене просто надо давать задачу и возможность её воплощать.

– Можно ли его уже назвать артистом на льду? Или же ещё много работать нужно для такого статуса? – Слово «артист» – сложное. Но это специфика моей профессии, всё время думаю, что же такое «артист» и что это значит. Женя – умный, глубокий, настоящий, когда ему даешь возможность это показать, он выглядит как большой артист. Пока это ещё только ростки, мы позже ещё увидим плоды того, что он из себя представляет и что на самом деле может. – Если обратиться к вашим чувствам: когда увидели свой труд на олимпийском льду, что почувствовали? – Мне очень страшно думать о достижениях. Что такое «достиг»? Это всё равно всего лишь шаги. Конечно, конкретно это – серьёзный шаг, хочется себе внутри сказать: «Молодец, всё не зря», но говорить о том, что это какой-то серьёзный этап в жизни… Надеюсь, ещё будут Олимпийские игры, будут новые программы на льду. Больше всего мне понравилась реакция моей мамы – она расплакалась. Это важно. Всё равно мы не очень осознаём эти моменты, а если осознаём, то впадаем в эйфорию, что тоже не очень хорошо. Даже при самом гениальном прокате всегда будут замечания, и при очень хорошей постановке будет что поправить. – А когда Женя вернулся с Олимпиады, что-то изменилось в нём и в вашей работе? – Он был такой счастливый и такой заряженный, наполненный энергией! Он светился. И это, пожалуй, главное. Он никогда не филонит, всегда честно работает. Сейчас он набирает уверенность в себе и своих возможностях. Там же случилось всё очень быстро, на Олимпиаду-то поехал по стечению обстоятельств. Но были этапы Гран-при, он катал эти программы на международных стартах, пробовал себя – так что это было логичным разрешением ситуации. Жалко, что Миша не поехал. Поехали бы оба – было бы вообще гениально.

«Когда была маленькая, программа «Sex Bomb» меня практически на фантики разрывала»

– С Михаилом вы работали точечно, над какими-то конкретными задачами? – С Мишей мы работаем на уровне «запудрить». Буквально один раз «пудрили» «Щелкунчика». В этот раз – «Танго в сумасшедшем доме» – был момент в программе, который мы доделывали. Регулярно, как с Лизой, с Матвеем, с Женей, мы не работаем. Он более самостоятельный, быстрее всё осваивает и многое находит сам. – С Матвеем Ветлугиным удалось поработать над произвольной программой к новому сезону? – Только в этом году начали с ним работать, поставили программу, посмóтрите. Он очень исполнителен в работе, очень похож в этом плане на Лизу. «А ты можешь сделать вот так, Матвей?». Он смотрит на меня, понимает, что не может, и говорит: «Ну, пойду, попробую». Он первый раз столкнулся с этими задачами, и очень много непривычного для тела – даже не на уровне выразительности, а на уровне именно тела. Доделываем с ним программу, получается очень красиво.

– Будем надеяться, что увидим её, когда Матвей полностью восстановится. – Тоже очень надеюсь на это, дай бог! Матвея держать в заточении на тренировочном катке – это грех, он великолепен. Я не могу оценивать технические элементы, но то, что касается выразительности, тела, мягкости движения – слов нет, какой он молодец. Есть ещё Глеб Лутфуллин – с ним как-то по чуть-чуть работаем. Глеб сам очень многое предлагает, ему проще сказать: «Потянись!» — и он сам придумает, как ему потянуться, чтобы это было интересно. – В младшей группе ребята тоже знакомятся с пластической выразительностью? Сейчас с ребятами начала заниматься Софья Самодурова… – Да, они работают в связке с Татьяной Николаевной Мишиной. Там есть чудесная Агата Петрова – совершенно невероятный ребенок, там есть Рома Хамзин, Соня [Ермолова], Даша [Осипова], Герман [Ленков] – хорошая поросль. Конечно, маленькие быстрее отзываются, их легче «обмануть». Старшим нужно всё объяснить: «Я тебя прошу сделать вот это, чтобы зритель почувствовал вот это, и на контрасте этих двух движений будет ощущение». А для маленьких это звучит на уровне: «Покажи им фиолетового миньона» – и фиолетовый миньон работает. – Вы отметили, что с детства любите фигурное катание. Были ли у вас какие-то программы, которые запомнились с детства и сейчас стали эталонными в вашем понимании? – Когда я была маленькая, программа «Sex Bomb» меня практически на фантики разрывала (смеётся). Ещё была программа в парном катании у Елены Бережной и Антона Сихарулидзе – где они представали в образе попрошаек. Помню её из детства картинками. Уже много лет спустя я узнала, что тогда с фигуристами Москвиной работал педагог по актёрскому мастерству Александр Александрович Стёпин из Академии русского балета. И когда появилась я, возникло какое-то альтернативное развитие истории. Мы делаем что-то очень похожее, как говорят тренеры. – Если бы вам предложили работать с парниками, согласились бы? – Я очень верный человек. Есть Алексей Николаевич – значит, есть Алексей Николаевич. Если с его благословения – возможно. Это, конечно, интересно, но у меня никогда не было таких мыслей, потому что сейчас работы хватает, и каждая программа требует затрат. Не на уровне «посмотреть-почитать», но на уровне «придумать», о каждом из них что-то поискать в голове – это силы, это энергия. Я редко отказываюсь от интересных предложений, но сейчас у меня два курса в театральной академии (РГИСИ), руководство отделением и классы в Академии танца Бориса Эйфмана и целая команда фигуристов.